Comme il est aimable, ce jeune homme.225
Эта фраза, кот[орая] послѣдовала сейчасъ за моей, прервала мои размышленія. — Я сталъ извиняться, что не могу, но такъ [как] для этаго не нужно думать, я продолжалъ разсуж[дать] самъ съ собой: Какъ я люблю, что она называетъ меня въ 3-мъ лицѣ. По нѣмецки это грубость, но я бы любилъ и по немецки. Отчего она226 не находитъ мнѣ приличнаго названія? Замѣт[но], какъ ей неловко звать меня по имени, по фамиліи и по титулу. Неужели это отъ того, что я....... — «Останься ужинать», сказалъ мужъ. — Такъ какъ я былъ занятъ разсужденіемъ о формулахъ 3-го лица, я не замѣтилъ, какъ тѣло мое, извинившись очень прилично, что не можетъ оставаться, положило опять шляпу и сѣло преспокойно на кресло. Видно было, что умственная сторона моя не участвовала въ этой нелѣпости. Мнѣ очень стало досадно и [я] начиналъ было порядкомъ журить самого себя, когда меня развлекло весьма пріятное обстоятельство. Она съ болышимъ вниманіемъ нарисовала что то, чего я не видалъ, подняла мелокъ немного выше, чѣмъ бы было нужно, положила его на столъ, потомъ, упершись руками на диванъ, на которомъ сидѣла, и передвигаясь со стороны на другую, придвинулась къ самой спинкѣ и подняла головку — головку съ тонкимъ и кругловатымъ очеркомъ лица, черными, полузакрытыми, но энергическими глазами, съ узенькимъ и острымъ, острымъ носикомъ и съ такимъ ртомъ, который съ глазами составлялъ одно и всегда выражалъ что нибудь новое. Въ эту минуту, какъ сказать, что онъ выражалъ? Была и задумчивость, и насмѣшка, и болѣзненность, и желаніе удержаться отъ смѣха, и важность, и капризъ, и умъ, и глупость, и страсть, и апатія, и еще мало ли что онъ выражалъ. — Немного погодя мужъ вышелъ, должно быть, приказать ужинъ.
Когда меня оставляютъ однаго съ ней, мнѣ всегда дѣлается страшно и тяжело. Когда я провожаю глазами тѣхъ, которые уходятъ, мнѣ также больно, какъ въ 5-й фигурѣ:227 я вижу, какъ дама моя переходитъ на другую сторону и я долженъ оставаться одинъ. Я увѣренъ, что Наполеону не такъ больно было видѣть, какъ Саксон[цы] при Ватерлоо перешли къ непріятелю, какъ мнѣ въ первой юности было больно смотрѣть на эту жестокую эволюцію. Средство, которое я употребляю въ кадрили, употребляю я и при этомъ случаѣ: я дѣлаю [видъ?], какъ будто не замѣчаю, что я одинъ. И даже теперь разговоръ, который б[ылъ] начатъ до его ухода, кончился; я повторилъ послѣднія слова, сказанныя мною, прибавивъ только: «такъ стало быть», она повторила свои, прибавивъ: «да». Но вмѣстѣ съ тѣмъ тутъ же завязался другой, неслышный разговоръ.
Она. Я знаю, зачѣмъ вы повторяете то, что уже сказали: вамъ неловко б[ыть] одному и вы видите, что мнѣ неловко, — такъ чтобы казаться намъ занятыми вы заговорили. За это вниманіе васъ очень благодарю, но можно бы сказать что нибудь поумнѣе». — Я. Это правда, ваше замѣчаніе вѣрно, но я не знаю, отчего вамъ неловко; неужели вы думаете, что ежели вы однѣ, то я стану вамъ говорить такія вещи, которыя будутъ вамъ непріятны? И чтобы доказать вамъ, какъ я готовъ жертвовать своими удовольствіями для васъ, что228 какъ мнѣ ни пріятенъ229 нашъ теперешній разговоръ, я стану говорить громко. Или вы начинайте. — Она. Ну, давайте!
Я только что приводилъ ротъ въ порядокъ, чтобы сказать какую нибудь такую вѣщь, при которой можно бы было думать объ одномъ, а разговаривать о другомъ, какъ она начала разговоръ громкій, который повидимому могъ бы продолжаться долго; но въ такомъ положеніи самые замѣчательные вопросы падаютъ, потому что продолжается тоть разговоръ. Сказавши по фразѣ, мы замолчали, попробовали еще говорить, опять замолчали. Тотъ разговоръ. Я.— Нѣтъ, никакъ нельзя говорить. Такъ какъ вамъ, я вижу, неловко, лучше бы, еслибъ воротился вашъ мужъ. — Она (громко). «Человѣкъ, гдѣ Иванъ Ивановичъ? Попроси ихъ сюда». Ежели бы кто не вѣрилъ, что есть такіе тайные разговоры, то вотъ доказательство.
