столе. Матье набрал номер Марсель. Даниель с иронией смотрел на него. Наступило долгое молчание.
Матье вздрогнул.
— Алло! Это Матье. Я… послушай, мы были идиотами. Я хочу… алло! Марсель? Ты меня слушаешь? Марсель! — в ярости крикнул он. — Алло!
Ответа по-прежнему не было. Он потерял голову и крикнул в трубку:
— Марсель, я хочу на тебе жениться!
Наступило короткое молчание, потом что-то вроде лая на другом конце провода и короткие гудки. Какое-то время Матье сжимал трубку, затем тихо положил ее на стол. Даниель, не говоря ни слова, смотрел на него, но выглядел он отнюдь не торжествующе. Матье сделал глоток рома и сел в кресло.
— Ладно!
Даниель улыбнулся.
— Успокойся, — утешающе сказал он, — гомосексуалисты обычно становятся прекрасными мужьями, это общеизвестно.
— Даниель! Если ты женишься на ней ради красивого жеста, ты испортишь ей жизнь.
— Не тебе бы говорить, — оборвал его Даниель. — Знаешь, я женюсь на ней вовсе не ради красивого жеста. Прежде всего она хочет ребенка.
— А… А она знает?
— Нет!
— Так почему ты женишься на ней?
— Потому что мы с ней друзья. Голос его звучал неубедительно. Они налили себе еще, и Матье упрямо произнес:
— Не хочу, чтобы она была несчастной.
— Клянусь, я сделаю все для ее счастья.
— Она думает, что ты ее любишь?
— Вряд ли. Она предложила жить у нее, но мне это не подходит. Я поселю ее у себя. Вероятно, чувство мало-помалу возникнет — так мы думаем.
Он добавил с вымученной иронией:
— Я ведь собираюсь скрупулезно выполнять супружеские обязанности.
— Но как же… — Матье сильно покраснел. — Разве ты любишь и женщин тоже?
Даниель как-то странно фыркнул:
— Не особенно.
— Понятно.
Матье опустил голову, и слезы стыда навернулись ему на глаза. Он проговорил:
— Я сам себе стал противен еще больше с тех пор, как узнал, что ты женишься на ней. Даниель выпил.
— А, — сказал он рассеянно и бесстрастно, — я думаю, ты должен чувствовать себя довольно мерзко.
Матье не ответил. Он сидел, опустив глаза: «Он гомосексуалист, а она выйдет за него замуж».
Он расставил руки и поскреб каблуком паркет: он ощутил себя загнанным в угол. Внезапно он почувствовал неловкость, он подумал: «Даниель на меня смотрит» — и поспешно поднял голову. Даниель действительно смотрел на него, да с такой ненавистью, что у Матье сжалось сердце.
— Почему ты на меня так смотришь? — спросил он.
— Ты знаешь! — сказал Даниель. — Ты тоже знаешь!
— Ты бы, наверное, не остановился перед тем, чтобы пустить мне пулю в лоб?
Даниель не ответил. Вдруг Матье обожгла невыносимая мысль.
— Даниель, ты ведь женишься на ней, чтобы наказать себя?
— Ну и что? — равнодушно пробормотал Даниель. — Это касается меня одного.
Матье схватился за голову.
— Боже мой! — воскликнул он.
Даниель быстро добавил:
— Это не имеет никакого значения. Во всяком случае, для нее.
— Ты ее ненавидишь?
— Нет.
Матье грустно подумал: «Это меня он ненавидит».
Даниель снова заулыбался.
— Допьем бутылку? — предложил он.
— Допьем, — согласился Матье. Они выпили, и Матье почувствовал, что хочет курить. Он взял в кармане сигарету и закурил.
— Послушай, — сказал он, — меня не касается, кто ты. Даже теперь, когда ты мне об этом сказал. И все-таки кое-что я хотел бы у тебя спросить: почему тебе стыдно?
Даниель отрывисто засмеялся:
— Я ждал этого вопроса, мой дорогой. Мне стыдно быть гомосексуалистом именно потому, что я гомосексуалист. Я знаю, что ты мне скажешь: «Я бы на твоем месте не стыдился, я бы добивался своего места под солнцем, эта склонность не хуже любой другой» и т. д. Только это меня не трогает. Я знаю, что ты мне все это скажешь именно потому, что ты сам не такой. Все гомосексуалисты стыдятся, это в их природе.
— Но разве не лучше было бы… принять себя таким, как есть? — робко спросил Матье.
Даниель, казалось, разозлился.
— Ты мне об этом скажешь в тот день, когда согласишься остаться негодяем, — жестко отрубил он. — Нет. Гомосексуалисты, которые хвалятся этим, которые афишируют это или просто с этим смирились… мертвецы: они убили себя из-за того, что стыдились. Я такой смерти не хочу.
Но он, казалось, успокоился и без ненависти посмотрел на Матье.
— Я всего лишь слишком себя принял, — мягко продолжал он, — я себя очень хорошо знаю.
Разговор был исчерпан. Матье закурил другую сигарету. На дне его бокала осталось немного рома, и он его допил. Даниель внушал ему ужас. Он подумал: «Через два, через четыре года… стану ли я таким?» Ему вдруг захотелось поговорить с Марсель: только ей одной он мог рассказать о своей жизни, своих страхах, своих надеждах. Но он вспомнил, что больше никогда ее не увидит, и его неутоленное, неназванное желание медленно превратилось в отчаяние. Он был одинок.
Даниель, казалось, размышлял: его взгляд остановился, губы время от времени приоткрывались. Он коротко вздохнул, и что-то дрогнуло в его лице. Он провел рукой по лбу: вид у него был удивленный.
— Сегодня я все-таки попался, — сказал он вполголоса.
У него мелькнула странная улыбка, почти детская, которая выглядела неуместной на оливковом лице, где плохо выбритая щетина отсвечивала синевой. «Это правда, — подумал Матье, — на сей раз он на пределе». Ему вдруг пришла мысль, стиснувшая его сердце: «Он свободен». И ужас, который внушал ему Даниель, вдруг смешался с завистью.
— Ты должен быть в странном состоянии, — сказал он.
— Да, я в странном состоянии, — согласился Даниель.
Все еще добродушно улыбаясь, он сказал: — Дай мне сигарету.
— Ты разве куришь? — спросил Матье.
— Нет, только одну. И только сегодня. Матье быстро произнес:
— Я хотел бы быть на твоем месте.
— На моем месте? — без особого удивления переспросил Даниель.
— Да.
Даниель пожал плечами.
— В этой истории по всем позициям выиграл ты.
Матье горько усмехнулся. Даниель пояснил:
— Ты же свободен.
— Нет, — покачав головой, сказал Матье. — Бросить женщину еще не значит обрести свободу. Даниель с любопытством поглядел на него.
Однако сегодня утром ты, кажется, считал именно так.
— Не знаю. Это неясно. Все неясно. Истина в том, что я бросил Марсель ни ради чего.
Он задержал взгляд на оконных шторах, колыхавшихся от ночного ветра. Он устал.
— Ни ради чего, — повторил он. — Во всей этой истории я играл роль только отказа и отрицания: в моей жизни больше нет Марсель, но есть остальное.
— Что же?
Матье неопределенно махнул рукой в сторону письменного стола.
— Ну, все это, все остальное.
Он был околдован Даниелем. Он подумал: «„Значит, это и есть свобода?“ Даниель действовал, он уже не может вернуться назад: ему должно казаться странным
