Тогда Барудо спросил, знает ли он, берут ли на те корабли гражданских, островных по просьбе Герцога.
Ильхо призадумался. Когда отец высылал рабочих партиями, для этого с земли присылали отдельное судно, но то и понятно: не возьмёт корабль для перевозки ценного груза к себе на борт лишних двадцать-тридцать человек. Ну, а теперь, когда паранойя отца поутихла, если остров кто и покидает, то по одному. Так отчего бы того пассажира не взять к себе на борт каравану?
Ильхо честно ответил, что не знает, как обстоят дела, и на этом разговор бы и закончился, но образ Этерь, во время работы отиравшей пот со лба предплечьем, вымазанным серой глиной, вдруг соткался в тени навеса, и тогда он пообещал Барудо, что, когда придет следующий караван, непременно переговорит с кем-то из команды и узнает, берут ли они на борт пассажиров.
Вроде это успокоило старика на время, но при следующей встрече тот снова смотрел на море и бормотал.
Может быть, ему нужна была компания? Глупо и эгоистично было считать, что отъезд Этерь — его единоличная потеря. Барудо наверняка печалился не меньше.
Придумав идти с утра к гончару, Ильхо прошёлся перед сном по саду, постоял у небольшого холмика земли, где прорастала уже трава, вспомнил безымянного пса, а после поднялся к себе. Книга, взятая в библиотеке, так и лежала нетронутая, но сегодня он впервые за последнее время был готов вернуться к чтению.
И только в покоях его догнала мысль о караване. Барудо спрашивал, берут ли они пассажиров. Пассажиров!
Ильхо в волнении прошёлся в сгустившемся сумраке и даже вышел постоять на балкон, чтобы вдохнуть полные лёгкие посвежевшего вечернего воздуха. А что, если?..
Он опять вернулся в комнату. Нет, ничего не выйдет.
Но через минуту он вновь стоял под открытым небом, глядя вдаль. Но почему нет?!
Прикинуться простолюдином, сторговаться с капитаном за проезд, выйти в первом же порту безымянным рабочим в поисках лучшей доли — чем не выход? Он мог бы подготовиться, придумать легенду.
На его лихорадочные размышления всё ещё падала тень сомнения. Сбежать — не в оторванных от реальности мечтах, где фантастическое судно Руперта увозило его в беззаботное будущее, — а рискнуть, но сделать всё по-настоящему. Это было так непросто, что дрожь брала.
Кто он? Кем бы мог назваться? Чем бы занялся? Он ведь ничего толком не умеет и, возможно, не знает самых элементарных вещей, что известны жителям Большой Земли сызмальства.
Но ведь Этерь смогла, верно? Она предприняла опаснейшее путешествие, бросилась в воду, чтобы добраться до цели. Завела знакомства в совершенно незнакомом месте, в чужой стороне, нашла себе дело и отдавалась честному труду без жалоб.
Если она смогла, то и он сможет. Он справится.
С этим намерением он не мог просто оставаться на месте, бездействуя: читая или же ложась спать. Как минимум, ему требовалось всё обдумать, а для этого лучше было ходить. Ильхо вышел наружу.
Галереи замка освещали редкие лампы, между островами света которых простирались переходы, скрытые в густой тени. Казалось, кругом не было ни души, да так и было: во всём замке осталась только пара слуг, его тётка и он. Даже в присутствии отца Ильхо не был уверен — он в любое время дня и ночи мог находиться в Цехах.
Идея всё больше овладевала им, решимость крепла. Ильхо свернул на лестницу и спустился вниз так, как если бы спешил по делам — эта мысль подгоняла ноги. Но идти было некуда — до следующего прибытия каравана следовало всё обдумать.
Он миновал столовую, свернул к библиотеке, затем, утвердившись в дальнейших действиях, развернулся и пошёл обратно. Завтра днём он поищет любую информацию о материке: карты, атласы, справочники — всё может понадобиться. Он смутно помнил уроки истории и географии, что давал ему отец.
Вновь он прошёл мимо двери, скрывающей лестницу, что ведёт на кухню, затем оказался в холле и увидел Этерь.
Он встал как вкопанный. Да, конечно, света ламп было недостаточно, и оттого легко было поверить, что это призрак.
