На слѣдующее утро, для вступленія La Fleur’a въ свою должность, я вручилъ ему ключь отъ моего чемодана съ реестромъ полдюжины рубашекъ и пары черныхъ шелковыхъ панталонъ, — и приказалъ ему привязать все это на чемоданъ, приготовить лошадей и попросить ко мнѣ хозяина съ счетомъ.—
C’est un garçon de bonne fortune,205 сказалъ хозяинъ, указывая черезъ окошко на кружокъ дѣвокъ, которыя самымъ нѣжнымъ образомъ прощались съ Лафлёромъ, въ то время какъ ямщикъ выводилъ лошадей. — Лафлёръ у каждой два раза поцѣловалъ руки, три раза утеръ глаза и три раза обѣщался имъ всѣмъ привезти отпущеніе грѣховъ изъ Рима. —
«Всѣ въ городѣ его любятъ», сказалъ хозяинъ: «и нѣтъ ни одного уголка въ Монтрёлѣ, въ которомъ бы объ немъ не пожалѣли; у него только одна есть слабость, продолжалъ онъ: «онъ вѣчно влюбленъ».
— «Я напротивъ этому очень радъ», сказалъ я: «это избавить меня отъ труда класть себѣ на ночь панталоны подъ головá».206 Говоря это, я хвалилъ болѣе самаго себя, чѣмъ Лафлёра; потому что такъ какъ я всю свою жизнь былъ влюбленнымъ то въ одну принцессу, то въ другую, (и надѣюсь, что до самой смерти останусь такимъ же), я твердо убѣжденъ, что ежели я сдѣлалъ какое нибудь дурное дѣло, то непремѣнно въ промежутокъ отъ одной страсти до другой: покуда продолжается это междуцарствіе, сердце мое бываетъ заперто — я не чувствую въ себѣ въ это время даже довольно доброты, чтобы подать нищему шесть пенсовъ, поэтому я стараюсь какъ можно скорѣе выдти изъ этого положенія; и какъ скоро я опять воспламеняюсь, я дѣлаюсь снова добръ и великодушенъ и ежели я желаю сдѣлать вѣщь или съ кѣмъ нибудь или для кого нибудь, которая207 удовлетворяетъ меня, я не вижу въ этомъ никакого грѣха.
Говоря это, я осуждаю только страсть, но не себя.
Отрывокъ.
Городъ Абдера, несмотря на то, что въ немъ жилъ Демокритъ и употреблялъ всѣ силы ироніи для исправленія жителей его, былъ самый порочный и развратный городъ во всей Ѳракіи.— Сколько было тамъ отравленій, заговоровъ, убійствъ, пасквилей, буйствъ каждый день; — ночью было еще хуже. —
Въ то время какъ дѣла были въ худшемъ положеніи, случилось такъ, что въ Абдерѣ было дано представленіе Андромеды Эврипида, но изъ всѣхъ мѣстъ, которыя восхитили публику, сильнѣе всѣхъ подѣйствовала на воображенія рѣчь Персеуса, въ которой поэтъ описалъ нѣжныя черты природы: «О Купидонъ! Царь Боговъ и людей и т. д.». —
На другой день всѣ жители Абдеры говорил[и] чистыми ямбами и только и было разговора, что про патетическое воззваніе Персеуса: «О Купидонъ! Царь боговъ и людей!» Въ каждой улицѣ, въ каждомъ домѣ: «О Купидонъ, Купидонъ», въ устахъ каждаго безсознательно вырывающіеся нѣжные звуки были только: «Купидонъ! Купидонъ! Царь людей и боговъ». Огонь взялся — и весь городъ, какъ сердце одного человѣка, открылся для любви. —
Ни одинъ аптекарь не могъ болѣе продавать яду, ни [у] однаго оружейника не доставало духу сдѣлать смертоносный инструментъ. — Дружба и Добродѣтель встрѣчались и цѣловали другъ друга на улицѣ, золотой вѣкъ возвратился и продолжался въ Абдерѣ. — Каждый Абдеритянинъ, взявъ свою соломенную трубку, и каждая Абдеритянка, оставивъ свое пурпуровое тканье, вышли на дворъ и скромно сидѣли, слушая пѣніе. — Въ отрывкѣ сказано, что сдѣлать это могъ только Богъ, власть котораго простирается отъ неба до земли и пучииъ морскихъ.—
Монтрёль.
