Бѣднякъ сидѣлъ на каменной скамейкѣ около двери; съ одной стороны его лежало сѣдло съ осла и уздечка, которую онъ изрѣдка подымалъ, потомъ опять клалъ и глядя на нее покачивалъ головой. Потомъ онъ опять досталъ изъ сумы корку хлѣба, подержалъ ее въ рукѣ, какъ будто хотѣлъ ѣсть, положилъ ее на удила ослиной узды, внимательно посмотрѣлъ на маленькое устройство, которое сдѣлалъ, и вздохнулъ. —
Простота его горести заинтересовала многихъ; около него собрался кружокъ, въ которомъ находился и Лафлёръ, въ то время какъ закладывали лошадей. — Я продолжалъ сидѣть и мнѣ можно было все видѣть и слышать черезъ головы другихъ. — Онъ говорилъ, что пришелъ недавно изъ Испаніи, а туда пошелъ съ дальнѣйшихъ береговъ Франконіи, и что теперь, возвращаясь домой, пройдя уже такъ много, его оселъ умеръ. — Казалось, всѣ желали знать, что могло заставить такого старика предпринять такое дальнее путешествіе.
— Небу угодно было, сказалъ онъ, благословить его тремя сыновьями, первыми молодцами во всей Германіи; но потерявъ въ одну недѣлю двухъ старшихъ отъ оспы, и когда младшій заболѣлъ тою-же болѣзнью, онъ такъ испугался потерять ихъ всѣхъ, что сдѣлалъ обѣтъ, что ежели будетъ угодно небу оставить ему младшаго сына, онъ пойдетъ въ благодарность къ Св. Іаго въ Испанію. —
Когда разсказщикъ дошелъ до этаго мѣста, онъ остановился и отдалъ долгъ природѣ — онъ заплакалъ горько. — Онъ сказалъ, что такъ какъ провидѣнію было угодно принять эти условія, онъ вышелъ изъ своей деревни съ бѣднымъ животнымъ, котораго лишился, и которое было терпѣливымъ товарищемъ во все время путешествія — ѣло съ нимъ одинъ хлѣбъ во все время дороги и во всѣхъ отношеніяхъ было для него другомъ.
Всѣ окружающіе слушали съ участіемъ бѣдняка. Лафлёръ предложилъ ему денегъ; но онъ не взялъ и отвѣчалъ, что жалѣетъ не о цѣнѣ, а о потерѣ осла. —
Онъ былъ увѣренъ, что оселъ любилъ его, и по этому случаю разсказалъ длинную исторію о томъ, какъ при переходѣ черезъ Пиринеи несчастный случай разлучилъ ихъ на три дня; и впродолженіи этаго времени онъ искалъ осла столько же, сколько и оселъ его, и они не пили и не ѣли, до тѣхъ поръ покуда опять не встрѣтились.
— «Тебѣ всетаки должно быть пріятно, другъ», сказалъ я ему: «знать, что ты всегда былъ для него хорошимъ хозяиномъ».
«Увы!» отвѣчалъ онъ: «я думалъ такъ, покуда онъ былъ живъ, но теперь думаю иначе. Мнѣ кажется, что для него слишкомъ тяжело было носить меня со всѣми моими печалями, и что это-то сократило дни несчастнаго животнаго .. Я боюсь, что мнѣ придется отвѣчать за это».
— «Стыдъ всему свѣту!» сказалъ я самъ себѣ: «ежели бы мы любили другъ друга такъ, какъ этотъ бѣднякъ любилъ своего осла, это было бы недурно.
————
**XV.
ИСТОРІЯ ВЧЕРАШНЯГО ДНЯ.
