Но, когда на сцене появлялся Коля, Артемка забывал, что сидит не в настоящем театре, и сам того не замечая, отражал на своем лице всю мимическую игру гимназиста.
В одном месте Коля сделал такую длинную паузу, какой на репетиции никогда не делал. «Забыл!» – подумал Артемка в страхе за Колю и, повинуясь товарищескому чувству, с дерева подсказал:
– «Аркашка, у тебя есть табак?»
От неожиданности Коля вздрогнул и недоуменно посмотрел вверх. Публика расхохоталась, а Алеша, игравший Аркашку, машинально ответил:
– «Какой табак, помилуйте! Крошки нет». И Коле ничего не оставалось, как продолжать:
– «Как же ты в дорогу идешь и табаком не запасся?»
По счастью, Артемка успел спрятаться в листьях акации, и гимназисты так и не узнали, кто был виновником «накладки».
Неособенно нравилось Артемке, как Леночка играла Аксюшу. Там, в настоящем театре, Аксюша была какая-то неживая: ходит с женихом, о любви разговаривает, на горькое житье жалуется, а в голосе и в лице ни любви, ни горя. Даже не верилось, чтобы такая вобла всерьез топиться хотела. А вот Леночка совсем другая: что она ни скажет, всему веришь. Артемка чуть с дерева не соскочил, когда она крикнула: «Прощайте, братец!» – и, сбросив платок, побежала к реке топиться.
После этой картины Артемка опять шмыгнул на сцену. Аркашка, бородатый купец Восмибратов, Карп – словом, все действующие лица «Леса» ставили павильон, таскали столы и диваны, вешали на окна гардины, а Несчастливцев стоял посредине и, как капитан на корабле, коротко выкрикивал: «Опустить падугу! Диван влево! Шкаф в угол!» Увидев Артемку, он весело скомандовал:
– В сарай за стульями бего-ом!
Артемка бросился к сараю, накинул на оба плеча по стулу и, похожий в полумраке на петуха, бегущего с растопыренными крыльями, понесся обратно. Впопыхах он залетел на женскую половину, чуть не наскочил на Леночку и в испуге остановился.
– А, здравствуйте! – сказала девушка. Она оглянулась, не слышит ли кто, и лукаво спросила: – Вы куда тогда исчезли, а?
К лицу Артемки жарко-жарко прилила кровь.
– Ну, признайтесь же, – попросила Леночка, – только мне одной скажите: ведь это вы тогда читали монолог Несчастливцева?
– Я, – чуть слышно шепнул Артемка.
– Я так и знала. Слышали все, а догадалась только я одна. Бедный мальчик! Это вам так хочется играть, да?
– Да, – еще тише ответил Артемка и отвернулся.
– Это прямо свинство, что вам не дали роли! – рассердилась Леночка. – Ну, не огорчайтесь. Вот завтра мы начинаем репетировать «Женитьбу». Приходите, может, вам хоть роль Степана дадут.
– Я знаю «Женитьбу»! – обрадовался Артемка. – Это Гоголь написал.
– Да что он там пропал! – донесся недовольный голос Коли.
– Несу-у!.. Артемка подхватил стулья и, окрыленный надеждой, понесся на сцену.
Спектакль кончился поздно. Вернувшись в будку, Артемка достал с полки «Женитьбу» и до тех пор не отрывался от книги, пока желтый свет лампы не потонул в блеске утра.
Потом знакомый рыбак принес чинить сапог. Сапог был огромный, из тех, в которых рыбаки ходят по воде, когда тащат на берег невод, и Артемке пришлось долго повозиться, пока удалось зашить на этом сапоге-великане прореху.
Боясь опоздать, Артемка не зашел даже в харчевню, а купил по дороге бубликов да ими и закусил на ходу.
«Дадут или не дадут? – в сотый раз спрашивал он себя, шагая по заросшей бурьяном улице – Ну, Подколесина будет представлять Алеша, Кочкарева-чудилу Коля, Яичницу – Петька толстый, а кто же Степана? На Слугу-то не много охотников найдется. Значит, Степана дадут мне. Как это? «Эй, Степан, у портного был?» – «Был» – «Что ж он, шьет фрак?» – «Шьет». – «И много уже нашил?» – «Да уж довольно, начал уж петли метать». Чего ж тут не представить? Совсем просто. А вдруг опять Сене дадут? И очень может быть. Он у них всегда слуг представляет».
И Артемка то прибавлял шаг, то останавливался и готов был вернуться назад.
Когда он вошел во двор, там было всего лишь три человека: Коля, Алеша и толстый Петя. Петя рассказывал о каком-то надзирателе гимназии Брадотрясе, которому гимназисты насыпали в карманы шинели нюхательного табака. Копируя этого надзирателя, Петька уморительно чихал. Потом стал рассказывать Алеша, и тоже смешное. Учитель-француз после звонка приказал гимназистам разойтись по классам. Алеша остался стоять около рояля. Тогда француз сказал: «Вы плохой юноша: все разошлись, а вы не разошелся», Артемка тоже засмеялся. Но, когда, в свою очередь, стал рассказывать Коля, Артемка подумал: «Ну что ж вы тянете за душу: скажите же наконец, буду я играть Степана или нет?»
