С отцом отношения всегда были натянутыми. Они словно стояли по разные стороны глубокого оврага. Между ними пролегла бездна, пустота, через которую невозможно протянуть руку. Тяжёлая и давящая. Когда Марта видела отца, ей казалось, что она смотрит на постороннего человека. И это было странно, потому что Алистер Рудбриг никогда не был жесток, да и не сказать чтобы они ненавидели друг друга.
Вот только эта пустота… Марта почему-то была уверена, что отец чувствует то же самое: последние несколько лет они старались избегать друг друга.
Бабушку же Марта любила, хоть и опасалась. Было в Мадам Рудбриг нечто такое, что не давало расслабиться в её присутствии. Та будто бы заряжала окружающих разумностью и холодностью. Рядом с ней Марта чувствовала себя не как рядом с бабушкой, которая горячо любит своих внуков и хочет закормить их пирожками, а как на приёме у школьного директора, который может исключить тебя за малейшую провинность.
Вот и сейчас, глядя на бабушку, Марта чувствовала, как против воли начинает ровно держать спину.
Мадам Рудбриг переступила порог, и сморщенных, похожих на высохший изюм, губ коснулась едва уловимая улыбка.
— Доброе утро, девочки, — её голос был слаб и уже сильно осип, как и всегда в это время года. Мадам Рудбриг уже много лет страдала от бронхита, нападающего на неё к концу осени.
Она стянула со своей худощавой шеи огромный шерстяной шарф и положила его на банкетку, а затем и сама неуклюже приземлилась на неё же.
— Доброе, — ощущая, как вспотели ладони в карманах, процедила Марта. Она толком не могла понять, с чего вдруг бабушка решила почтить их своим присутствием в это утро. Ей же не могли позвонить из больницы? И не может же она знать, что отец решил поиграть в похитителя?
Хотя Марта теперь сомневалась, был ли пленник таким уж невинным. Он следил за ней. Он знал её тайну. Может, он пришёл к её отцу, требуя плату за молчание, а Алистер не придумал ничего лучше, чем связать того в подвале?
Мегги подлетела к бабушке, расплываясь в радостной улыбке, и принялась помогать той снимать вычурные, сделанные на старинный манер сапожки. Сама же Марта не сдвинулась с места ни на сантиметр. Она не знала, что ей делать. Если бабушка ничего не знает, стоит ли ей говорить о раскрывшем её секрет мужчине в подвале? Или же об отце, попавшем в больницу? И, самое главное, говорить ли о колдовстве, к которому Марте пришлось прибегнуть прошлой ночью? Может быть, всё это лучше оставить тайной? Но если Мадам Рудбриг уже в курсе всего произошедшего… Какую тогда позицию стоит занять Марте?
Так много вопросов, ответов на которые у девушки просто не было.
Мадам Рудбриг сняла пальто, оставшись в длинном тёплом платье на пуговицах, сшитом на тот же старинный манер, что и обувка. Сестрёнка отставила бабушкины сапоги в сторону и протянула той пару домашних тапочек. Единственную пару на весь дом. Ведь тем самым человеком, который носил бы здесь тапочки, была не кто иная, как редко захаживающая Мадам Маргарет Рудбриг.
Почему редко? Потому что с её последнего посещения прошло ни много ни мало, а полтора месяца. Чаще всего они сами ездили к бабушке — в её старое, огромное и полупустое поместье, которое куда больше заслуживало называться «особняком» со своими огромными садами, богато украшенными залами и витиеватыми лестницами. Несмотря на то, что их семья разорилась ещё до рождения Марты, даже то немногое убранство, оставшееся в доме бабушки, было дорогим и невероятно красивым. Старое поместье принадлежало их семье столетиями и было таким же древним, как и городок, в котором они жили.
— Мегги, милая, принеси, пожалуйста, бабушке водички. В горле совсем пересохло, — произнесла Мадам Рудбриг, опуская ноги в тапочки.
Марта поднялась с пола, намереваясь выполнить просьбу вместо сестры, что было сложно, так как почерневшие ладони она продолжала прятать в карманах. Однако девушка была упорной. Кроме того, ей нужно было как можно скорее скрыться от глаз бабушки и сделать хоть что-то со своими руками.
Марта приняла решение скрыть всё, что могла.
— Не ты, — сказала как отрезала. — Воду принесёт Мегги, а ты следуй за мной на чердак.
