— О Великій Боже! воскликнулъ я — для чего повелѣлъ ты, чтобы нищета и учтивость, которыя обыкновенно такъ противуположны одна другой у другихъ народовъ, соединялись бы вмѣстѣ у Французовъ? —
Я подалъ этому бѣдняку лишнюю копѣйку за его учтивость.— Маленькой живой карла, который стоялъ въ кругу напротивъ меня, положивъ подъ мышку что-то, бывшее прежде шляпой, досталъ табакерку изъ кармана и великодушно предлагалъ понюхать всѣмъ стоявшимъ около него: это было предложеніе довольно значительное; потому многие отказывались отъ него; но маленькой бѣдняга съ добродушнымъ поклономъ просилъ ихъ: Prenez-en, prenez211 говорилъ онъ, посматривая въ другую сторону, и каждой взялъ по щепоткѣ. —
— Твоя сострадательная табакерка скоро опустѣетъ, — подумалъ я и, положивъ двѣ копейки въ нее, взялъ щепоточку табаку, чтобы придать имъ цѣну. Онъ почувствовалъ цѣну второго одолженія болѣе, чѣмъ перваго — я доставилъ ему честь этимъ, первымъ-же только милостыню; и онъ поклонился мнѣ почти до земли. —
«Вотъ!» сказалъ я старому солдату, потерявшему руку на службѣ — вотъ и тебѣ двѣ копейки — Vive le roi!212 — закричалъ старый солдатъ. —
Итакъ у меня оставалось только двѣ копейки, я далъ одну pour l’amour de Dieu,213 такъ просила у меня бѣдная женщина, у которой было вывихнутое бедро, и поэтому, никакъ не могло быть, чтобы я далъ ее по какой нибудь другой причнѣ. — «Mon cher et très charitable Monsieur».214 — «Чтожъ? я не стану противорѣчить этому», сказалъ я. — «Mylord Anglais»215—этотъ одинъ звукъ стоилъ денегъ и я отдалъ за него послѣднюю копейку. — Но я такъ завлекся раздаваніемъ милостыни, что просмотрѣлъ стыдливого нищаго, который теперь уже не могъ получить отъ меня ни одной копейки, и который, я полагаю, скорѣе рѣшился бы погибнуть, чѣмъ попросить ее у меня; онъ стоялъ около кареты, немного внѣ круга, и отиралъ слезу, показавшуюся на его лицѣ — лицѣ, выражавшемъ, что онъ видалъ и лучшіе дни.
«Милосердный Боже!» сказалъ я: «и у меня не осталось ни одной копейки, чтобы дать ему. «Но у васъ ихъ есть тысячи!» вскричали вдругъ всѣ силы природы, зашевелившись внутри меня; итакъ я далъ ему — но сколько? — теперь мнѣ совѣстно сказать: какъ много! а тогда мнѣ было совѣстно подумать: какъ мало! Ежели читатель можетъ составить себѣ понятіе о моемъ расположеніи, онъ можетъ заключить съ вѣрностью о суммѣ, которую я далъ — между однимъ ливромъ и двумя. — Я ничего не могъ больше дать другимъ, [кромѣ] — «Dieu vous bénisse.
Et le bon Dieu vous bénisse encore!216 сказали: солдатъ, карликъ и др. — Стыдливой нищій ничего не могъ сказать; онъ досталъ маленькой платокъ и утиралъ лицо, въ то время какъ я поворотился. И я подумалъ, что онъ благодарить меня лучше всѣхъ. —
Bidet.217
Окончивъ эти дѣлишки, я взошелъ въ карету въ такомъ пріятномъ расположеніи, какъ никогда въ жизни; а Лафлёръ, положивъ огромный ботфортъ съ одной стороны маленькаго bidet, а другой ботфортъ съ другой (потому что я не видалъ его ногъ), скакалъ передо мной и былъ счастливъ и перпендикуляренъ какъ принцъ. —
Но что счастье! что величіе въ здѣшнемъ мірѣ печалей? Но проѣхали мы однаго lieu,218 какъ мертвый оселъ мгновенно остановилъ Лафлёра на всемъ его бѣгу. — Его bidet не хотѣлъ пройдти мимо — возникло недоразумѣніе между ними и съ перваго козелка бѣдняга былъ вышибенъ изъ своихъ ботфортовъ. —
Лафлёръ перенёсъ эту неудачу, какъ слѣдуетъ Французу и Христіянину, онъ сказалъ ни болѣе ни менѣе, какъ «diable!»
