— А, так вы — Тофу-кун? — вскричал Сампэй. — Не сочините ли вы нам что-нибудь к свадьбе? Мы бы сразу отпечатали и распространили. Даже в «Солнце» опубликуем!
— Хорошо, я что-нибудь сделаю. К какому сроку вам надо?
— Это не важно. Давайте то, что у вас уже готово. А мы вас за это пригласим на свадьбу и угостим. Шампанским угостим. Вы когда-нибудь пили шампанское? Это очень вкусно… Сэнсэй, я хочу пригласить на свадьбу оркестр. Как вы полагаете, можно будет переложить стихи Тофу-куна на музыку и сыграть?
— Как хочешь.
— Сэнсэй, может быть, это сделаете вы?
— Не говори глупостей.
— Может быть, здесь есть кто-нибудь, кто знает музыку?
— Вот есть мастер скрипки — провалившийся кандидат в доктора Кангэцу-кун. Только его надо хорошенько попросить. Он не такой человек, чтобы согласиться на бутылку шампанского.
— Знаете, шампанское по четыре или пять иен — это не шампанское. Я буду угощать не такой дешевкой. Так вы сочините мне музыку?
— Сочиню. Даже за бутылку по двадцать сэн сочиню. Даже даром сочиню.
— Нет, даром я принять не могу. Я обязательно должен отблагодарить. И если вам не нравится шампанское, то как вам понравится вот это? — Он достал из внутреннего кармана десяток фотографий и разбросал по циновке. Это были портреты девиц самого нежного возраста в хакама, в фури-содэ, с высокими прическами. — Вот сколько у меня кандидаток, сэнсэй. Я могу отблагодарить Кангэцу-куна и Тофу-куна, посватав их за любую из них. Как вам нравится вот эта? — спросил он, тыча в лицо Кангэцу одну фотографию.
— Хороша. Сосватайте меня за нее.
— И эта?
— И эта хороша. За нее тоже сосватайте.
— Так за какую же из них?
— За любую.
— Ох, какой вы любвеобильный! Сэнсэй, а вот эта — племянница одного профессора.
— Да?
— У нее замечательный характер, и она очень молода. Ей всего семнадцать. Приданое — тысяча иен. А эта — дочь губернатора.
— А нельзя ли будет жениться сразу на всех?
— Сразу на всех? Что вы! Вы проповедуете многоженство?
— Я не сторонник многоженства. Просто я любитель женщин.
— Ну, хватит, — сказал хозяин. — Убирай отсюда эти штучки, да поживее…
— Значит, ни одна не подходит? — уныло спросил Сампэй-кун и снова спрятал фотографии обратно в карман.
— Что это за пиво?
— Это вам гостинец. В честь предстоящей свадьбы. Купил в лавочке на углу. Прошу отведать.
Хозяин хлопнул в ладоши и приказал служанке откупорить бутылки. Пятеро господ — хозяин, Мэйтэй, Докусэн, Кангэцу и Тофу — торжественно подняв стаканы, поздравили Сампэй-куна с предстоящим счастливым браком. Сампэй-кун был вне себя от восторга.
— Господа, я приглашаю вас всех на свадьбу. Надеюсь, вы не откажетесь?
— Я не приду, — сразу сказал хозяин.
— Почему? Ведь такой торжественный случай раз в жизни бывает. Как же вы не придете? Это же бессердечно!
— Нет, не бессердечно, и я не приду.
— Может быть, у вас нет приличного костюма? Если вам нужны хаори и хакама, я устрою. Надо же хоть изредка выходить на люди, сэнсэй. Я вас познакомлю со знаменитостями.
— Нет, я не приду.
— У вас желудок исцелится.
— Пусть даже не исцелится.
— Ну, раз вы так заупрямились, делать нечего. А вы?
— Я? — сказал Мэйтэй. — Обязательно приду. Если это возможно, я бы даже хотел быть сватом. «Шампанским прославляют торжество в весенний вечер…» Что? Сват — Судзуки То-сан? Вон в чем дело… Впрочем, я так и думал. Ну что же, делать нечего. Двух сватов — слишком много. Ладно, буду как обыкновенный гость.
— А вы как?
— Я? — сказал Докусэн-кун. — «Веду тихую жизнь под луной, а в бамбуковой роще ветер свистит. Но взаимна дружба людей — белобородых старцев и краснощеких юнцов».
— Что это? Из сборника китайских стихов?
— Я и сам не знаю.
— Не знаете… Жаль. А вы, Кангэцу-кун, конечно, будете обязательно? Вы ведь знакомы с невестой…
— Обязательно. Должен же я прослушать свою музыку в исполнении оркестра.
— Да, разумеется… А вы, Тофу-кун?
— Как вам сказать… Хотелось бы присутствовать и прочитать вам новые стихи.
— Это очень приятно. Сэнсэй, мне никогда в жизни еще не было так приятно. И с вашего разрешения я выпью еще стакан пива.
Он принялся за пиво, которое принес в подарок хозяину, и совершенно побагровел.
