земля и дом. Почему ты не радуешься? Да улыбнись же!
Мемед только горько усмехался.
На рассвете капитан Фарук с жандармами окружил их.
— Эй, Тощий Мемед! Я не Асым Чавуш, — кричал капитан. — Одумайся!
Мемед не отвечал. Он уже знал, как вырваться из рук жандармов, и беспорядочно стрелял. С наступлением ночи надо было прорваться сквозь кольцо и бежать. Ираз стреляла лучше опытного разбойника. Она одна в течение трех дней могла бы сдерживать жандармов. Капитан Фарук рассвирепел. Один мужчина, женщина и ребенок — черт знает что!
— Ты не уйдешь от меня! — кричал он Мемеду.
Мемед решил убить капитана. Он подкрался как можно ближе к жандармам. Впервые Мемед был так неосторожен.
— Я погибла, — услышал он вдруг позади себя голос Хатче.
Мемед замер на месте. Мгновение — и он забросал жандармов гранатами.
Потом вернулся назад и подбежал к Хатче. Она лежала без всяких признаков жизни. На лице ее застыла улыбка, рядом лежал ребенок.
Мемед словно обезумел. Он начал беспрерывно стрелять и бросать гранаты. Ему помогала Ираз.
Капитан был ранен. Жандармы не выдержали и стали отступать.
Ираз рыдала над телом Хатче. На лице у нее было написано такое же отчаяние, как тогда, когда ее впервые втолкнули в тюремную камеру.
Мемед сидел, положив винтовку на колени, и горько плакал. Ираз подняла голову. Высоко в небе летела стая журавлей.
Кровь Хатче оросила красную землю Алаяра.
Заплакал ребенок. Мемед поднял его и прижал к груди.
Пытаясь успокоить малыша, он ходил и пел колыбельную песню.
— Я пойду в эту деревню, попрошу, чтобы похоронили Хатче, — прервала его Ираз.
Ираз ушла. А Мемед долго еще стоял с ребенком на руках и неподвижным взглядом смотрел на Хатче.
Услышав о несчастье, сбежались крестьяне — все, от мала до велика.
— Ох, несчастная Хатче…
Мемед отозвал в сторону старосту и дал ему деньги.
— Похороните мою Хатче со всеми почестями.
Он снова подошел к Хатче и долго смотрел на нее.
— Пошли, тетушка Ираз, — сказал он, словно очнувшись, и, взяв ребенка, направился к горе. Ираз пошла вслед за ним.
На вершине горы была пещера.
Мемед и Ираз присели на камень. С деревьев падали осенние листья. Пела какая-то птица. С противоположной скалы взлетел белый голубь. На пне притаилась ящерица. Спавший на руках у Мемеда ребенок проснулся и заплакал…
Ираз тронула руку Мемеда и посмотрела ему в глаза.
— Мемед, — сказала она, — я хочу поговорить с тобой.
Мемед молчал.
— Отдай мне ребенка, я пойду с ним в деревни Антепа. Ведь здесь, в горах, он умрет с голоду… Я больше не буду мстить за моего Рызу. Мемед заменит мне моего сына. Дай мне его. Я выращу мальчика.
Мемед медленно протянул ребенка Ираз. Она прижала его к груди.
— Мой Рыза! Мой Рыза!
Одной рукой Ираз сняла с себя патронташи и положила их на землю.
— Счастливо тебе, Тощий Мемед, — сказала она.
Мемед взял ее за руку. Ребенок перестал плакать. Мемед долго-долго смотрел на его личико.
— Пусть он будет счастлив, — произнес он.
Небольшая, приземистая лошадь гнедой масти стояла у дома Коджи Османа. Продолговатый, как яйцо, круп, свисающий до земли хвост. Блестящие, грустные глаза — красивые, как у девушки. Острые уши. Белое пятно на лбу. Зачесанная на правую сторону гриса. На бегу эта грива приподнимается и напоминает пастуший рожок. Лошадь изредка ржала и нетерпеливо била копытом землю, ожидая хозяина.
Погладив лошадь по гриве, Коджа Осман сказал:
— Ты достойна моего сокола.
— Достойна, — согласились с ним крестьяне.
Коджа Осман сел на лошадь и сказал, обращаясь к крестьянам:
— Я вернусь с Мемедом денька через два. Позовите барабанщиков из Эндела. Крестьяне деревни Вайвай торжественно встретят Тощего Мемеда в касабе. Все разбойники идут пешком, а наш Тощий Мемед должен спуститься с гор на арабском скакуне.
Коджа Осман пришпорил лошадь и поскакал к горам Тавра, тонувшим в голубой дымке.
В день национального праздника была объявлена амнистия. Разбойники спускались с гор и сдавали оружие. Они толпились во дворе жандармского управления…
Известие об амнистии принес Мемеду Джаббар. Старые друзья крепко обнялись. Потом долго сидели рядом и молчали. Наконец Джаббар поднялся и сказал:
— Я сдаюсь.
Мемед ничего не ответил.
В Деирменолук он вошел в полдень. Лицо у него почернело, глаза запали, лоб прорезали глубокие морщины. Он был суров, как скала. Глаза стали как будто меньше и казались более доверчивыми. Первый раз Мемед входил в деревню в таком подавленном настроении. Он покачивался, как пьяный, и едва не потерял сознания. Женщины с волнением и страхом смотрели на него через приоткрытые двери. Следом за ним, на некотором отдалении, плелись крестьянские ребятишки.
О том, что в деревню пришел Тощий Мемед, рассказали Хюрю. Услышав эту новость, Хюрю выскочила па улицу и, догнав Мемеда на площади, ухватила его за ворот рубашки.
— Мемед! — исступленно закричала она. — Ты отдал им на съедение Хатче и теперь идешь сдаваться? Вернется Абди и, как паша, будет восседать в деревне. Ты решил сдаться? Да ты баба! Ведь в этом году впервые на равнине Дикенли никто не голодал. Только в этом году люди наелись досыта хлеба. Опять хочешь прислать на нашу погибель Абди-агу? Куда ты идешь, Тощий Мемед? Сдаваться?
Вся деревня собралась на площади.
— У тебя сердце женщины, Мемед. Погляди, сколько людей смотрят на тебя. Пойдешь сдаваться? Пошлешь нам снова Абди-агу? Останки дорогой Доне перевернутся в могиле. И красавицы Хатче…
Мемед был бледен. Его била дрожь. Он стоял неподвижно, понурив голову. Вдруг Хюрю быстро отпустила Мемеда.
— Иди сдавайся, баба! Ведь объявлена амнистия, — бросила она ему в лицо.
В это время на площадь влетел на лошади Коджа Осман.
— Тощий Мемед, мой сокол, — крикнул он и, пробравшись сквозь толпу, бросился Мемеду на шею. — Сокол мой, твой дом уже готов. Поле твое я засеял. А эту лошадь тебе купили крестьяне. Наша деревня встретит тебя с музыкой, не как других разбойников. Пусть лопнут от злости Али Сафа-бей и Абди-ага. Садись на эту лошадь и поезжай.
Огромная толпа на площади зашевелилась, загудела. Послышались недовольные возгласы.
— Проклятый старик!.. Чтоб ты ослеп, старик!..
Мемед взял уздечку из рук Коджи Османа, вскочил на лошадь и подъехал к Хромому Али, который стоял позади всех. Крестьяне повернули головы в его сторону.
Мемед сделал Хромому знак идти впереди него. Хромой Али беспрекословно повиновался. Мемед пришпорил лошадь и скрылся в облаке пыли.
Толпа замерла. Люди словно онемели. Казалось, никакая сила не смогла бы заставить