Когда все готово и каждая статья обсужена и заплочена въ гостинницѣ, вамъ остается окончить еще одно дѣло, которое можетъ пока[заться] нѣсколько непріятнымъ; прежде чѣмъ вы сядете въ карету, вы должны прежде этаго раздѣлаться съ сыновьями и дочерьми бѣдности, которые окружаютъ васъ. Не надо говорить: «убирайтесь къ чорту». Это очень непріятное путешествіе для несчастныхъ, которые кромѣ этаго перенесли много страданій. — Я полагаю гораздо лучшимъ взять нѣсколько копеекъ въ руку и совѣтовалъ бы поступить такъ всякому путешественнику. Зачѣмъ стараться опредѣлять причины, по которымъ даешь имъ — это все будетъ опредѣлено въ другомъ мѣстѣ. —
Что до меня касается, то, я полагаю, нѣтъ человѣка, который бы меньше давалъ, чѣмъ я, это оттого, что я знаю мало людей, которые бы имѣли для этаго меньше средствъ; но такъ какъ это было первое проявленіе моего милосердія во Франціи, то я и обратилъ на него наибольшее вниманіе. —
«Чего еще желать! у меня только и есть, что восемь копеекъ», сказалъ я, показывая ихъ рукою: «и ровно столько-же здѣсь есть бѣдныхъ мущинъ и женщинъ, которымъ можно дать ихъ». —
Бѣдный оборванный нищій, почти безъ рубашки на тѣлѣ, вышелъ шага на два изъ круга208 и, сдѣлавъ неописанный поклонъ всему обществу, первый началъ просить.209 Ежели бы цѣлый партеръ въ одинъ голосъ закричалъ: «Place aux dames»210 все это въ половину не передало-бы того чувства уваженія къ женскому полу, которое выражало это движеніе. —
— О Великій Боже! воскликнулъ я — для чего повелѣлъ ты, чтобы нищета и учтивость, которыя обыкновенно такъ противуположны одна другой у другихъ народовъ, соединялись бы вмѣстѣ у Французовъ? —
Я подалъ этому бѣдняку лишнюю копѣйку за его учтивость.— Маленькой живой карла, который стоялъ въ кругу напротивъ меня, положивъ подъ мышку что-то, бывшее прежде шляпой, досталъ табакерку изъ кармана и великодушно предлагалъ понюхать всѣмъ стоявшимъ около него: это было предложеніе довольно значительное; потому многие отказывались отъ него; но маленькой бѣдняга съ добродушнымъ поклономъ просилъ ихъ: Prenez-en, prenez211 говорилъ онъ, посматривая въ другую сторону, и каждой взялъ по щепоткѣ. —
— Твоя сострадательная табакерка скоро опустѣетъ, — подумалъ я и, положивъ двѣ копейки въ нее, взялъ щепоточку табаку, чтобы придать имъ цѣну. Онъ почувствовалъ цѣну второго одолженія болѣе, чѣмъ перваго — я доставилъ ему честь этимъ, первымъ-же только милостыню; и онъ поклонился мнѣ почти до земли. —
«Вотъ!» сказалъ я старому солдату, потерявшему руку на службѣ — вотъ и тебѣ двѣ копейки — Vive le roi!212 — закричалъ старый солдатъ. —
Итакъ у меня оставалось только двѣ копейки, я далъ одну pour l’amour de Dieu,213 такъ просила у меня бѣдная женщина, у которой было вывихнутое бедро, и поэтому, никакъ не могло быть, чтобы я далъ ее по какой нибудь другой причнѣ. — «Mon cher et très charitable Monsieur».214 — «Чтожъ? я не стану противорѣчить этому», сказалъ я. — «Mylord Anglais»215—этотъ одинъ звукъ стоилъ денегъ и я отдалъ за него послѣднюю копейку. — Но я такъ завлекся раздаваніемъ милостыни, что просмотрѣлъ стыдливого нищаго, который теперь уже не могъ получить отъ меня ни одной копейки, и который, я полагаю, скорѣе рѣшился бы погибнуть, чѣмъ попросить ее у меня; онъ стоялъ около кареты, немного внѣ круга, и отиралъ слезу, показавшуюся на его лицѣ — лицѣ, выражавшемъ, что онъ видалъ и лучшіе дни.
