– Откуда я знаю, кто вы на самом деле? – не сводя глаз с напряженного лица Коракса, спросила Уна. Она вцепилась в подлокотники кресла и попыталась подняться, но ноги не слушались. – Почему я должна вам верить?
Она лихорадочно соображала, как и куда спрятать детей – чтобы этот не заметил, ему нельзя доверять.
Колдуны найдут их где угодно.
Прятать надо магией. Значит, все-таки звать на помощь.
Колдовать самой – опасно. Когда-то, давным-давно, еще лет в шесть, Уна решила для пробы переместить лягушку из сада в комнату одной фрейлины – и до сих пор с ужасом вспоминала, что сталось с бедным животным. А после истории с отобранным ключом Уна так обиделась на весь белый свет, что решила больше не колдовать. И с тех пор не пробовала, как Инго ее ни уговаривал.
– Не хочешь – не верь, – отмахнулся Коракс, и рукав его черной рубашки рассек воздух, как воронье крыло. – Я знаю, о чем ты думаешь. – Он резким движением вырвал из вышивания иголку вместе с ниткой. – Прежде всего спрячем детей, спрячем надежно.
Иголка проворно засновала в пустоте, в воздухе между Уной и Кораксом. Черным крылом замелькал рукав.
– Что вы делаете? – ахнула Уна. Она попыталась определить, где сейчас дети, где Таль и муж. У нее это всегда получалось, и Уна даже не считала такое умение волшебством: достаточно было сосредоточиться – и чутье, как луч фонарика, указывало туда, куда нужно.
Вот они! Лиллибет в плетеной колыбельке, а за соседней дверью, в будуаре, Таль читает маленькому Инго книжку с картинками. Ах, превратить бы эти две комнаты, будуар и соседнюю, в неприметный чуланчик, – до того, как минует опасность!
– Будет исполнено, – не прекращая мелькать иглой, кивнул Коракс. – Чулан так чулан.
По спине у Уны пробежала дрожь.
Он читал ее мысли.
Между тем Коракс что-то зашивал в воздухе, будто латая крупными поспешными стежками какую-то невидимую прореху.
– Готово, – выдохнул Коракс и бросил иголку куда-то в сторону. Было так тихо, что Уна слышала, как иголка звякнула об пол. – Готово, девочка моя, их не найдут. А теперь давай решать, как нам быть, времени мало. Если Мутабор заполучит Радинглен, дело плохо. Я все это время исподволь мешал Мутабору, но я не всесилен. Он уже убил Садовника с женой… А-а! – протянул он и отчаянно махнул рукой. – О чем я, тебе это все равно ничего не говорит!
– Садовник убит? – Уна вскрикнула, как от боли.
Садовник! Загорелый, прямой, с яркими внимательными глазами на обветренном лице. И его жена, такая уютная и ласковая, пахнувшая теплым хлебом… Садовник приютил их с Инго, когда они заблудились, и подарил ключ, и сказал, что всегда будет ждать их в своем яблоневом саду, посреди цветущей долины, что когда-нибудь Уне с Инго предстоит стать Садовниками вместо него, потому что Сад не должен пустовать.
– Значит, все кончено? – вырвалось у Уны. – Постойте, скажите – Мутабор подобрал ключ? Ему удалось проникнуть в Сад или калитка заперта?
По лицу Коракса разлилось изумление.
– Ах вот оно что! Ты была в Саду? Тебе даже известно о калитке и ключе? Так значит, ты и есть будущая Садовница… Видишь, я знаю про Сад не меньше твоего, я добывал Мутабору все нужные сведения. Нет, у Мутабора не было ключа, он все проделал на расстоянии.
Что я натворила, испугалась Уна. Проболталась! И кому! Я даже не могу проверить, спрятал ли он детей, мне не сосредоточиться от ужаса…
Дверь распахнулась. На пороге спальни стоял Инго Третий – рыжие волосы растрепаны, лицо встревоженное.
Коракс скользнул в самый дальний угол, где сразу же сгустились тени, вжался в стену и вдруг слился с темным гобеленом, изображавшим лесную чащу. И не отличишь.
– Уна, что происходит? – спросил Инго и обнял жену за плечи. – Ты цела? Филин и Амальгамссен исчезли! Я разговаривал с ними, и вдруг – вспышка и их нет! Я кинулся искать детей и Таль, их тоже нет – там, где мамин будуар, какой-то чулан с метлами! А во дворце все ходят – будто спят с открытыми глазами, я бежал сюда, а они смотрели сквозь меня!
Уна не успела и слова сказать, как король Радингленский обернулся к гобелену и спросил:
– А вы кто и как сюда попали?
