Они же были тут вместе! Но почему теперь он один?! Почему?
Мысль о том, что она его сестра, каждый раз нагоняла его запоздало. Ах да…
Но ладно… что бы это поменяло? Они всё так же могли бы видеться, разговаривать, шутить. Он всё так же мог бы ждать, пока она закончит работу. Он мог бы продолжать учить её стоять на доске.
Но гнев выгорел стремительно — слишком уж мало топлива было в его распоряжении. В чём ещё таком он мог её обвинить?
Сколько бы он ни думал, а придумать не смог.
А вот она, пожалуй, могла бы.
Да, она могла бы обвинить его в легкомыслии и жестокости. В безалаберности. В несерьёзности намерений.
В глупости.
Как мог он быть настолько слеп? Как мог вообще замечать кого-то, кроме неё?
Той ночью, лёжа у себя в гамаке, Ильхо вспоминал первые дни их знакомства, но на этот раз смотрел на неё глазами себя настоящего, а потом снова напоминал, что она его сестра. И так по кругу.
На следующий день не было ни сил, ни желания подниматься. Неудивительно, что она решила уплыть. Ведь он не был достоин даже её компании. Её внимание должно было доставаться тем, кто сразу замечал её, кто успевал вперёд таких нерасторопных дураков, как он. Таким, как Кай.
Ильхо вновь отправился в Цеха, вновь взялся за кисть и целый день водил рукой туда-сюда, смазывая готовые механизмы на радость начальнику смены. К вечеру рука разве что не отваливалась, и он почувствовал себя лучше.
На следующий день его за работой застал отец. Они ничего не сказали друг другу, как если бы он был просто ещё одним безымянным рабочим, и так всё теперь и оставалось.
***
— Ты должна прекратить затворничать.
— Нет, и не просите.
Этерия угрюмо листала один из его анатомических атласов, делая вид, что не замечает, с каким упрёком он на неё смотрит.
— Это башня. Нельзя просидеть в башне всю жизнь.
— А я попробую.
Он устало вздохнул и пошарил взглядом по полу. Это всё, конечно, было непредвиденно, непредсказуемо. Кто же знал, что у неё появятся чувства к Ильхо.
— Этот короб, для чего он?
Словно желая отвлечь его, Этерия подпрыгнула из-за стола и подошла к стеклянному ящику.
— Для готовых изделий.
— Ваших машин? — спросила она любознательно.
Он уклончиво кивнул в ответ. Можно и так сказать.
Этерия открыла дверцу и зашла внутрь.
— Здесь поместится целый человек, — заключила она. Герцог исподлобья метнул на неё острый взгляд.
— Послушай… — начал он строго.
— Нет, это вы послушайте. — Этерия выбралась наружу и приблизилась к нему, глаза её горели. — Я знаю, что это не на всю жизнь. Но мне нужно время, возможно, месяц или год, а может, два. Может быть, тогда всё изменится, и мы с ним сможем поделить остров пополам.
И огонёк потух.
Герцог скрестил руки на груди. Год или два. У него не было столько времени. Он не становится моложе, его руки не становятся крепче, а зрение — острее. А если не он, то кто обо всём позаботится?
Этерия же тем временем подошла совсем близко, положила руку ему на предплечье и жалобно заглянула в глаза.
— Вы расскажете мне о моей матери?
Он смерил её долгим, задумчивым взглядом и медленно кивнул, но тут же предупредил неумолимо:
— Не сегодня.
— Отчего не сегодня?! Не сейчас?
— Это… непросто.
Он отошёл к столу, чтобы прибрать атлас и прочий наведённый ею беспорядок. Стоило просить её выйти наружу хотя бы для того, чтобы его рабочее место и личные вещи никто лишний раз не ворошил. А поскольку в Этерии жажды познания и действия было хоть отбавляй, то она беспрестанно открывала ящики, доставала книги, инструменты и прочие вещицы, назначения которых не знала, но очень хотела узнать.
Правда, так было только в последние три дня. До этого же она чахла в полудрёме на его сундуке, укрывшись с головой тонким одеялом, — день за днём, день за днём. Отказывалась есть, а только пила, и почти ничего не говорила.
— Вы испортили мне жизнь тем, что оказались моим отцом, так хоть тайн за моей спиной не держите.
— А, кстати, — тут уже настал его черёд менять тему, — кто на острове знает, что на самом деле ты осталась?
