– Так мы меряем расстояния, когда идём по дороге, – объяснил Маленький Великан. – Под быструю музыку проходим побольше, под медленную – поменьше. У нас есть даже колыбельная – под неё можно спать на ходу.
– Что ж, пошли, – сказал учитель вранья. – Только быстро, туда и обратно. Не забыть тетрадку с историей. И двухмильные шлёпанцы на всякий случай… Нет, не сюда. – Он увидел, что Тим и Таська уже устремились к калитке. – В другую сторону.
И они пошли к лесной опушке, которая была не огорожена забором.
Опушка тоже была вся в одуванчиках. Они пошли вниз от небольшого холма, на котором рос дуб, и, когда через несколько шагов оглянулись, дуба уже не увидели. Но лес при этом вовсе не стал ближе. Наоборот, с каждым шагом он как будто удалялся.
– Как же мы попадём в Аристань? – спросил Тим.
– А мы уже там, – засмеялся Антон Петрович.
– Как это? – не поняла Таська. – Так просто, без всяких подземных ходов? Просто шли, шли – и уже там?
– Я же говорил, туда есть разные дороги, – сказал учитель вранья. – Как, например, в небо. Можно в небо подняться на самолёте или на воздушном шаре. Можно идти, идти всё выше в гору и добраться до облаков. Или ещё выше. Но даже это не обязательно. Как по-вашему, где начинается небо?
– Там, – показала Таська рукой вверх.
И вдруг Тим догадался:
– Я понял! Небо – оно уже вот, здесь. Это весь воздух вокруг. Вот, я дотрагиваюсь до него рукой.
– Правильно, – сказал Антон Петрович. – Вот я подпрыгнул – и уже в небе. Невысоко – но в небе. Я немного уже полетел. А вы можете?
– И я! – крикнула Таська.
– И я тоже в небе!
И они стали прыгать в воздух, который уже был небом. Иногда им удавалось взлететь даже высоко и лететь долго – можно было сосчитать за это время до пяти, а если побыстрей – то и до шести. Однажды у Тима получилось даже летать до десяти. И оба чувствовали, что если немного привыкнуть, – можно летать ещё дольше.
Кис Кисыч, раскрутив свой пропеллер на полную скорость, совершал вокруг них повороты.
– Так и Аристань, – сказал Антон Петрович. – Она совсем рядом, только не всем удаётся попасть в неё. Может быть, потому, что не все догадываются, как это надо делать. Этому надо учиться.
Так они шли. Музыканты играли. Маленький Великан – на рояле, который висел у него на ремне через плечо, как ящик для мороженого. Старик Фонтан – на скрипке, а потом и на дудочке. При этом он сам себе подпевал. Или, можно сказать, пел и подыгрывал себе на дудочке…
Да, да, опять было точь-в-точь так, как рассказывала Таська. Значит, всё-таки не врала? Но почему же и она, как Тим, смотрела на музыканта, вытаращив глаза?
Всё-таки было непонятно, как это ему удавалось. То ли он пел в дудочку, то ли дудочка пела от его дыхания сама. Вот примерно такую песню:
– Крутится Земля,
Стелется дорога,
Прыгнешь прямо вверх –
Попадёшь вперёд.
Ведь тропа бежит
Нам опять под ноги,
Или нас самих,
Как с горы, несёт.
В самом деле, Тим только сейчас заметил, что они идут всё время под гору. Как ни странно, но получалось именно так. И он вдруг догадался: может, это потому, что Земля круглая. Он ведь знал, что она только кажется ровной. На самом деле она как шар. Так просто это незаметно, но, если долго идти по ровному полю, увидишь, что она немного закругляется вниз…
Нет, тут же возразил он сам себе, если это так, почему же до́ма, в Москве или в дачном посёлке, получается иначе? Там, если в одну сторону идёшь под гору, обратно приходится подниматься… Надо будет проверить на обратном пути, подумал Тим.
Они шли по зелёной выпуклой земле. Вокруг цветов колыхались круглые разноцветные запахи. Усталые от жары стрекозы с глазами, как у водолазов, садились им на плечи.
– Уже скоро, – сказал Фонтан. – Я узнаю дорогу.
– Да? – сказал Тим, и в голосе его прозвучало разочарование.
Ему было жалко так быстро приходить. Ведь это значило, что скоро всё кончится.
– Ничего, – шепнул ему на ухо Маленький Великан. – Может, ещё заблудимся.
Но как тут можно было заблудиться? Дорога была видна ясно. Она напоминала заросшую травой двойную автомобильную колею.
А потом эта колея как-то странно раздвоилась: как будто левое колесо свернуло налево, а правое – направо. Фонтан с Маленьким Великаном немного поспорили, куда сворачивать. Фонтан считал, что налево, Маленький Великан – что направо. Пошли по правой дорожке.