Коракс выступил из тени и пораженно воскликнул:
– Вы меня видите? Но ведь вы не маг!
Уна сжала ладонями виски.
Она всей кожей ощутила, как где-то в дальних покоях дворца возникла иллюзия: вместо резной позолоченной двери в будуар Таль, теперь была дощатая дверца в чулан, мимо такой пройдешь и не заметишь.
Значит, Коракс ее не обманул. Дети и Таль в безопасности.
Значит, ему можно верить. И он ее отец.
Пусть он появился только сейчас, когда она давно уже выросла, но он все-таки появился. И он защищает свою семью…
На миг Уна зажмурилась, сглотнула и четко произнесла:
– Инго, это мой отец, я тебе про него рассказывала. Маму и Лиллибет с Инго спрятал он. Подожди, не перебивай. Он, оказывается, никакой не черный маг, но пытается помешать целой их компании, и про Сад, и про нас он знает. Им нужен Радинглен и Сад, они уже убили Садовника, но в Сад… они ведь не проникли в Сад, папа?
Слово слетело с ее губ легко и естественно.
Темное, изможденное лицо Коракса просветлело. Стало видно, как красив он был раньше.
– Сад заперт, – кивнул Коракс. – Ваше величество, Филин исчез у вас на глазах?
– Да! И с ним еще один из лучших в королевстве волшебников! И эта вспышка… – Инго потер лоб, – знаете, она была не как свет, а как черное пламя, я на миг ослеп.
– Морок, – коротко сказал Коракс. – Мутабор уже вошел в город и вот-вот будет во дворце. Чудо, что чары вас не берут.
Король даже не успел потребовать подробных объяснений.
Во дворце воцарилась непонятная ватная тишина. Замерли далекие шаги и голоса.
– Все, мы ничего уже не успеем.
Коракс резко повернулся к окну. Инго и Уна тоже.
Красноватые снежинки остановились, не долетев до земли. Над морем вдали замерли неподвижные чайки. Застыли, как приклеенные к небу, флаги и флюгера на крышах, шпилях и башенках. А над ними, над городом, распластав огромные перепончатые крылья, завис в небе дракон Конрад.
Уна перевела глаза на часы. Тиканье смолкло, стрелки замерли, и застыл, уйдя до отказа влево, медный тяжелый маятник.
– Времени больше нет. – Голос Коракса прозвучал как погребальный колокол. – Мутабор остановил его. Бегите! – Он пошатнулся, схватился за грудь и побелел, как молоко.
– Этому не бывать, – четко сказал король Радингленский.
Уне хватило одного взгляда на мужа, чтобы принять решение.
Захватчики ничего не получат. То есть они могут даже получить ее, Уну, но Сада им не видать.
Оказывается, последнюю фразу она сказала вслух.
Инго с силой тряхнул Коракса за плечо.
– Возьмите себя в руки, – твердо произнес он. – Вы обещали помочь, так держите слово.
– Папа, – добавила Уна, – пожалуйста.
Коракс с трудом перевел дыхание, потер грудь, точно у него болело сердце.
– Попробую, – тихо сказал он.
И тут в комнате стало темно, словно мгновенно наступила ночь – нет, словно на Радинглен набросили непроглядно-черную плотную ткань.
– Они уже совсем близко, – прошептал из тьмы Коракс.
Что-то хрустнуло, будто сломалась сухая веточка, и комната осветилась слабеньким, жиденьким мерцанием, вроде болотных гнилушек. Но даже в этом неверном свете Уна увидела, как изменилось лицо Коракса: глаза мага пылали, губы нервно дергались.
– Мы поступим так. – Голос у Коракса слегка дрожал. – Я отвлеку Мутабора и остальных и дам вам возможность уйти в Сад. Но вы должны оставить детям и Таль послание, чтобы они знали, где вы.
Все трое выбрались в галерею, которая при тусклом свете болотных огоньков казалась бесконечной и темной, как ночной лес.
– Записку не пишите, некогда, да и найдут, прочтут, – на бегу говорил Коракс. – Придумайте что-нибудь другое!
Инго с Уной переглянулись.
Их портрет! Ну конечно же, тот самый портрет, написанный Гарамондом, после свадьбы! Придумала его Уна, потому что как раз накануне бракосочетания они с Инго сидели в дворцовом парке, подальше от чужих ушей, и долго беседовали о Садовнике и его просьбе. И договорились: будем править Радингленом, пока не подрастут дети, а потом все объясним наследникам, уступим им трон и отправимся сменить Садовника с женой в вечно цветущей долине. А на память детям останется портрет. