Его нежелание заняться судьбой Марты неприятно поразило Эми. Как Саймон может оставаться равнодушным к незаслуженно пострадавшей девушке! Можно ли любить человека, строить с ним отношения, если у вас разные представления о морали? Не поторопилась ли она?
– Мы оба должны сделать это, Эми, – Саймон говорил мягко, думая, очевидно, что ее страдальческий взгляд отражает страх перед перемещением.
– Думаешь, это будет настолько просто? – спросила Эми, присаживаясь рядом, но не прикасаясь к Саймону.
– Полагаю, да. Я абсолютно уверен в том, что это тот самый диван, который стоит в моем кабинете, только пару раз отреставрированный.
Эми покосилась на слегка потертые подушки.
– О'кей, хотя мне становится не по себе от мысли, что к нам с визитом может нагрянуть потомок твоего друга Олбри Стивенса. Моя репутация в тысяча восемьсот пятом году оказалась изрядно подмоченной.
– Думаю, Олбри отречется от тебя еще здесь. Кому хочется, чтобы среди его родственников была женщина, не справившаяся со своей работой, или распущенная, или такая, о которой можно сказать и то, и другое?
Вот, значит, как было устроено их высшее общество? Неужели действительно порядочными людьми здесь были только слуги, например тот же Степп?
– Есть еще бедная миссис Брейнтри, которая ездила за мной в Йоркшир.
– Я уверен, что мисс Кемп поможет ей вернуть доброе расположение семьи графа.
Эми оглядела комнату, стараясь запомнить каждую мелочь. Пока она пребывала в девятнадцатом веке, у нее не было даже минуты, чтобы черкнуть на листочке свои впечатления. В ее распоряжении оказалось меньше двадцати четырех часов. Нужно записать названия картин. Ой, картина! Как она могла забыть о ней?
– Саймон, подожди! Мы же не выяснили, что произошло с работой Гварди!
– Я думал об этом, – кивнул Уэст. – Очевидно, я неправильно загадал желание. – Он сжал руку Эми. – Но мое другое желание, которое, надеюсь, монета исполнит, кажется мне намного более важным.
Саймон отпустил руку Эми и добавил:
– Пора возвращаться домой. Мне кажется, что мы провели здесь целую вечность.
Представить лондонский кабинет Саймона, каким он был в двадцать первом веке, было несложно. Эми тут же вспомнила стопки книг – одна из них посвящена истории Ост-Индской компании, – портрет третьего графа Уэстона, серебристый корпус компьютера. Огромные сводчатые окна. Запах старых книг и непрестанный гул большого города за окном. Интересно, ожидает ли их мистер Арбакль? Как хорошо возвращаться домой!
Ничего не произошло.
Эми открыла глаза, испугавшись, что Саймон исчез, а она осталась. Нет, он сидел рядом, положив руки на колени – такой же реальный, как диванные подушки, на которые они оба откинулись.
– Что мы сделали не так? – спросила Эми.
– Не знаю.
– Но что-то не так. Когда мы сюда перемещались, я глаза не могла открыть от усталости.
– Я тоже.
– Что же мы упустили? – Эми не была испугана. Ведь Саймон здесь, рядом. – Может быть, для этого нужна монета?
– Нет, мистер Арбакль нам все четко объяснил. Он хотел, чтобы монета переместилась в эпоху Регентства. Мы сделали это. Зачем же брать ее с собой назад?
Они сидели рядом, теперь держась за руки. Самым ужасным для них было бы узнать, что они должны навсегда остаться в этом времени. Провести остаток дней в этом доме, в окружении этих людей.
– А может быть… – Саймон говорил медленно, с трудом подбирая слова, – …может быть, для того, чтобы не нарушить равновесие массы, пространства и времени, вещи тоже должны меняться местами?
– Думаю, что да, – немного поразмыслив, согласилась Эми.
– В «Звездных вратах» об этом ничего не говорилось?
– Нет, – ответила Эми, слегка смущенная тем, что Саймон помнит тот глупый разговор. – Но твоя теория не лишена смысла. Когда мы сюда перемещались, наша одежда осталась дома.
– А монета нет.
– Хорошо, – сказала Эми. – Монета здесь, но взять с собой назад мы ее не можем, значит…
– Значит, надо найти какое-то иное решение.
– А если мы вместо монеты возьмем с собой другую вещь? Никто же не хватится какой-нибудь гребенки, например, или пудреницы.
– Точно. А вещицу эту мы подарим музею.
– Зачем, Саймон? Мы ее продадим, и у тебя появятся деньги, чтобы как следует отремонтировать Уэстморленд. – Эми осмотрелась вокруг и едва не подпрыгнула. – Картина, Саймон! Мы возьмем с тобой картину!
– Что?