Гимназисты сходились медленно, и каждый обязательно что-нибудь рассказывал об учителях. Все смеялись, а Артемка слушал и томился. Наконец пришли девушки. Опять расселись все под акацией, и началось распределение ролей. Коля называл действующих лиц и исполнителей. Большей частью гимназисты соглашались сразу; если же кто и пробовал возражать, Коля говорил: «Ничего, сыграешь» – и подавал белую тетрадочку.
Артемка ждал, не подымая глаз; от волнения у него стучало в висках. Но вот Коля сказал:
– Роль Степана…
Артемка со страхом взглянул на Колю.
Чуточку подумав, Коля неуверенно спросил:
– Сеня, сыграешь?
У Артемки упало сердце. Мир стал тусклый, как запыленный сапог. Сеня протянул руку и взял тетрадочку.
– Вот и все, – сказал Коля. – Остается роль свахи. По ее у нас играть некому. Придется искать.
– А Надя? – спросила Нюра.
– Надя? – Коля с сожалением развел руками: – У Нади такие роли не выходят. Мы напрасно ей и роль Улиты давали. Правда ведь, Надя?
– Так вы ж мне дайте! – чуть не подскочил Артемка. – Накажи меня бог, я сыграю!
Все разом повернули к нему головы.
– Кого? – не понял Коля. Он Подумал, что ослышался.
– Ну ту… как ее.. – Артемка коротко вздохнул и в отчаянии крикнул: Сваху!
Тут будто кто уронил на каменный пол поднос с посудой – такой звонкий, дружный грянул смех.
Артемка мог вынести все: голод, холод, брань. Но смеха… нет, смеха над собой Артемка не терпел никогда. Руки его сжались. Он хотел крикнуть, выругаться, но проклятые слезы вдруг брызнули из глаз, и, всхлипнув, Артемка бросился вон со двора.
Сначала Артемка даже работать не мог – так расстроила его эта история. И ерунда всякая ночью снилась: будто вошла в будку белая кошка, открыла жестяночку с ваксой и принялась этой ваксой мазать себе мордочку. Полижет, полижет лапку, обмакнет ее в жестяночке и опять помажет. Всю мордочку испачкала. От этого сна на душе у Артемки еще мутнее стало.
К счастью, утром пришел заказчик и поднял скандал из-за того, что Артемка не приготовил ему вовремя штиблеты. Артемка тоже распалился, стал кричать, что у него были дела и поважнее, и в ссоре отвел душу…
А к обеду случилось такое, что Артемка даже подумал, не снится ли ему опять чепуха.
Только закончил он штиблеты скандального заказчика, как в будку кто-то просунулся и знакомый голос крикнул:
– Алеша, он здесь!
Артемка поднял голову и побледнел; в дверях стояли Коля и Алеша.
– Видишь, вот он, – сказал Коля. – А мы его на старом базаре искали.
Алеша перешагнул порог и протянул Артемке руку:
– Ну, здравствуй! Так вот где ты мастеришь… Лица гостей были слегка сконфужены. Артемка опомнился и подвинул Коле чурбан.
– А вы сюда садитесь, – показал он Алеше на сундук.
Гости сели и с любопытством огляделись. Потом, неловко улыбнувшись, Коля спросил:
– Ты чего ж убежал, а?
Артемка нахмурился и отвернулся к окну.
– Обиделся, да?
Артемка молчал.
Алеша поднялся и положил ему на плечо руку:
– Не сердись, брат, на нас.
Артемка улыбнулся.
– Ну вот и хорошо! – обрадовался Алеша, глядя на Артемку своими ясными глазами. – Значит, мир? Экий же ты обидчивый! Немыслимо!
Артемку мучила одна мысль, и теперь он сказал:
– Послушайте, я спросить вас хочу. Вот вы тогда смеялись. Ну хорошо. А я так понимаю: сваха – это все равно что торговка. Правда? Я три раза читал «Женитьбу», и мне даже удивительно было, как эта Фекла на нашу Дондышку похожа.
– Ну и что ж? Что ты хочешь сказать? – не понял Коля.
– А то, что эту Дондышку я могу голосом так представить, что закрой вы глаза – и не узнаете, кто говорит: я или она. Вот пойдемте.
Артемка прикрыл дверь будки и повел гимназистов к рыбному ряду.
По обеим сторонам, перед мокрыми, посеребренными рыбной чешуей корзинками, сидели на маленьких скамеечках краснощекие бабы и зазывали покупателей.
– Вот она, – показал Артемка.
Толстая женщина, с таким лоснящимся лицом, будто оно было смазано розовым маслом, одной рукой держала покупательницу за юбку, а другой вытаскивала из корзины клейких бычков и сладким голосом уговаривала:
– Драгоценная моя, вы только посмотрите, это же не бычки! Разве бычки такие бывают? Это ж поросяточки! Тут весу в каждом по фунту. Это же сахар, рахат-лукум, Давайте вашу кошелочку. Полсотенки довольно будет? – И вдруг, побагровев от негодования, закричала вслед вырвавшейся женщине: – Жадюга кудлатая! Пойди, пойди, поищи дешевле!
