Ознакомительная версия.
Луиза приехала в сопровождении своей тетки, мадам Бетурнэ, и представила меня ей. Мы поцеловались. Я не удержалась и шепнула ей:
– Злая! Ты совсем забыла меня!
Она не отвечала. Прозвонил звонок, и мы разошлись.
И всю эту бессонную ночь я проплакала, вспоминая свои обиды. Первое письмо, которое Луиза написала мне летом, было нежно; второе – только любезно, три следующие – совсем холодны. А во весь сентябрь я получила только несколько строк с извинениями, что в замке гости и потому я должна простить лаконизм письма. А я-то писала Луизе почти каждый день! Кто заставил это сердце измениться в разлуке?
Ну, все равно! Я слишком горда, чтобы вымаливать дружбу, которую у меня отнимают. Первая я не заговорю с Луизой. О, Боже! Сделай, чтобы она все еще любила меня!
В тот же день, вечером
За обедней Луиза, проходя мимо моей скамейки, старалась встретить мой взгляд, но я сделала вид, что углубилась в свой молитвенник. Потом, когда она уже стояла на коленях, я взглянула на нее. Жестокая Луизетта! У нее очень счастливый вид! Она больше не любит меня. Мне показалось, что в ее глазах произошла какая-то перемена; в них больше блеска, чем прежде.
В тот же день, в половине пятого
Во время вечерней перемены я ушла совсем одна в сад и очутилась у места наших свиданий. Я села на скамейку и, закрыв лицо руками, погрузилась в воспоминания. Я чувствовала, что не выдержу долго, и на коленях буду просить Луизу о любви. Вдруг я почувствовала, что две руки обнимают меня, что кто-то целует мои волосы. Это была Луиза. Я прижалась к ней и залилась слезами.
– Ты меня больше не любишь! Не любишь! – твердила я.
Она посадила меня к себе на колени, целовала меня, но я тотчас почувствовала, что это – уже не прежние ласки.
– Как это гадко, Луизетта, что ты целый месяц не писала мне ни строчки! У меня никого нет, кроме тебя!
Луиза обнимала меня, качая, как маленького ребенка.
– Уверяю тебя, милочка, что ты воображаешь себе Бог знает что, – сказала она наконец. – Я забыла тебя?! Я больше не люблю тебя?! Не может быть, чтобы ты говорила серьезно. Уверяю тебя, я так была занята гостями, что, право, ни минуты не было свободной.
Но я уже не слушала; я опять чувствовала страшное волнение от близости Луизы. Я приподнялась, стараясь найти ее губы, но она уклонилась от поцелуя.
– Ты не хочешь? – воскликнула я.
Она колебалась. Я прочла в ее глазах… лишь жалость.
– Нет, милочка, – сказала она, целуя меня в лоб, – довольно глупостей! Мы были ужасными детьми прошлой зимой.
Прозвонил звонок, перемена кончилась. Луиза еще раз обняла меня.
– Прощай, дорогая, – сказала она, – я люблю тебя… люблю лучше, чем прежде!
«Лучше, чем прежде»! Не жестоко ли говорить это? Боже мой, Боже мой! Кто заставил ее так измениться в такое короткое время?
3-го октября
Целый день не видела Луизы! У меня ни к чему больше нет интереса. Углубляюсь в занятия только для того, чтобы забыться. О, как я несчастна! И зачем я родилась на свет?!
5-го октября
Я знаю! Знаю все! И как это я не догадалась!
Я сейчас была в приемной, где меня поджидала Дина. Она привезла мне горшок цветов, которых я просила, шоколад и письмо от папы. Разговаривая с Диной, я увидела на углу зала мадам Бетурнэ, а на стуле, напротив нее, спиной ко мне, молодого человека в незнакомой мне военной форме. Я сейчас же поняла все. Мне чуть не стало дурно.
Вошла Луиза, разрумянившаяся – такой я никогда еще не видела ее. Она прошла мимо меня, не видя меня, и бросилась в объятия мадам Бетурнэ. Она казалась смущенной. Офицер и она обменялись застенчивым рукопожатием; но их взаимное смущение скоро рассеялось; через минуту они уже забыли все, что окружало их, и говорили, говорили без конца, глядя друг другу в глаза.
Я не могла хорошенько рассмотреть офицера, но не решалась подойти ближе. Я простилась с Диной, спряталась в маленькую часовню и плакала…
В тот же день, в половине пятого
Я знаю его имя: его зовут Жан д'Эскарпи.
6-го октября
Луиза написала мне. Она говорит, что не хочет сказать мне в глаза то, что ей нужно сообщить мне, потому что боится, что я не буду достаточно «благоразумна». Она пишет, что летом Жан д'Эскарпи был у них в Локневинэне. Д'Эскарпи – это маленький Жан, ее кузен. Кажется, мадам Бетурнэ постаралась устроить это свидание: она еще с детства Луизы мечтала поженить их. Д'Эскарпи – мичман; ему двадцать четыре года. Он, по-видимому, обожает Луизу.