– Ну как ты не понимаешь? Мы обменяем картину на монету. А дома ты продашь ее, и тогда у тебя хватит денег, чтобы Уэстморленд не отремонтировать, а отстроить заново!
– Это очень похоже на кражу.
Было видно, что мысль о картине кажется Уэсту соблазнительной и он сопротивляется из последних сил.
– Вовсе нет! Картина принадлежит твоей семье, а значит, и тебе тоже. Кроме того, мы должны взять ее. Неужели ты не понимаешь? Это же то самое, о чем ты говорил перед этим. Картина – такая же часть этого времени и пространства, как мы, как граф, и его тетушка, и леди Анна, и все остальные. Монета останется здесь, а вместо нее исчезнет картина.
Саймон помолчал, а затем замотал головой.
– И как я объясню, откуда у меня взялась картина Гварди?
– Но все же знают, что ты не первый год ее ищешь! Скажешь, что граф привез картину в Лондон, куда-то положил, а потом забыл о ней. Могло так случиться? Могло. Ведь в те времена она не стоила миллионы.
– Очень слабая версия.
– Нормальная версия! В конце концов, все знают, что картина принадлежит твоей семье больше двух веков. Она была потеряна, а потом нашлась. Кто будет задавать лишние вопросы? Подлинник ли это? Пусть проверяют. Мы-то знаем, что это настоящая работа Гварди. Ничего другого никто не докажет.
– Возможно, ты права. Тем более если оставить картину здесь, то нельзя поручиться, что пятый граф – бездельник и мот – ее не продаст. Он едва все имение тогда не распродал.
Саймон встал и снял картину со стены.
– А если ты ее не продашь, она будет прекрасно смотреться в твоем кабинете, – сказала Эми. – Справа от двери. Я уже представляю, как она там висит. И ты станешь видеть ее каждый раз, выходя из комнаты.
Она еще услышала слова Саймона:
– Да. И ты тоже…
Страшная усталость навалилась на нее, и Эми заснула, не успев ничего на это ответить.
Никакой ошибки быть не могло – именно так шумит ночной Лондон. Далекие звуки сирен и клаксонов, музыки… Рассвет еще не наступил, но в огромном городе кто-то еще не ложился спать, а кто-то уже проснулся.
Рядом с ним сидела Эми – она пока не очнулась, ее руки слегка подергивались во сне. Остатки видений покидали Саймона, заставляя его переживать сложную гамму чувств – колющее ощущение утраты сменилось эйфорией от одержанной победы, потом на смену пришло отчаяние – такое глубокое, что казалось легче умереть, и, наконец, верх надо всем взяла радость от того, что он любит и любим. Неужели человек действительно может быть таким счастливым?
В свете зажженной на столе, бросающей глубокие тени в углы комнаты лампы Саймон увидел, как дрогнули веки Эми, как скатилась по ее щеке слеза.
– Мы дома, Эми, – прошептал он, целуя любимую.
Эми повернула голову и ответила поцелуем на поцелуй, хотя ее открывшиеся глаза все еще оставались сонными. Ее поцелуй был скорее нежным, чем страстным, скорее теплым, чем обжигающим. Как приятно возвратиться домой!
Хотя поцелуй был легким, именно он окончательно пробудил обоих. Саймон выпрямился на диване и увидел лежащую на полу картину Гварди – ту самую, из библиотеки покинутого ими Уэстморленда.
– Мы одни? А где мистер Арбакль? – спросила Эми.
Уэст встал и включил верхний свет, хотя и без того было понятно, что в комнате, кроме них, никого нет.
– Портрет. Взгляни, Саймон.
– Что? Мне кажется, ничего не изменилось, – он подошел ближе, пытаясь рассмотреть, нет ли на полотне чего-то нового.
Монета все так же блестела, игрушечный поезд оставался на месте, все так же пристально смотрел с портрета граф.
– Что ты увидела такого, что не вижу я?
– Нет, ничего. Все в порядке. Ничего не изменилось.
Он почувствовал в ее голосе облегчение и все понял прежде, чем Эми сказала это вслух.
– Я опасалась, что мы могли изменить ход истории.
Нужно сказать, что Саймон тоже почувствовал облегчение. Не то чтобы он совсем не верил, когда говорил, что в 1805 году их присутствие было таким же реальным, как присутствие леди Анны или, скажем, Фаншета. Но, с его точки зрения, доля сомнения – это величайшая сила человека, а вовсе не его слабость.
– Ты приготовил мне чай? Как мило, – сказала Эми, поднимаясь с дивана, и направилась к чайному столику.
– Прости, но чай заварил не я.
Эми взяла в руку чайник и отсалютовала им портрету:
– Благодарю вас, милорд!
– Скорее уж нужно поблагодарить мисс Кемп, – поправил ее Саймон. – Хоть я пробыл графом меньше суток, могу сказать с уверенностью, что сам он чай никогда не заваривал.
