Юлиуша от несправедливости?
- Можешь ли ты сомневаться в этом, отец?
Незнакомец поднял брови.
- А если это потребует известного самопожертвования?
- Самопожертвования? - повторила девушка, широко открывая глаза.
- Скажем, если речь пойдет о твоем замужестве?.. - проговорил он, пристально глядя на дочь.
Девушка снова залилась румянцем.
- Отец,- ответила она чуть слышно,- я всегда и во всем буду послушна твоей воле, твоим желаниям.
Отец улыбнулся с нескрываемым удовольствием, затем его лицо снова стало серьезным.
- Дочь моя,- произнес он изменившимся голосом,- ты знаешь, что я не любил, когда ты вспоминала о своем детстве, и всегда старался избегать этих разговоров. Я открыл тебе,- добавил он, помолчав,- что я твой отец, признался, какому высокому делу посвятил себя, каким благородным целям дал клятву служить, и просил более ни о чем не расспрашивать.
Ядвига с лихорадочным любопытством вглядывалась в лицо отца.
- Я была послушна тебе, отец,- шепнула она.
Дегтярь продолжал серьезным, почти торжественным тоном:
- Сегодня я хочу подготовить тебя к важному признанию.
- Я слушаю тебя, отец.
Дегтярь покачал головой.
- Сначала сама припомни и расскажи мне о своем детстве, обо всем, что ты знала о себе до сих пор и что ты хотела бы узнать еще.
- Значит, я должна…
- Рассказать мне всю свою жизнь до той минуты, когда ты узнала, что я твой отец.
Дегтярь произнес эти слова с каким-то грустным и угрюмым выражением на лице, а девушка опустила голову и задумалась.
Ядвига давно хотела узнать что-нибудь о своем происхождении. До сих пор ей было известно лишь одно - что она дочь человека, который принимает участие в опасных замыслах, а потому не может открыто признаться в своем отцовстве и должен постоянно скрывать от людей свое имя и положение. А ее воспоминания о детских годах были окрашены в такие необычные романтические тона, что казались скорее плодом поэтического воображения, чем куском человеческой жизни.
Теперь, надеясь наконец услышать вожделенные пояснения, девушка торопливо перебирала в памяти события жизни, такой короткой и уже полной тайн.
- Насколько я помню,- начала она, помолчав, - маленьким ребенком я жила в каком-то небольшом городке далеко отсюда, должно быть на Мазурах. Хорошо помню свою мать и человека, которого называла отцом.
Лицо ее собеседника помрачнело еше больше, он сидел, ие поднимая глаз.
- Моя мать была молода и красива,- продолжала девушка,- отец…
- Ее муж,- поправил дегтярь.
- …муж выглядел много старше ее. Он был кузнецом, у него было много подручных, и он редко появлялся в комнате, где жили мы с матерью. Хорошо помню, что он всегда смотрел на меня неласково и часто ссорился из-за меня с моей матерью.
Дегтярь нетерпеливо пошевелился, словно хотел ускорить ход повествования.
Дочь, видимо, поняла и поспешно стала рассказывать дальше:
- Однажды я сидела у окна и играла с куклой, которую сделала для меня мать… В это время около кузницы остановились две кареты. Что-то словно толкнуло меня, я тут же подозвала мать, чтобы она посмотрела на кареты, особенно на первую, запряженную четверкой лошадей, из которой выглядывал какой-то незнакомый мужчина. Бросив взгляд в окно, мать громко вскрикнула и без сил опустилась на ближайший стул.
Тучи на лице дегтяря стали еще темней.
Девушка продолжала:
- Я не обратила на это внимания и с большим интересом разглядывала чудесную карету. Вижу, мой от… мой отчим,- быстро поправилась она,- торопливо подбежал к ней и очень почтительно начал разговаривать с незнакомым господином. Вдруг он влетел к нам в комнату и долго шептал что-то моей матери на ухо. Мать плакала и, как мне показалось, чему-то упорно сопротивлялась. Наконец, поборов в себе что-то, она согласилась. Незнакомый господин в карете, видно, выходил из терпения, потому что в комнату вбежал его слуга и сердито накричал на моих родителей. Плача навзрыд, мать подошла ко мне, стала меня обнимать, целовать, отчим же что-то сердито бормотал себе под нос. Видя рыдающую мать, расплакалась и я. Тогда она утерла слезы и, тихонько всхлипывая, старалась меня утешить и приласкать. «Тише, тише, Ядзя,- говорила она дрожащим голосом,- мы поедем в этой красивой карете в костел!» Услышав такое обещание, я тут же успокоилась и стала поглядывать на карету с радостью.
Подошел отчим: впервые в жизни он нежно поцеловал меня и, взяв на руки, умильным голосом сказал: «Пойдем, душенька, я отнесу тебя в карету, а мама тем временем оденется». Мне хотелось идти с матерью, но я не стала противиться своему мнимому отцу, который в первый раз был так ласков и добр ко мне. Хотя на глазах у меня выступили слезы, я спокойно позволила отвести себя. Мать выбежала за нами в сени и еще раз вся в слезах обняла и поцеловала меня. И тут странное беспокойство и тоска охватили меня… Я хотела вырваться, но отчим быстро выбежал из дома и отнес меня во вторую карету, где сидела немолодая женщина с приятным, добрым лицом. Она посадила меня к себе на колени… начала ласкать, целовать. В это время затарахтела первая карета, за ней тотчас тронулась и наша. Я стала кричать, звать маму, которую на одно лишь мгновение увидела еще раз, она стояла у окна с протянутыми ко мне руками. Пани Тончевская, эта незнакомая женщина, которая потом стала мне матерью,- говорила девушка со все возрастающим возбуждением,- всеми силами старалась успокоить меня… утешала, целовала, одарила множеством заранее приготовленных игрушек и сладостей. Но я продолжала плакать и рыдать, пока меня вдруг не сморил сон.
Дегтярь тряхнул головой, видно, неприятно ему было то, что рассказывает Ядвига.
- Вы ехали несколько дней…- вставил он быстро.
- Первая карета куда-то пропала, и дальше мы уже путешествовали одни.
- Наконец вы прибыли во Львов… - снова подсказал дегтярь.
- Незнакомая женщина привезла меня в очень красивую квартиру, дала мне прелестные платьица, велела называть ее тетей и осыпала такими заботами и ласками, что через неделю