Во всяком случае, она дала завоевать себя очень быстро.
– Он – такой добрый, такой необыкновенный человек! – говорит она. – Неужели ты не находишь его красивым? Я уверена, что ты полюбишь моего дорогого Жана.
Полюбить его? Боже правый! Полюбить того, кто отнимает у меня все, что я люблю!
10-го октября
Теперь я часто вижу Луизу. Она так добра ко мне, так матерински добра, что у меня не хватает духу сказать ей: «Я сержусь на тебя». Притом… как бы это выразить? Когда она поверяет мне свои надежды на будущее, свои взгляды на долг женщины, как жены, хозяйки и матери, – мне как-то совестно примешивать свой эгоизм к ее мечтам о преданности и любви, и, хотя я очень страдаю, я ничего не решаюсь ей сказать. Я ношу маску. По вечерам я плачу: мне кажется, что все для меня кончено.
Ах, как я жалею о том времени, когда я жила в большом доме, как маленькая дикарка, и у меня был портрет, который я любила! Бедная моя мама была права, когда сказала мне: «Не люби никогда!» Любить – значит, страдать!
Они поженятся в конце марта; д'Эскарпи, который теперь в Париже при министре, получит тогда отпуск, потом он вернется в министерство и уж больше не пойдет в море. Луиза не будет держать экзамена на диплом; она уедет в Локневинэн в январе, а Жан будет навещать ее, как только ему будет можно.
13-го октября
Боже мой, как близко уже январь!
Я опять видела «его» в приемной. Не нахожу его красивым; у него злое и жесткое выражение, несмотря на белокурые усы и голубые глаза.
Не хочу больше писать; моя жизнь кончена. Я хочу умереть!
12-го декабря
Я решила не поверять больше своих горестей этой тетради, но помимо моей воли они просятся из сердца. Луиза собирается уезжать. Она такая счастливая, такая сияющая, что я не смею говорить с ней о своих страданиях. Жан д'Эскарпи в Локневинэне; он ждет ее. А ты, бедная Шоншетта, брошена, забыта!
26-го декабря
Кончено! Кончено! Сегодня Луиза сдала экзамен. Она говорила, что вовсе не занималась, но что к ней были очень снисходительны. Она уедет сегодня вечером. Завтра исчезнет для меня последняя возможность радости на земле. Почему я так сильно страдаю от того, что для моих подруг служит только развлечением?
Луиза назначила мне свидание сегодня вечером в комнате мадам де Шастеллю. Эта чудная женщина, которую я так часто забывала в последние месяцы, позволяет нам проститься наедине, в ее комнате.
Клер де Шастеллю была дочерью гвардейского капитана и принадлежала к одной из старейших фамилий Дофинэ. В ее роду насчитывалось несколько выдающихся женщин, от которых она наследовала веселый характер, грацию и тонкий ум. Семнадцати лет она неожиданно лишилась отца; вслед за тем пала монархия Луи Филиппа, верным слугой которой он был. Надежды Клер на брак, на положение быстро рассеялись, но она мужественно встретила удар судьбы, стала хлопотать о месте наставницы в Верноне, где сама воспитывалась, и получила его. Она полюбила свою уединенную жизнь и состарилась в стенах монастыря, изливая всю нежность женского сердца на детей, которые поступали в монастырь малютками, росли на ее глазах, обращались в молодых девушек и… исчезали в необъятном мире. Клер горячо интересовалась их удовольствиями, радостями, их большей частью невинными ссорами.
Перед отъездом из Вернона Луиза поверила ей свою тревогу относительно Шоншетты и ее экзальтированного настроения.
– Все это мне знакомо, – сказала мадам де Шастеллю. – Все мы прошли через это: сначала клятвы никогда не расставаться, отказаться от замужества, чтобы всю жизнь прожить вместе, а глядишь – первый блестящий мундир, встреченный во время каникул, уже заставляет забывать принятые на себя серьезные обязательства… По крайней мере не огорчайте чересчур моей Шоншетты!
И она позволила Луизе проститься с подругой наедине, предоставив для этого свою комнату, очаровательный уголок, убранный с большим вкусом и изяществом.
Шоншетта первая явилась на свидание. Лампа под узорным абажуром распространяла приятный полусвет. Девочка бросилась в глубокое вольтеровское кресло, стоявшее у постели. Ей казалось, что теперь ее жизнь должна пройти в такой же комнате, где уже ничто не будет смущать или волновать ее, где ее сердечная рана будет болеть без надежды и даже без желания со стороны ее самой, чтобы время и забвение излечили ее.
Ознакомительная версия.