Марта застыла, словно громом поражённая. Ей перекрыли все пути к отступлению. Раз бабушка зовёт её на чердак, то про магию она уже в курсе.
— Хорошо, — покорилась судьбе девушка.
Мегги подскочила и понеслась в сторону кухни. Марта же подошла к бабушке и подставила локоть, продолжая держать ладони в карманах, чтобы та ничего не заметила. Щуплая рука Мадам Рудбриг была невесомой и практически неощутимой. Слабой, в отличие от взгляда, который прожигал насквозь.
Марта старалась идти медленно, чтобы попадать в шаркающий шаг старушки. Они поднялись по лестнице на второй этаж и, минуя узкий коридор с деревянными дверьми, за которыми скрывались никогда не заселяемые гостевые спальни, направились прямиком к шаткой старой лестнице, ведущей на чердак.
Мамин чердак. За семь лет, прошедших со дня смерти матери, Марта ни разу туда не поднялась. Было тяжело. Слишком тяжело. Где-то в глубине души что-то болезненно сжалось: это было её сердце, вокруг которого сужалось кольцо из воспоминаний. Радостных воспоминаний, которые теперь вызывали лишь тяжесть.
Девушка знала, что, когда они ступят на первую ступеньку, та протяжно скрипнет. Эта ступенька была неотъемлемой частью её детства. Марта помнила, как её дико злила эта предательница, которая не давала тайно проникать на чердак, чтобы почитать книги, хранящиеся на многочисленных полках. Хотя родители никогда не запрещали подниматься в мамину обитель, девочке хотелось, чтобы момент был тайным и волшебным — таким, что принадлежал бы только ей.
Тогда Марта, надо признаться, ещё любила магию, на подсознательном уровне тянулась к ней. Но шли годы, и пришло осознание: магия не вписывалась в этот мир так же, как Марта не вписывалась в свою семью. Чужеродная — вот какой считала себя Марта.
Хотя отец в разговоре с мамой использовал другое слово — «уникальная». Марта не помнила точно, когда именно он так сказал. Но тон, с которым это было произнесено, и взгляд отца в тот момент намертво врезались в память девушки, потому что он никогда не говорил так с ней самой — с теплотой, наполнявшей и голос, и взгляд.
Марта отмахнулась от воспоминаний, которые бередили душу и от которых было тяжело дышать.
Мадам Рудбриг взяла ключ, хранившийся на покрытой пылью полке между резной деревянной музыкальной шкатулкой и старым потрёпанным томиком с причудливым названием «Охота на Ведьм. Методы выявления потустороннего» — книгой, не вызывавшей у Марты ничего, кроме смеха. Мама говорила, что эту книгу ей подарил какой-то друг со специфическим чувством юмора.
Они ступили на скрипучую ступеньку и начали подниматься. С каждым шагом Марта ощущала, как бешено начинает колотиться её сердце. Мадам Рудбриг вставила ключ в замок двери, что ждала их на вершине лестницы, и сердце Марты пропустило один удар, прежде чем бабушка распахнула дверь, впуская свежий воздух в затхлую тёмную комнату.
Магия не только чужеродна. Магия болезненна.
Марта не стала включать свет, хотя прекрасно знала, где именно находился рубильник. Мадам Рудбриг отпустила руку внучки и прошла вперёд — к круглым окнам, спрятанным за тяжёлыми плотными шторами, которые пропускали в комнату лишь небольшое количество света, который Марте был не особо-то и нужен, ведь чердак матери она знала наизусть.
Стеллажи вдоль стены были заставлены книгами так, что на полках не было ни одного свободного места. Квадратный, расположенный рядом с окном, дубовый стол, который отец с каким-то своим знакомым с трудом сюда затащили, всегда был заставлен свечами и причудливой формы деревянными и каменными мисками. Даже в тусклом свете Марта с лёгкостью могла различить их очертания. От одного круглого окна до другого тянулась низкая консоль, на которой громоздились склянки и баночки странного наполнения, некоторые из которых отвратительно воняли на весь дом, если их открыть. И небольшая деревянная лавочка, заваленная разными аляповатыми подушками, на которой Терра Рудбриг читала по вечерам детские книжки до тех пор, пока Марта не научилась читать сама. Это место было буквально пропитано важными для сердца воспоминаниями.