Пишу я исторію вчерашняго дня, не потому, чтобы вчерашній день былъ чѣмъ нибудь замѣчателенъ, скорѣе могъ назваться замѣчательнымъ, а потому, что давно хотѣлось мнѣ разсказать задушевную сторону жизни однаго дня. — Богъ одинъ знаетъ, сколько разнообразныхъ, занимательныхъ впечатлѣній и мыслей, которыя возбуждаютъ эти впечатлѣнія, хотя темныхъ, неясныхъ, но [не] менѣе того понятныхъ душѣ нашей, проходитъ въ одинъ день. Ежели бы можно было разсказать ихъ такъ, чтобы самъ бы легко читалъ себя и другіе могли читать меня, какъ и я самъ, вышла бы очень поучительная и занимательная книга, и такая, что не достало бы чернилъ на свѣтѣ написать ее и типографчиковъ напечатать. <С какой стороны ни посмотришь на душу человѣческую, вездѣ увидишь безпредѣльность и начнутся спекулаціи, которымъ конца нѣтъ, изъ которыхъ ничего не выходитъ и которыхъ я боюсь.> — Къ дѣлу. —
Всталъ я вчера поздно, въ 10 часовъ безъ четверти, а все отъ того, что легъ позже 12. (Я далъ себѣ давно правило не ложиться позже 12 и всетаки въ недѣлю раза 3 это со мною случается); впрочемъ есть такія обстоятельства, въ которыхъ я ставлю это не въ преступленіе, а въ вину; обстоятельства эти различны; вчера было вотъ какого рода.
Здѣсь прошу извинить, что я скажу, что было третьяго дня; вѣдь пишутъ романисты цѣлыя исторіи о предыдущей генераціи своихъ героевъ.
Я игралъ въ карты; но нисколько не по страсти къ игрѣ, какъ бы это могло казаться; столько же по страсти къ игрѣ, сколько тотъ, кто танцуетъ польской по страсти къ прогулкѣ. Ж. Ж. Руссо въ числѣ тѣхъ вѣщей, которыя онъ предлагалъ и которыхъ никто не принялъ, предлагалъ въ обществѣ играть въ бильбоке, для того, чтобы руки были заняты; но этаго мало, нужно, чтобы въ обществѣ и голова была занята или по крайней мѣрѣ имѣла такое занятіе, про которое можно бы было говорить или молчать. — Такое занятіе у насъ и придумано — карты. — Люди стараго вѣка жалуются, что «нынче разговора вовсе нѣтъ». Не знаю, какіе были люди въ старомъ вѣкѣ (мнѣ кажется, что всегда были такіе же), но разговору и быть никогда не можетъ. Разговоръ, какъ занятіе — это самая глупая выдумка. — Не отъ недостатка ума нѣтъ разговора, а отъ эгоизма. Всякой хочетъ говорить о себѣ или о томъ, что его занимаетъ; ежели же одинъ говорить, другой слушаетъ, то это не разговоръ, a преподаваніе. Ежели же два человѣка и сойдутся, занятые однимъ и тѣмъ же, то довольно одного третьяго лица, чтобы все дѣло испортить: онъ вмѣшается, нужно постараться дать участіе и ему, вотъ и разговоръ къ чорту. —
Бываютъ тоже разговоры между людьми, которые заняты однимъ и никто имъ не мѣшаетъ, но тутъ еще хуже; каждый говоритъ о томъ же по своей точкѣ зрѣнія, перенося все на свою точку, мѣряя по своей мѣркѣ, и чѣмъ болѣе продолжается разговоръ, тѣмъ болѣе отдаляется одинъ отъ другого, до тѣхъ поръ пока каждый увидитъ, что онъ уже не разговариваетъ, a проповѣдуетъ съ недоступной никому кромѣ него вольн[о стью], выставляя себя примѣромъ, а другой его не слушаетъ и дѣлаетъ тоже. Катали ли вы яйца на Святой недѣлѣ? Пустите два яйца одинакія по одному лубку, но у каждаго носокъ въ свою сторону. И покатются они сначала по одному направленію, а потомъ каждое въ ту сторону, въ которую носочекъ. Есть въ разговорѣ, какъ и въ катаньи яицъ, шлюпики, которые катются съ шумомъ и не далеко, есть востроносыя, которыя Богъ вѣсть куда занесутся; но нѣтъ двухъ яицъ, исключая шлюпиковъ, которыя бы покотились въ одну сторону. У каждаго свой носокъ.