Онъ слѣзъ, потомъ опять сѣлъ верхомъ и принялся колотить бѣдную лошадку такъ, какъ въ старину онъ бивалъ свой барабанъ.
Bidet носился съ одной стороны дороги на другую, то назадъ, то вправо, то влѣво, только не къ ослу. — Лафлёръ настаивалъ, и наконецъ bidet сшибъ его. —
«Что это сдѣлалось съ твоимъ bidet?» сказалъ я Лафлёру. — «Monsieur», сказалъ онъ: «c’est le cheval le plus opiniâtre du monde».219
«Ужъ ежели она норовиста, то пойдетъ только туда, куда захочетъ», отвѣчалъ я. —
Когда Лафлёръ выпустилъ bidet и хлестнулъ его хорошенько кнутомъ сзади, онъ повернулся назадъ и поскакалъ по дорогѣ въ Монтрёль. Peste!220 сказалъ Лафлёръ. —
Не mal à propos221 будетъ замѣтить, что хотя Лафлёръ употребилъ въ этомъ случаѣ только два восклицанія — имянно Diable! и Peste!, — во французскомъ языкѣ таковыхъ восклицаний, соотвѣтствующихъ тремъ степенямъ — положительной, сравнительной и превосходной, — имеется три, которыя и служатъ для опредѣленія неожиданныхъ дѣйствій случая въ жизни. —
Diable, какъ первая, положительная степень, употребляется обыкновенно при самыхъ простыхъ душевныхъ ощущеніяхъ, въ которыхъ незначительныя вещи разстраиваютъ ваши надежды; такъ напримѣръ, когда въ игрѣ въ кости два раза выходятъ тѣже очки, когда Лафлёръ былъ сбитъ съ лошади и т. д. — Поэтому тоже, когда супругъ узнаетъ о своихъ рогахъ, то всегда употребляется — Diable!
Но когда въ приключеніи есть что нибудь раздражающаго, какъ въ томъ, что bidet убѣжалъ и оставилъ Лафлёра въ ботфортахъ однаго на дорогѣ, то употребляется вторая степень — Peste!
Чтоже касается третьей.......
Сердце мое наполняется скорбью и состраданіемъ, когда я разсуждаю о томъ, сколько долженъ былъ перенести страданiй и горькихъ мученій такой утонченный народъ, для того, чтобы быть принуждену употребить это третье восклицаніе. — О, силы, дающія краснорѣчіе въ минуты отчаянія! Какой бы ни былъ со мной случай, дайте мнѣ приличныхъ словъ, чтобы выражать мои чувства, и я не стану удерживать мою природу.— Но такъ какъ я не могъ получить такого дара во Франціи, я рѣшился безъ восклицаній переносить всякое зло, до тѣхъ самыхъ поръ, покуда оно меня оставить. —
Лафлёръ не сдѣлалъ такого условія съ самимъ собою — онъ слѣдилъ глазами за bidet до тѣхъ поръ, покуда его не стало видно; и тогда, вы можете себѣ представить, ежели хотите, какимъ словомъ онъ заключилъ все дѣло. —
Такъ какъ въ ботфортахъ не было средствъ догнать испуганной лошади, оставалось только посадить Лафлёра за карету, или въ карету. — Я выбралъ послѣднее, и черезъ полчаса мы подъѣхали къ почтовому двору въ Нампонтѣ. —
Нампонтъ. Мертвый оселъ.
— «И это», говорилъ онъ, укладывая остатокъ корки въ свою суму: «и это я отдалъ бы тебѣ, ежели бы ты былъ живъ, чтобы подѣлиться со мною».
По выраженію, съ которымъ это было сказано, я думалъ, что это говорилось къ дитѣ, но это говорилось къ ослу, и къ тому самому, котораго трупъ мы видѣли на дорогѣ, и который причинилъ неудачу Лафлёра. — Казалось, что человѣкъ этотъ очень сожалѣлъ о немъ, и я тотчасъ же вспомнилъ сожалѣнія Санхо Пансо о своемъ ослѣ, но этотъ человѣкъ выражалъ свою горесть гораздо естественнѣе. —
