Ознакомительная версия.
– Уговорила, – Костя вздохнул и потянулся. – Где мой новый костюм? Вот теперь он мне пригодился.
Катя достала из шкафа ни разу не надеванный костюм и смахнула с него пылинки. Скворцов облачился в обновку, покрутился у зеркала, как привередливая модница, и прищелкнул языком:
– Великолепно!
– Полегче, а то я уже ревную, – пошутила Катя.
– Тебе нечего бояться, – майор взял рукопись, сунул ее в скоросшиватель и подмигнул Кате: – Надеюсь, я там не буду скучать.
Городское литературное объединение «Верста» собиралось по четвергам на втором этаже бывшего Дома политпросвещения, внушительного шестиэтажного здания. Костя вошел в пахнувший мастикой холл и поинтересовался у вахтера, в какой комнате проходят заседания.
– Как на второй этаж поднимитесь, так в самый конец направо, – пояснила любезная пожилая женщина. Костя поблагодарил и поднялся этажом выше. Возле последней комнаты, граничащей с туалетом, стояли какие-то люди. Ни один даже отдаленно не напоминал писателя или поэта, в Костином понимании смысла этого слова. Впрочем, и его супруга не напоминала писательницу. Скворцов вежливо улыбнулся и спросил:
– Скажите, здесь заседание литературного объединения?
Его осмотрели с ног до головы.
– А вы хотите примкнуть к нам? – осведомился маленький толстенький мужчина с клинообразной бородкой а-ля Ленин.
– Да, – подтвердил майор.
– Стихи или прозу пишете?
– Прозу, рассказы, – пояснил полицейский.
– Тогда милости просим к нашему шалашу, – пробасила смуглая женщина с некрашеными седыми волосами. От нее исходил сильный запах курева. – Поможем, научим.
Костя посмотрел на часы:
– Когда начнется заседание?
– Когда председатель придет, – сказал толстячок. – Ключ от комнаты только ему дают.
– Опаздывает, – заметил Костя.
– Не опаздывает, а задерживается, – пропищала белокурая девица. – Начальство всегда задерживается.
– А на какую тематику пишете? – пробился сквозь толпу творческих личностей лысый пожилой мужчина. – Я вот тоже рассказы пишу. Между прочим. Прошел долгий путь моряка, пока понял: мое призвание – литература.
– На разные, – отмахнулся Костя. – В основном о жизни.
– А тут все о жизни пишут, – вклинилась в разговор очень полная брюнетка лет шестидесяти. – Низкую литературу типа фэнтези и детективов мы отвергаем. Это не жизнь.
– Почему же не жизнь? – удивился Скворцов. – А если автор использует подлинные материалы? Или все писатели того же детектива, по-вашему, сидят в кресле-качалке перед камином с трубкой в зубах и фиксируют то, что приходит на ум?
– Примерно так, – огрызнулась она. – Впрочем, мы еще вас послушаем и выскажем свое мнение. Знаете, многие приходили со своими бреднями, а потом уходили. Мы принимаем в свои ряды только настоящих писателей.
– Вот как? – поразился Костя. Признаться, он не ожидал такой агрессии. Еще не видя его рассказа, члены литературного общества практически сразу определили его место. Неизвестно, что ему бы наговорила толстая брюнетка, если бы не появился высокий мужчина средних лет с красным, в синих прожилках, лицом хронического алкоголика. Как сразу понял Константин, это и был председатель. Свою паству он едва удостоил кивком головы. Все вошли в небольшой зал с поломанными стульями и расселись. В комнате было холодно. Костя дотронулся до батареи, оказавшейся ледяной, и отдернул руку. Писатели и поэты остались в верхней одежде, и Скворцов решил не снимать куртку.
Председатель прошел к столу с обшарпанной поверхностью и торжественно объявил:
– Начинаем наше заседание. Сначала поговорим о следующем номере нашего городского альманаха, – он достал листок бумаги. – Вы все прекрасно знаете, что каждого напечатать на его страницах мы не можем. Зачитываю тех, чьи произведения на этот раз попали.
Чтение фамилий заняло минуты три, но ругань разразилась на полчаса. Счастливчики тихонько сидели на своих местах, в то время как не попавшие в альманах орали во все горло.
– Иншакову с ее бездарными стихами печатаете каждый раз! – истошно орала толстая брюнетка. – А все потому, что она спит с одним из руководителей нашей госадминистрации. Мне этого делать возраст не позволяет, – она кинула испепеляющий взгляд в сторону маленькой блондинки, которая тоже, неожиданно для Кости, открыла пасть и стала гавкать не как болонка, но как овчарка приличных размеров:
– Это точно, старая карга, кто на тебя польстится! Да твои стихи печатать только на туалетной бумаге и только в том случае, если хочешь снизить количество ее продажи.