В детстве он часто бродил ночами по замку, опасаясь, но и надеясь встретить призрак матери, и мерцающий в неясном свете образ девушки в белом платье вдруг тут же пробудил в нём эти смутные воспоминания.
Но это была живая девушка, и это была Этерь.
Она смотрела на русалок, изображения которых на стене в полумраке всегда казались чуть более живыми, чем днём. Они вот-вот могли начать смеяться, и эхо их смеха пошло бы гулять по замку, отражаясь от сводов в пустых тёмных галереях.
А когда он подошел ближе, чтобы посмотреть на них вместе с ней, Этерь обернулась.
— Я слышала, что кто-то здесь бродит, и подумала, что это ты, — призналась она.
Ильхо молчал. У него было множество вопросов, но только он собирался задать тот или иной, как сам тут же находил ответ. Не так уж сложно было понять, что случилось, и потому обсуждение произошедшего представлялось неуместным, невозможным.
— Все ушли на костёр. Почему ты не пошёл?
Она по-прежнему смотрела не на него — на русалок.
— Думал, это дурацкая затея.
— А сейчас так не думаешь? Я бы прогулялась.
И, поскольку часть его разума до сих пор пыталась сторговаться с капитаном за место на судне под видом простого рабочего, Ильхо ответил не сразу:
— Да… Да, наверное, можно.
Он не был одет как-то по-особенному, но сегодня поверх рубашки на нём была жилетка. Они вместе вышли из замка. Следовать вместе с ней в новом качестве поначалу было всё равно что пытаться примерить чужую шкуру, но не так уж он был отвратителен, этот новый статус.
— Так что, ты пряталась в замке?
Этерь кивнула. Она была непривычно молчалива и чуть более серьёзна. Наверное, и ей было не по себе.
— Я жила в башне, в мастерской…
— Отца.
— Отца, — подтвердила она, произнеся это слово с явным затруднением.
Какое-то время пришлось проделать в тишине: не так-то легко было придумать, о чём говорить теперь.
— Я пропустил закат, — заметил Ильхо с сожалением. — Говорят, что в последний день года обязательно нужно видеть закат, по красоте с ним ничто не сравнится.
— А я видела его из отцовской башни. И прав тот, кто так говорит.
— Мы же останемся друзьями? — спросил он, когда они подходили к пляжу, и из-за деревьев, пустивших корни на косогоре, окружавшем его, доносились сливающиеся с ветром весёлые голоса и звуки музыки.
Этерь остановилась, взяла его за руки и торжественно ответила:
— Всегда.
========== Глава 15.2 ==========
Когда-то Ильхо рассказывал ему легенду про утопленников, обращённых морским царём в своих безмолвных служителей: безликих, бесполых, безвольных. Барудо частенько любил слушать мальчишку, ещё когда тот был подростком, что порой на целый день прибивался к тому или иному ремесленнику, чтобы было с кем почесать языком. Гончару нравились его байки — под них легко работалось, время летело.
И этим вечером забытая давно сказка всплыла в памяти, сделавшись не просто напоминанием о тех днях, но и идеей, воплощённым страхом.
Он шёл сквозь тёмный лес, к тропинке над отвесным обрывом. Не брёл, а решительно направлялся, ведомый целью. Выкрики и песни, что разносились над пляжем, растворялись в ночи, а гул Цехов приближался, гудением, похожим на урчание, отзываясь в его груди. В нём было не так уж много смелости, но сколько бы ни было, всю её Барудо сейчас собрал в кулак и продолжал свой путь.
Он и не стал даже присоединяться к гуляющим, вот уж два дня как вынашивая свой отчаянный план. Но ему нужно было знать наверняка. Даже если потом Герцог его вышлет, даже если лишит средств к существованию, но он должен узнать правду и успокоиться. Просто унять снедающую тревогу, доказать разбередённому разуму, что все кошмары он сам себе выдумал. И тогда завтра утром он наберётся решимости обратиться к хозяину открыто и попросить того подключить свои связи и узнать, где его сын обосновался, и передать ему весточку. С другой стороны, читать тот не умеет, да и Барудо не обучен письму. Но хоть на словах, через моряков.
