Красный корсар - Джеймс Фенимор Купер

все и я первый, ибо мне почти всегда перепадает что-нибудь от королевских моряков. В-третьих, это подтверждается бесшабашным и, можно сказать, нахальным поведением тех немногих матросов, которые сходили с него на берег. Итак, то, что основательно доказано, можно считать твердо установленным. Вот все, что я назвал бы, сэр, предпосылками моего умозаключения, и я надеюсь, вы должным образом доведете их до сведения его королевского величества.

Несмотря на то что свои несколько пространные рассуждения честолюбивый портной излагал довольно темно и путано, юрист прислушивался к ним с величайшим вниманием. Его проницательный взгляд беспрестанно переходил с корабля на лицо собеседника, но ответил он далеко не сразу. Беспечная веселость, с которой он представился и которую сохранял во все время беседы, сменилась озабоченностью и задумчивостью: ясно было, что, несмотря на его легкомысленный вид, человек этот при случае может быть серьезным и весьма рассудительным. Наконец, незнакомец внезапно стряхнул с себя задумчивость, на лице его появилось выражение искренности, смешанной с легкой иронией, и, фамильярно положив руку на плечо портного, который ожидал ответа, он промолвил:

— Ваше сообщение показывает, что вы достойный слуга короля. Всем известно, сэр, что за голову даже самого последнего матроса из команды Красного Корсара назначена большая награда, а уж тот, кто поможет предать в руки палача всю эту гнусную шайку, будет награжден особенно щедро. С уверенностью могу сказать, что за такую услугу можно удостоиться и других весьма ощутимых знаков монаршего благоволения. Например, некто Фипс, человек низкого происхождения, получил дворянство…

— Дворянство! — вне себя от восторга подхватил портной.

— Да, дворянство, — хладнокровно повторил незнакомец. — Почетное и благородное дворянство. Какое имя дали вам при крещении?

— Мое христианское имя, милостивейший и добрейший сэр, Гектор.

— А родовое? Как ваша фамилия?

— Мы всегда именовались Хоумспанами.

— Сэр Гектор Хоумспан! Неплохо звучит, а? Но, чтобы обеспечить себе такую награду, друг мой, вам необходимо помалкивать обо всех этих делах. Я восхищен вашей проницательностью и вполне убежден логикой ваших доводов. Вы весьма основательно доказали справедливость своих подозрений, и теперь я совершенно уверовал как в то, что корабль этот пиратский, так и в то, что вы вскоре будете носить шпоры и зваться сэром Гектором. И то и другое одинаково прочно укоренилось в моем сознании. Но в этом деле нам необходимо действовать с крайней осторожностью. Вы, кажется, сказали, что никому не сообщали о своих блестящих догадках?

— Ни единой душе. Тэйп, например, готов поклясться, что вся команда — честные работорговцы.

— Тем лучше. Сперва надо совершенно увериться в правильности наших предположений, а потом уж думать о награде. Мы с вами встретимся сегодня в одиннадцать вечера вон там, на оконечности мыса, где он врезается во внешнюю гавань. Оттуда мы как следует понаблюдаем, и завтра, когда рассеются последние сомнения, мы сделаем открытие, которое прогремит от Бейской колонии до Оглеторпа. А пока разойдемся, чтобы наш разговор ни в ком не возбудил подозрений. Помните: молчание, точность, королевская награда. Вот ваш девиз.

— Прощайте, высокочтимый джентльмен, — произнес портной, кланяясь чуть ли не до земли, в то время как незнакомец, уходя, лишь слегка прикоснулся к шляпе.

— Прощайте, сэр Гектор, — ответил приближенный короля с любезной улыбкой и, помахав рукой, медленно пошел по набережной и исчез за родовым обиталищем Хоумспанов.

А глава этой старинной фамилии остался стоять, совершенно упоенный мыслью о грядущем величии и до того ослепленный собственной глупостью, что, хотя глаза его видели окружающее не хуже, чем обычно, разум был окончательно затуманен честолюбием.

Едва незнакомец расстался с легковерным портным, как лицо его утратило напряженность, приняв другое, более спокойное и естественное выражение. Со стороны могло показаться, что задумчивость ему несвойственна и не слишком приятна, ибо он вышел на главную улицу беспечным шагом, продолжая похлопывать себя хлыстиком по сапогу и рассеянно поглядывая по сторонам. Несмотря, однако, на эту видимую рассеянность, он окидывал быстрым внимательным взглядом всех, кто встречался ему па пути, и это явственно доказывало, что ум его сейчас так же деятелен, как тело.

Незнакомец, так необычно одетый и всем своим поведением показывавший, что в город он прибыл совсем недавно, сразу привлек к себе настороженное внимание содержателей гостиниц, о коих мы упомянули в первой главе. Отвергнув любезные зазывания владельцев самых лучших заведений такого рода, он неожиданно принял приглашение одного, в доме которого особенно любили собираться все местные бездельники.

Войдя в бар таверны, как именовалось это учреждение, — впрочем, в любой другой стране оно, наверно, не претендовало бы на более громкое название, чем кабак, — он обнаружил, что гостеприимное помещение уже переполнено завсегдатаями. Появление гостя, чья наружность и одежда говорили о том, что он рангом повыше других, вызвало среди посетителей легкое движение, которое сразу же улеглось, как только незнакомец опустился на скамью и спросил вина. Принеся заказ, хозяин извинился достаточно громко, чтобы слышали все окружающие, за поведение некоей личности, сидевшей в другом конце длинного узкого зала: человек этот что-то рассказывал и не только никому не давал слова вымолвить, но, казалось, от каждого требовал внимания к своей необычной истории.

— Это боцман с работорговца, что стоит во внешней гавани, сквайр, — сообщил достойный служитель Бахуса [22], — человек, немало дней проведший в море и навидавшийся таких чудес, что их хватило бы на толстенную книгу. Его прозвали Старик Борей [23], хотя настоящее имя его Джек Найтингейл. По вкусу ли вашей милости мой тодди [24]?

Незнакомец только причмокнул и слегка поклонился в ответ, но до напитка едва дотронулся и тут же поставил стакан на стол. Затем он повернулся к рассказчику, который разглагольствовал так рьяно, что, пользуясь местным выражением, его тоже можно было бы назвать «оратором дня».

Человек этот был ростом более шести футов; огромные бакенбарды закрывали нижнюю половину его мрачного лица, которую некогда чуть-чуть не рассекла еще на две части плохо залеченная рана, оставившая после себя большой шрам; руки и ноги были такие же огромные, как и вся фигура, и это особенно резко бросалось в глаза благодаря матросскому платью. Но особенно примечательным делала моряка свисавшая с его шеи серебряная дудка на потемневшей серебряной цепочке. Не обратив, по всей видимости, никакого внимания на появление гостя, принадлежащего к значительно более изысканному обществу, чем обычные его слушатели, этот сын океана продолжал свое повествование голосом, который природа, казалось, нарочно дала ему в