Их возмущенные голоса слились в один собачий вой. Им вторила смуглянка с седыми волосами, размахивая руками. Скворцов отметил про себя ее ногти с траурной каймой. Председатель несколько раз взывал к их разуму, а потом вдруг сам заорал, как иерихонская труба, покрыв всех таким матом, который Костя слышал первый раз в жизни. На его удивление, все затихли.
– У нас с вами время до девяти вечера, – напомнил он. – Я уже сотый раз говорю вам: кто недоволен, пусть изложит претензии в письменном виде. Итак, продолжим заседание. Сегодня я читаю свой рассказ.
– Как? – удивилась толстая брюнетка. – Мы договаривались сегодня слушать меня. У меня новая подборка стихов.
– Вы записывались, уважаемая Валентина Егоровна? – осведомился председатель. Валентина Егоровна смутилась:
– Я обговорила это с вами в прошлый раз.
– А у меня не компьютерная память, чтобы все помнить, – буркнул мужчина. – Короче, сегодня слушаете меня.
– Так и в прошлый, и в позапрошлый слушали, – вставил кто-то.
– Кому не нравится, я тут не держу, – парировал председатель и достал несколько листков. – Итак, рассказ называется «Орхидея».
Откашлявшись, он стал читать. Костя, прослушав несколько глав, подумал, что рассказ, написанный Катей за десять минут, был классикой по сравнению с тем, что читали сейчас. Сам сюжет председательского творения был незатейлив, как кирпич. Не очень преуспевающий мужчина любит посещать кафе на рынке и выпивать кружку пива с сушеными кальмарами. Там он и положил глаз на продавщицу, шатенку лет тридцати пяти, стоявшую в рыбных рядах и продававшую хека. Почему именно хека – майор не понял до конца. Возможно, это была любимая рыба председателя, а возможно, ему просто нравилось это слово, которое он по-особому выговаривал – хэк. Влюбленный день и ночь думал об этой женщине, вожделел ее, пряча глаза от жены, мечтал, как он и эта пресловутая продавщица хека займутся любовью где-нибудь на природе, и фантазировал, как завоюет ее. Скворцов почувствовал, что начал клевать носом, но его толкнул мужчина с клинообразной бородкой.
– Не вздумайте показать, что вам скучно, – прошептал он ему на ухо. – Это чревато неприятностями. Когда он закончит, говорите только хорошее. Иначе он сотрет вас в порошок.
– Зачем же читать, если не хочешь слышать объективное мнение? – удивился Костя. Мужчина пожал узкими плечиками:
– А у нас тут все такие, за редким исключением. Кстати, я Пастернак.
– Очень приятно, Скворцов, – отозвался майор. Мужчина махнул рукой:
– Да вы не так меня поняли. Я пишу, как Пастернак, ничуть не хуже. Но вот он, – тощий палец указал на одутловатого брюнета, – считает себя Пастернаком и не терпит возражений. Нет, у нас еще та публика!
Председатель покосился на шептавших и гаркнул:
– Кому не нравится, могут уйти.
Костя собрался с силами и попытался слушать дальше. Описание страданий мужика, вожделевшего продавщицу хека, закончились. Однажды он приехал на рынок, рискнул подойти, спросил, почем рыба, и она, подмигнув ему, предложила вместе попить пивка, а возможно, и чего-нибудь покрепче. Это его покоробило, но он не отказался. Они дернули по малой и большой в кафе, на этот раз обойдясь без сушеных кальмаров, а потом она повела его в павильон, где они и занялись любовью на мешках из-под картошки. Судя по всему, мужик не получил никакого удовольствия. Пыль от мешков летела в разные стороны, попадая в нос и рот. Когда все закончилось, он застегнул ширинку и побежал к жене. Автор прекратил читать, а Костя ждал продолжения. Неужели это все?
– Все, – подтвердил и председатель. – Ну, теперь послушаем ваши мнения.
Члены литературного объединения один за другим стали высказываться. На деле выходило: рассказ гениален, заслуживает, чтобы его опубликовали в самом престижном издательстве. Костя промычал что-то вроде этого, хотя на языке вертелся вопрос: а почему рассказ назывался «Орхидея»? Неужели это о продавщице хека? Или о жене того несчастного, мучимого любовью? Однако, помня наставления Пастернака, Скворцов решил промолчать. Председатель остался доволен высказываниями и предоставил слово смуглой, неряшливо одетой брюнетке:
– А теперь наша Ассоль почитает стихи.
Имя Ассоль так не вязалось с обликом этой поэтессы, что Константин заморгал ресницами.
Ознакомительная версия.