Это подействовало. Она замерла, потеряв мысль, и не сразу нашлась что ответить.
— Все.
— И как долго, ты думаешь, это будет оставаться секретом?
— Меня никто не выдаст. А Ильхо перестанет спрашивать со временем.
И она вновь побрела к шкафам с периодическими изданиями, а ему пора было идти. Момент, когда он мог бы осторожными вопросами нащупать единственный верный путь к её становлению, оказался отсрочен на неопределённый срок, и хоть изначально он позволил воле случая вмешаться в судьбу Этерии, то сейчас ситуация вовсе начинала выходить из-под контроля.
Герцог намеренно напустил на себя безразличный вид в момент, когда прикоснулся к дверной ручке и обернулся к ней, словно лишь для того, чтобы по-будничному попрощаться.
— Кстати, он теперь решил поработать в цехе сборки.
Нет, он действительно находил это забавным, даже, пожалуй, сюрреалистичным, а потому даже фальшивить не пришлось.
— Кто? — спросила она неприязненно, оторвавшись от изучения содержимого его рабочей библиотеки.
— Ильхо. Вот уже четыре дня. — И, не добавив больше ни взгляда, ни слова, Герцог покинул башню.
Да, мальчик решил поработать руками, но взгляд при этом у него был совершенно отсутствующий, словно душа его предпочитала бродить где-то далеко.
Герцог вздохнул. Но сейчас главной его заботой оставалась Этерия. Она и прибывший с утра караван. Нужно было проследить за погрузкой очередной партии машин…
***
Благодатный сезон заканчивался, ветра усиливались. Ильхо слышал, что на Большой Земле наступление нового года отмечают в конце зимы, встречая весну, меняя холод зимних стуж на весеннее благоденствие. Но чужой календарь переворачивал местный уклад с ног на голову, ведь они-то встречали сезон ливней.
И всё же пока ещё крепчавший ветер лишь сильнее раздувал волосы и одежды, не заглушая речь и не заставляя твёрже держаться на ногах. В такую погоду да под ясным небом самое то было ловить волну, но это его теперь мало интересовало. Он сам себе дивился, и это были далеко не радостные открытия. Как будто он жил и не жил одновременно, оставив вместо себя лишь оболочку: самые простые потребности и никаких желаний, а остальной своей частью впав с глубокий сон без сновидений. И, вполне ясно осознавая происходящее, Ильхо изумлялся ещё больше, но это, опять же, никак его не трогало. Как если бы всё это он узнавал о совершенно чужом ему человеке.
На Большой костёр из замка собиралась сбежать вся прислуга за исключением дворецкого, экономки и кухарки — и в этот раз с официального дозволения Регины.
И что важнее, Лолли получила разрешение посмотреть на костёр не с террасы, а вблизи, и Тео, что вызвался быть провожатым, увёл её, счастливую, но напуганную, миролюбиво заверив его тётку, что они и близко не подойдут к воде, а будут смотреть на праздник, сидя на пригорке у пляжа.
А Ильхо не собирался. Ему не было грустно, и он не представлял себя изгоем на этом празднике жизни, бродящим вдалеке от толпы, — просто даже не хотелось проделывать расстояние до пляжа, а потом возвращаться обратно. Отсвет костра он и так увидит со своего балкона. Если, конечно, соберётся смотреть.
Долгие прогулки по острову в компании Тео или в одиночестве тоже перестали представлять интерес. Время от времени он водил Лолли к городку, где Аурия угощала её свежим фруктовым соком, или к причалу, где рыбаки показывали свой разнообразный улов. Но сам Ильхо выступал скорее в роли провожатого, не находя лично для себя в этих прогулках прежнего удовольствия.
Иногда он оказывался рядом с лавочкой Барудо, но, видно, после того, как Этерь покинула остров, тот был сам не свой. Старик часто сидел в бездействии, глядя на море и приговаривая что-то еле слышно. Казалось, он пытался решить сложнейшую головоломку, от которой зависела его судьба. Как-то он обратился к Ильхо, когда он отвлёк его приветствием. Барудо спросил, помнит ли Ильхо прибытие позапрошлого каравана. Ильхо пожал плечами — те корабли приходят и уходят; они, как часть отлаженного механизма, который запускается в тот момент, когда отец садится за очередной чертёж, не касаются его жизни, всякий раз проплывая мимо его памяти.