Солнце в небе разгорелось почти добела. Воздух над травой прозрачно бурлил, точно его кипятили.
– Пить хочу, – тихонько пожаловалась Таська.
– Потерпи, – сказал Антон Петрович. – Видишь, здесь нет ни реки, ни колодца.
– А вот на дороге в ямке вода, такая чистая.
– Отсюда пить нельзя, – сказал Тим.
– Почему?
– Это след от машины, – объяснил Тим не совсем уверенно. Может, правильнее было сказать: от правой половины…
– Ну и что?
– Автомобильчиком станешь, – ответил за Тима Маленький Великан.
– Ладно, давайте немного посидим, отдохнём, – сказал учитель вранья. – Дядюшка Фонтан, а может, вы вспомните старое, брызнете немного газировочкой? Хотя бы без сиропа?
– Боюсь, я разучился. Я так давно не плакал ни от радости, ни от огорчения.
– Ну давайте, потренируйтесь. Радости, конечно, пока особой нет, но огорчений всегда можно вспомнить сколько угодно. Мы же заблудились. Умираем от жажды. Неизвестно, сколько ещё будем ходить. Неизвестно, кого ещё встретим. Вот беда-то!
– Вот беда! – повторил Фонтан и старательно скривил лицо, чтобы брызнуть слезами.
Но даже маленькой слезинки не удалось ему выдавить. Видно, не так уж его огорчало, что придётся неизвестно сколько ходить и неизвестно кого встретить.
– Ты лучше расскажи мне какую-нибудь грустную историю, – сказал он учителю. – Есть у тебя в запасе такая?
– Есть, – сказал учитель вранья. – Совершенно ужасная история про девочку, которая не хотела есть. Её специально рассказывают, чтобы пугать детей с плохим аппетитом. Знаете, что с этой девочкой случилось? Она так похудела, что стала совсем лёгонькой. Почти невесомой. И однажды стала подниматься в воздух, как воздушный шар. Ужасно!
– Ужасно! – повторил Фонтан и снова скривился, чтобы брызнуть слезами. Но у него ничего не получилось. – Я почему-то не могу огорчиться, – растерянно пожаловался он. – А дети, которым рассказывали эту страшную историю, очень плакали?
– Не очень, – признался учитель вранья. – Наоборот, им это так понравилось, что они тоже захотели подняться в воздух и совсем перестали есть. Кошмар!
– Кошмар! – повторил Фонтан, но даже сморщиться не сумел для плача. – Нет, так не получается. Может, пойдём поищем лучше арбуз. Он хорошо утоляет жажду.
– Где мы его возьмём? – сказал Тим. – Арбузы бывают только в августе.
– Конечно, придётся идти далеко, туда, где сейчас август. А что делать?
– Неужели у вас нет истории погрустней? – спросил Антона Петровича Маленький Великан.
– Есть, – сказал учитель вранья. – Я вспомнил совершенно кошмарную историю. Про девочку, которая не умела не только смеяться, но даже говорить обычными словами. Она умела только плакать, представляете? Но так, что все научились её понимать. Когда она плакала, например: ы-ы-ы! – все понимали, что это значит «хочу каши!». А когда она плакала так: ууу-ааа! – это значило «какой сегодня замечательный день!».
– Вот это подходяще! – обрадовался Фонтан. – Давайте тоже так поговорим. – И первым начал: – О-о-о!
А остальные подхватили на разные голоса:
– Ууу-ыыы! Ааа-ооо! Ой-ой-ой!
И от этого плача всем стало почему-то до того смешно, что они расхохотались. А у Фонтана от смеха выступили на глазах две слезинки.
– Ого, уже получается! – воскликнул он. – Так зачем нам огорчаться? Попробуйте рассмешить меня по-настоящему до слёз. Это гораздо вкуснее.
– Я знаю одно ужасно смешное стихотворение, – вызвался Маленький Великан. – Оно такое смешное, что я никогда не могу даже дочитать его вслух до конца – сразу начинаю смеяться. Сейчас попробую. Вот:
– начал он, но уже тут не удержался и прыснул. Там было, наверно, смешно дальше. И все прыснули вслед за ним, хотя и не успели ещё узнать, что же сделал этот глупый попугай.
– Сейчас, – повторил Маленький Великан. – Попробую сначала. Вот:
Но до самого смешного места он опять дойти не смог. Стало совсем интересно: что же там в следующих строчках такого смешного, что даже на дальних подступах к ним нельзя было удержаться от смеха?
Маленький Великан попробовал начинать ещё несколько раз, но дальше своего «Однажды глупый попугай…» пробраться не хватало сил. Он начинал смеяться, и все смеялись вместе с ним.