Короткий осенний день начал наконец клониться к вечеру. Я поглядел на жаровню. В жаровне валялись груды окурков. Огонь уже давно погас. И даже этим беззаботным людям стало, по-видимому, скучно.
— Смотрите-ка, — сказал Докусэн-кун. — Уже поздно. Я иду домой.
Он поднялся. Вслед за ним поднялись все остальные. Они ушли, и в гостиной стало скучно, как в театре после спектакля.
Хозяин поужинал и удалился в кабинет. Хозяйка, кутаясь от холода, принялась штопать застиранное тряпье. Дети уснули возле нее. Прислуга ушла в ванную.
Все эти люди кажутся беззаботными, но постучите по донышку их души, и вы услышите какой-то печальный отзвук. И ноги прозревшего Докусэн-куна ступают только по земле. Возможно, Мэйтэй-куну живется легко, но и его мир не так прекрасен, как принято изображать на картинах. Вот и Кангэцу-кун бросил обтачивать свои шарики и привез из провинции жену. Все идет своим чередом. Но когда то, что идет своим чередом, тянется до бесконечности, становится как-то тоскливо. И лет через десять Тофу-кун, наверное, осознает, каким он был дураком, когда раздаривал свои стихи направо и налево. О Сампэй-куне трудно сказать, будет он жить в воде или в лесах. Хорошо, если бы он всю жизнь мог радоваться, угощая людей шампанским. А Судзуки То-сан будет катиться все ниже и ниже и будет пачкаться все больше и больше. Но и по уши в грязи он будет более сыт, чем те, кто не умеет катиться.
Больше двух лет прошло с тех пор, как я, кот, появился среди людей. Я считал, что в мире нет другого кота, равного мне по уму, но недавно я прочитал рассуждения незнакомого своего сородича, кота Мурра, и они поразили меня. Я узнал, что кот Мурр умер давным-давно, лет сто назад. Теперь, оказывается, только для того, чтобы удивить меня, он стал привидением и является мне из далекого потустороннего мира. Этот кот не ведал канонов сыновнего долга — однажды отправился навестить свою мать, неся ей в подарок рыбку, но по дороге не выдержал и потребил ее сам. Отсюда видно, что его ум не уступал уму человека. Однажды он даже удивил своего хозяина, сочинив стихи. И если подобный герой жил век назад, такому ничтожеству, как я, давно следовало бы проститься с этим светом и отправиться в то королевство, где царствует Ничто.
Мой хозяин рано или поздно умрет от больного желудка. А дядька Канэда уже сейчас, в сущности говоря, мертвец, жертва собственной алчности. Опали осенние листья. Смерть — неизбежный удел всего сущего. Возможно, лучше умереть скорее, нежели жить без пользы. По рассуждению некоторых господ, судьба приведет человечество к самоубийству. И коты будут рождаться в век индивидуализма. Это будет ужасно. Я чувствую себя как-то неважно. Надо выпить пива Сампэй-куна и немного развеселиться.
Я отправился на кухню. Лампу давно задул осенний ветер, проникающий сквозь дверную щель. Ночь, наверное, лунная, потому что из окна падает свет. На подносе стоят три стакана. Два из них наполовину наполнены коричневатой жидкостью. Даже кипяток кажется холодным в стеклянной посуде, а в призрачном лунном свете эта жидкость тем более представляется ледяной. И пить ее совсем не хочется. Но попробовать надо. Сампэй, пивший ее, был красен и веселился вовсю. Вероятно, и мне, коту, будет весело, если я выпью. Ведь такова жизнь, не знаешь, когда умрешь. Все, что можно, следует испытать при жизни. Потом будет поздно, останется только с сожалением глядеть из могилы. «Попробую», — сказал я себе и лизнул коричневой жидкости. Я был поражен. Мне показалось, что в мой язык вонзились мелкие иголки. Как могут люди пить такую гадость? Мне, коту, ее не выпить. Кот и пиво не сходятся характерами. Я хотел уже отойти, но передумал. Люди часто говорят: «Хорошее лекарство на вкус горькое». Когда человек простудится, он пьет, кривясь, что-то неприятное. Потому ли он выздоравливает, что пьет, или пьет, потому что выздоравливает, я не знаю до сих пор. А тут мне представляется удобный случай разрешить этот вопрос относительно пива. Если у меня станет так же горько в животе — ну, что же делать! Зато как будет великолепно, если мне станет так же отчаянно весело, как Сампэй-куну! Тогда я научу пить пиво всех знакомых. «Будь что будет», — подумал я и, отдавшись на волю судьбы, снова высунул язык. Я плотно закрыл глаза и принялся лакать.
Я еле выдерживал, но все же выпил один стакан до дна. И странное дело — сначала кололо язык и мучительно вязало рот, но чем дальше, тем становилось легче. Таким образом, я быстро прикончил первый стакан и, окрыленный успехом, безо всякого труда разделался со вторым стаканом. В конце концов я отправил в живот все, что было разлито на подносе.