«Я очень радъ, что мы теперь одни», продолжалъ я тѣмъ же способомъ разговаривать: «я вамъ замѣти[лъ] уже, что вы меня часто оскорбляете своимъ недовѣріемъ. Ежели я нечаянно дотронусь до вашей ножки своей ногой, вы сейчасъ спѣшите извиняться и не даете мнѣ времени сдѣлать того же, когда я только что, разобравъ, что это дѣйствительно ваша нога, хотѣлъ извиниться. Я за вами не могу поспѣть, а вы думаете, что я неделикатенъ».
Мужъ пришелъ. Мы посидѣли, поужинали, поговорили и я поѣхалъ домой въ половинѣ перваго.
Въ саняхъ.
Теперь весна, 25-е Марта. Ночь тихая, ясная; молодой мѣсяцъ виднѣлся напротивъ изъ за красной крыши большого бѣлаго дома; снѣгу уже мало.
«Подавай, N!.....
Одни мои ночныя санки были у подъѣзда, да и Дмитрій очень хорошо и безъ возгласа лакея слышалъ, что я выхожу, потому что слышно было его чмоканье, какъ будто онъ цѣловалъ кого нибудь въ темнотѣ, и которое по моимъ предположеніямъ имѣло цѣлыо заставить маленькую лошадку сдвинуть сани съ камней мостовой, по которой непріятно скрипѣли и визжали подрѣза. Наконецъ санки подъѣхали. Услужливой лакей взялъ меня подъ локоть и повелъ сажать; ежели бы онъ не держалъ меня, я бы прямо прыгнулъ въ сани, теперь же, чтобы не оскорбить его, я пошелъ тихо и продавилъ ледочекъ подернувшейся лужи и замочилъ ноги. — «Благодарствуй, братъ». — Дмитрій, морозитъ? — Какъ же можно-съ; теперь все по ночамъ заморозки пойдутъ-съ. —
— Какъ глупо! Зачѣмъ я спрашиваю? — Не правда, ничего глупаго нѣтъ: тебѣ хочется говорить, быть въ сношен[іяхъ] съ людьми, потому что ты веселъ. Отчего же я веселъ? За полчаса ежели бы я сѣлъ въ сани, я бы не сталъ разговаривать. А оттого, что ты довольно хорошо говорилъ передъ отъѣздомъ, оттого, что ея мужъ тебя вышелъ провожать и сказалъ: «Когда жъ мы опять увидимся?» Оттого, что какъ только лакей тебя увидалъ, онъ сейчасъ встрепенулся и не смотря на то, что пахло отъ него петрушкой, онъ съ удовольствіемъ тебѣ услужилъ. Я ему какъ то далъ полтинникъ. Во всѣхъ нашихъ воспоминаніяхъ середина выпадаетъ, а остается первое и послѣднее впечатлѣніе, особенно послѣднее. Поэтому прекрасный обычай хозяину дома провожать гостя до двери, у которой, обыкновенно устроивъ ноги винтомъ, нельзя хозяину не сказать чего нибудь любезнаго гостю; не смотря ни на какую короткость отношеній, этимъ правиломъ пренебрегать не надо. Т[акъ] н[апримѣръ], «когда мы опять увидимся» ничего не значить, но невольно [изъ] самолюбія гость переведетъ такъ: когда230 значить: пожалуйста поскорѣе, мы значитъ: я и жена, к[оторой] тоже очень пріятно тебя видѣть; опять значитъ: мы нынче провели вечеръ вмѣстѣ, но съ тобой нельзя соскучиться; увидимся значитъ: еще разъ намъ сдѣлай удовольствіе. И гостю остается пріятное впечатлѣніе. Также необходимо, особенно въ домахъ не хорошо устроенныхъ, гдѣ не всѣ лакеи, особенно швейцаръ (это самое важное лицо, потому что первое и послѣднее впечатлѣніе), учтивы, давать денегъ людямъ. Они васъ встрѣчаютъ и провожаютъ, какъ человѣка домашняго, и услужливость ихъ, источникъ коей полтинникъ, переводишь такъ: васъ здѣсь всѣ любятъ и уважаютъ, поэтому мы стараемся, угождая господамъ, угодить вамъ. Можетъ быть, только и любитъ и уважаетъ лакей, но все таки пріятно. Что за бѣда, что ошибаешься? ежели бы не было ошибокъ, то не было бы........
