– Где же моя ручка? Вот не вовремя потерял! Надо же как-то кончать эту историю, а как?..
Милиционер Лавочкин шёл домой с дежурства, радуясь, что день обошёлся без серьёзных происшествий. Пришлось разбирать только одну жалобу, но её можно было не считать серьёзной. Жалоба была на хозяина дачи по улице Восьмого Марта, который завёл у себя бойцовых гусей. Он их тренировал для каких-то международных соревнований, и, пока тренировки проводились во дворе, никто ничего не говорил. Но в этот день гуси выбрались через оставленную открытой калитку на улицу и там навели на всех страху. Не только люди, но и собаки разбежались от них и боялись высунуть на улицу нос, пока не вернулся с почты хозяин и не загнал их в сарай.
В ответ на жалобы хозяин стал объяснять милиционеру, что во многих странах давно разводят бойцовых петухов и устраивают между ними соревнования. А теперь несколько международных энтузиастов вывели совершенно новую породу гусей. На них совсем нет жира, почти нет мяса и даже перьев, яиц они не несут, зато злости в них столько, что их можно держать на цепи возле будки вместо сторожевых собак, водить на поводке с намордником или, верней, наклювником и даже использовать в армии против врагов…
Пока он всё это объяснял удивлённому милиционеру, один бойцовый гусь подошёл к нему сзади и так ущипнул за ногу, что хозяин завопил благим матом, а милиционер Лавочкин схватился за кобуру, где у него должен был быть пистолет. Но вспомнил, что пистолета он туда не положил. Вооружась обычными палками, они вместе с хозяином загнали разбушевавшихся птиц в сарай и заперли его на висячий замок. И хозяин, закатав штанину и разглядывая рану, из которой даже немного шла кровь, сам пообещал, что подумает над будущим воспитанием гусей. Потому что продать он их не мог – кто бы у него купил гусей без жира, мяса и даже почти без перьев?
И вот сержант Лавочкин возвращался домой с чувством облегчения, как человек, избавивший от опасности дачный посёлок и сам при этом не пострадавший. Завтра ему полагался выходной, и он уже думал, как отправится с вечера на речку. Вечер был тихий, тёплый, на зорьке прекрасно должен был клевать карась, а ещё лучше, если щука. В голове у него уже вертелись такие прекрасные слова, как «мормышка», «блесна» и разные другие, а неприятных слов как будто не существовало. Как хорошо, что за время его дежурства в посёлке не произошло никаких преступлений и даже очень уж несчастных случаев. Даже не было ни одной драки – и не появилось на улице ни одного пьяного, ни одного хулигана. Если не считать, конечно, гусей, а их можно и не считать. Замечательно! Вдруг теперь так будет всегда?..
И только он так подумал, как его из переулка окликнули:
– Товарищ милиционер, товарищ милиционер!
Голоса были такие встревоженные, что милиционер Лавочкин с грустью подумал: нет, кажется, всегда так не будет. Потому что не бывает такого. Разве что в сказках.
Из переулка к нему спешили трое встревоженных людей. Две женщины и один мужчина.
Одну женщину вы бы сразу узнали, потому что её уже видели. И даже если бы не видели, узнали бы по сломанному гребешку. Если бы, конечно, она вам его показала. Это была тётя Лена.
А двух других узнали бы, конечно, Тим с Таськой. Это были их папа и мама. Они только что вернулись из Ленинграда, привезли огромный торт под названием «Ленинградский» и ещё кое-каких подарков для детей: компас для Тима, чтобы нигде не заблудился, и целый выводок зайчат для Таськиного зайца. Но дарить их оказалось некому. По улице вдоль забора металась лишь тётя Лена и в страшной тревоге кликала детей: «Тим! Таська!»
Ведь уже наступил вечер, начинало темнеть, а дети ещё не обедали. И вообще их с утра не было дома. Ушли за хлебом к станции и до сих пор не вернулись.
Всё это она рассказала родителям, промолчала только про разговор с учителем вранья. Да он ведь ничего толком и не сказал ей про детей.
Теперь они вместе обежали все окрестные улицы, спрашивали всех встречных, не видели ли они девочку в красном сарафане и мальчика в полосатой футболке. Нет, никто их не видел. Тогда они кинулись в милицию. И тут милиционер сам попался им навстречу. Правда, он был уже не на работе и даже не имел при себе пистолета. Но пропавших детей надо было разыскать. Пропавшие дети – это вам не кошелёк. Хотя и кошелька жалко.
Хорошие слова «мормышка» и «блесна» сразу вылетели у Лавочкина из головы. Они обходили улицу за улицей, пока не упёрлись в забор у самого леса. За забором лаяла собака, хотя никакого жилья там не было. А над забором поднимался светлый дым с искрами. Заглянули в щель – там светился огонь.
Тогда они открыли калитку и увидели: на поляне под деревом горел костёр. Вокруг костра ползал на коленях бородатый взлохмаченный человек, с ним девочка и мальчик, а вокруг бегала чёрная лохматая собака.
Девочку и мальчика родители конечно же сразу узнали. И кинулись к ним.
А к бородатому человеку направился милиционер Лавочкин.
– Вы кто такой? – спросил он строго.
– Я – учитель вранья, – ответил бородач, поднимаясь с колен. Он что-то продолжал искать в траве.
Сержант Лавочкин растерянно оглянулся на детей.
– Правда, правда! – крикнула Таська. – Он учитель вранья! Тётя Лена, скажи, ты же его знаешь.
– Я его знать не хочу, – сказала тётя Лена и отвернулась.
– Ой, тётечка Леночка, миленькая, только не убегай, пожалуйста, ну, одну секундочку, всё будет хорошо. Это совсем не страшно, – закричали наперебой Тим и Таська.
А сами уже вцепились в её руки с обеих сторон крепко-накрепко, чтобы она не могла убежать.
Теперь тётя Лена стояла в растерянности и ничего не понимала. Антон Петрович поднялся с колен и подошёл к ней.
– Досадно, – сказал он. – Осталось дописать каких-нибудь два последних слова – и нечем. Ну ладно, в ручке всё равно паста кончилась. Отойдём в сторонку, я тебе всё объясню.
Тётя Лена дёрнула руками.
– Отпустите, – сказала она детям. – Как-нибудь без вас разберёмся.
– А ты не убежишь? – засомневались Тим с Таськой.
Но Антон Петрович уже сам взял её за руку.
– Держи крепче, – тихонько сказала Таська и отпустила тётю Лену. Тим тоже.
Учитель вранья потянул тётю Лену куда-то в темноту. Она немного упиралась, но всё-таки шла.
А они ещё постояли у костра. Забытая тетрадка осталась лежать на траве. Интересно, какие ещё два слова осталось в ней записать Антону Петровичу? Может быть, «конец»? Но, во-первых, это одно слово. А во-вторых, зачем его писать? Ведь на самом деле ничего не кончается. Кончиться может только тетрадка, книжка, история. Но всегда начинается новая. А это значит…
Ну какое-же враньё! В соломенной шляпе с портфелем это был я. Учитель вранья грозился, что не вставит меня в свою историю, и, конечно, соврал. Да, я был в соломенной шляпе, с портфелем и, можно даже сказать, распаренный. Но никакого блина у меня лысине не было. И лысины не было, а была почти кудрявая причёска. (Прим. авт.)
