низенькой скамеечке, рядом с Алексеем. Этот парамедик, похоже, был новичком: дома суетился, а сейчас, когда ситуация более или менее под контролем, обрел уверенность.
– У вашего мужа нет медстраховки? Не проблема. В госпиталь его примут и так. Рассчитаетесь потом.
– Стив, как он? – спросил негр из кабины водителя.
– Все о`кей, – бодро ответил парень.
– Лиз, ты опять в черном. А обещала… Шубу мы тебе в этом году так и не купили, – промолвил Алексей.
– Еще купим, – Лиза гладила его руку. Не хотела смотреть на его открытую грудь, облепленную наклейками с проводами.
– Родителям пока не говори. Я сам им потом скажу… Так я свой роман и не закончил. Жаль. Когда-нибудь ты обязательно встретишь мужчину по имени Михаил. Расскажи ему про меня. Мне с ним встретиться не удалось.
Он прикрыл глаза. От кончиков пальцев по рукам и ногам опять пошел холод. Мощная лавина снова обрушивалась на него. Он должен выдержать еще раз. Должен выдержать.
Страшный грохот.
…И белый снег. Хлопья мягкие, тихие. И Алексей с Лизой – вдвоем. Идут по старому еврейскому кладбищу. Снеговые шапки лежат на склепах, на кубках скорби. И Лиза – белая и светлая. И Алексей – белый и светлый. И новая земля. И новое небо. Боже, как не страшно умирать…
В мониторе вдруг пронзительно запищало. Зеленые линии бешено запрыгали на экране.
– Рик! Проблема! – закричал парень-парамедик.
– Shock him! – распорядился негр.
Парень переключил рычаг. Случайно выдернул провод, долго возился, пока воткнул штекер обратно в гнездо. Нажал кнопку и в аппарате раздался резкий свист.
– Shock!
Алексея вдруг подбросило на носилках. Тело, перехваченное ремнями, судорожно изогнулось и стало медленно опускаться.
– Алеша! Алеша!..
Опустилось боковое стекло, из салона вылетела скомканная пачка «Мальборо». Упала на дорогу и вскоре скрылась под снегом.
Горели фары впереди стоящей машины. Уже второй час перед ним – все та же машина. И за это время проползли… Михаил взглянул на спидометр – всего лишь две мили. Этак не доберешься домой и до утра! В радиоприемнике диктор сообщал, что почти все шоссе засыпаны, власти предпринимают все меры.
Михаил пригладил короткие волосы, зачесанные назад (ничего не осталось от тех его озорных вихров). Может, поехать окольными дорогами? В маленьких городках дороги наверняка расчистят скорее.
Неделя, что он провел на спортивной базе в горах, не помогла. Он катался на лыжах, не позволял себе ни глотка спиртного. Было все: шуршал комбинезон, ветер обжигал щеки, из-под лыж вылетал жесткий свист. А на третий день Михаил, хоть и заплатил вперед, за лыжами не пошел и на горке не показался. Оставшиеся дни валялся в кровати, спал, тупо смотрел телевизор.
Дело было даже не в физической усталости. Тело можно восстановить в короткое время. Ведь прежде ему хватало нескольких дней отдыха во Флориде, чтобы вернуться в форму, а потом снова войти в зал биржи и драться. Но сейчас он был не просто утомлен. Он был полностью подорван. Разорен. Выброшен на улицу. К счастью, не посажен в тюрьму. Не в наркологической лечебнице, как многие из его «золотой» команды. Но в сорок лет чувствовал себя развалиной, немощным стариком, выработанным до последней клеточки тела, мозга, души.
ххх
Джеффри Шед, тот рыжий Джефф, не обманул. Привел и показал Михаила менеджеру их фирмы. Состоялось короткое интервью, ему задавали самые общие вопросы. На биржу Уолл-стрит тогда потек капитал из России, открывались, правда, смутно, новые возможности и перспективы, и Михаил пришелся фирме ко двору.
Три дня в неделю он вкалывал на стройке, чтобы заработать на жизнь, остальное время учился. Однокурсники в группе его тихо презирали. За акцент. За то, что плебей, нищий. В лицо, правда, никто ему этого не говорил. Но он отлично понимал, что означают неприглашения на ленч и на party. Впрочем, на экзаменах они списывали у него с большой охотой.
Окончил годичные курсы, получил сертификат «floor-trader», но сначала работал как обычный бас-бой (мальчик на побегушках) у Джеффа: следил за котировками на экране и, когда нужные цифры менялись, мчался к Джеффу, докладывал и опять бежал к мониторам; относил и передавал из рук в руки какие-то пакеты так, чтобы никто не увидел; в конце сумасшедшей недели вытаскивал из обоих шкафчиков десятки потных рубашек – своих и Джеффа, и сдавал их в прачечную.
Потом ему выдали куртку со вшитой на спине сеточкой – для «вентиляции», вручили значок с его номером и биржевым прозвищем Russ и выпустили в зал биржи.
За все время работы на бирже Михаил так и не понял, становится ли он богаче или погружается в пучину долгов. Потому что нужно было соответствовать новым стандартам: квартира – не в Бруклине, а в Манхэттене; машина – не хуже «лексуса»; одежда – обязательно из дорогого бутика. Однажды по старой привычке он купил на улице бублик с сыром и стакан кофе. Джефф случайно заметил и потом стыдил за «нищенские замашки»: «Откуда ты родом? Из еврейского местечка? Почему не купил кофе в «Cтарбаксе»? Пожалел еще пару долларов?» Деньги утекали сквозь пальцы – на ночные клубы, бары, прогулки на кораблях непонятно с кем и непонятно на что. Порой в этой беготне и круговерти Михаила посещало странное ощущение, что он проживает чью-то чужую жизнь, а не свою собственную. Не раз пытался что-то изменить, но все продолжалось по-прежнему, помимо его воли.
Приходилось постоянно залезать в долги, подражать, всего себя перекраивать «под американца», перенимать чужие привычки, жесты, мимику. Больше всего его раздражала необходимость постоянно улыбаться – боссам, коллегам, барменам, всем кому ни попадя. Дурацкая вымученная улыбка не сползала с его лица.
...На углу Уолл-стрит и Бродвея есть бар «Империал». Бокал пива и пицца там стоят двадцать баксов, а сигару за сто долларов покупать не обязательно. В уютном зале этого бара Михаил – по поручению Джеффа – встретился с менеджером конкурирующей финансовой группы и в совершенно пустом разговоре сказал ему, что их фирма завтра будет сбрасывать акции N.
Через неделю после этого разговора на банковском счету Михаила появилось ровно сто тысяч долларов. Такой фокус они проделали еще раз, и на его счету появилось еще сто тысяч.
А потом его вызвали в просторный
