грудь окаянному уткнулась.
— На ходу если выпрыгивать не станешь — безопасно, — а голос то какой веселый, точно потешается над ней.
Вешка вся сжалась, как можно дальше от тепла мужского сдвигаясь, да разве было здесь куда? Ступа на одного очевидно рассчитана. А магик, совести вовсе не имея, одну руку под ее просунул, да спереди за борт деревянный ухватился, от чего к ней вовсе прижатым оказался, да почти обнимая. Второй же рукой метлой взмахнул, точно подметая, и тут же Весенье уже не до телес его стало к ее прижатым. Земля из под ног, вернее из-под ступы, ушла стремительно, крыша башни осталась далеко внизу.
Закричала, не в силах сдержаться — первый раз на такой верхотуре оказалась, а кругом — пустота. Высоту набрали, что выше самого высокого дерева очутились, только птицы и молнии на такой обитают, да замерли.
— Кричать не перестанешь — прямо здесь высажу, — прошипел Веше в самое ухо вкрадчивый голос. Та бы и рада, да так страхом душеньку девичью заполонило, что сама ни жива, ни мертва. Рот рукой зажала, да вокруг себя обернулась, от высоты той прячась. В ушах и то зазвенело. Сама не слишком то понимая, что делает, магику в мантию лицом уткнулась, пальчиками с силой ткань сжимая, да дрожит, трясется, разве что не плачет, — Весенья, ты что, высоты так боишься? — изумился Лесьяр. Он, конечно, хотел ее напугать чутка, потому и взлетел так порывисто, да только не ждал, что настолько девица испугается.
— Не боюсь, — выдохнула магова ученица, а сама только зажмурилась покрепче.
— Значит со мной помиловаться решила? Как-то не слишком вовремя, да и неудобно здесь, не находишь? — ехидно так, ядовито, а сам лапищу свою с борта ступы на спину ее переместил и вниз медленно повел, — хотя если хочешь, можно и так…
От прикосновения обжигающего по телу мигом мурашки понеслись. Вскинулась, голову задирая и в глаза бесстыжие заглядывая.
— Ничего я не решила! — теперь близость его совсем неприличной казалась, да тесной такой. Хотя что таить, теплый он, ткань балахона приятная на ощупь, что пальчики разжимала едва ли с сожалением. А пах Лесьяр и вовсе необыкновенно — не болотом и тиной, как Хозяину Топи бы положено, а точно морозной свежестью и корой древесной после дождя. Но все то глупости были, которые надобно из головы девичьей повыкинуть. Где он — Маг с черной магией, высшего порядка, наверняка при титуле. И где она — деревенская девчонка ведунья-недоучка? Странно, конечно, что вовсе мысли эти в голову лезут, но Вешка хоть и строгих нравов, да все же девица, а он собой хорош, чего таить, да и сам по себе интересный, знает многое, а дело какое делает — весь люд честной от старой ведьмы бережет… А сколько девиц в его лапах побывало, коли россказням верить, так Лесьяр как никто другой с женским полом обращаться умел, ее вот который раз поддразнивал, нарочно смущая.
— Стой тогда спокойно, — фыркнул магик, взгляд от ее лица отводя, — так и быть, пониже полетим.
А развернуться не дал ей, прижал к себе, придерживая в аккуратных объятиях. Веша попыталась было отвернуться снова, да только Лесьяр лишь теснее сжал.
— Не вертись уже, — а сам метлой замел, от чего ступа вперед качнулась, да полетела.
Они спустились ниже к лесу, всего в паре локтей от верхушек деревьев теперь пролетая. Веська нет-нет, да по сторонам поглядывала. Теперь, когда магик ее придерживал окутывая успокаивающим теплом, не так страшно вниз смотреть было. А вид отсель и правда красивый представал — лес так далеко листвой простирался, казалось, до самого горизонта, точно изумрудное море под тобой плещется.
Лесьяр и сам любил вот такие полеты, хотя прежде ни с кем ступу не делил. В городе то, когда верховным чародеем в ратуше служил, в основном в самоходной повозке на дальние расстояния перемещался, в лесу же, где дороги часто раскисшие от дождей, да и не шибко ровные, летать куда сподручнее. Вешка в его руках снова нос высунула, из складок мантии выглядывая. Глаза так и распахиваются, ресницами трепеща. И нравится ей, видно, и боязно. Еще бы, девочка первый раз такое испытывает. Помнил магик свой первый полет — ветер в волосах, Мрак летящий за плечом (где только сегодня запропастился этот пернатый?) и упоительный восторг чувства свободы от безграничного неба перед собой. Это сейчас уже перелет дело обычное, а прежде дух захватывало.
Махнул метлой снова, ступу подгоняя, да усмехаясь, когда от рывка вперед Весенья к нему теснее прижалась. Сам невольно пальцами девичий бок сжал. Тоненькая такая, совсем девчонка, хотя по крови то знал уже, что почитай примерно два десятка весен уж встретила, не дитя. Но наивная такая, простая, хотя вместе с тем усердия ей не занимать, да и не глупая, хотя знаний и не хватало. Ну да это дело восполнимое. Все эти дни тайно наблюдая, как девица в его башне порядки наводит, как в кухне хлопочет али с чертятами своими возится, в библиотеке вот часто у стеллажей встанет, книгой какой зачитавшись, Лесьяр ловил себя на мысли, что нравится она ему. Не как другие пришлые за приданым охотницы, а просто по человечески. Конечно, среди нелюдей у него здесь завелись знакомцы, да с теми извечно начеку быть приходилось. А людей на болотах и вовсе не водилось. Камень то охраняя он легенду обязался поддерживать, дабы лишних прихожан на болотах не было, да вот с Весеньей уступил себе в слабости. Так надоело одному на этих болотах торчать, что решил можно и попробовать взять себе ученицу, а там — будь что будет, ему на этих болотах еще пять лет торчать, разберется. В конклав-то письмо отправил, а то явятся с проверкой — объясняй потом, откуда в башне женская спальня взялась. Те сперва велели от лишней обузы избавиться, но Лесьяр козырнул девственной кровью своей новой подопечной, которая теперь под рукой всегда, на том дискуссию и закончили.
Расступался лес неохотно, уступая место полям, да поселениям человечьим. Простирал цепкие свои руки-ветки одинокими деревцами далеко за границы, что люди установили, да не в силах был справится с натиском топора. Летели теперь путешественники над золотистым переливом поспевшей уже пшеницы на ветру словно волны морские качавшейся. Вешка засмотрелась на красоту этакую, да тихо ойкнула, когда первые люди на пути показались. Хлебопашцы на них глядели с изумлением, да обережными символами себя осеняли, на что Лесьяр посмеивался.
— Не обидно тебе, что люди к тебе так
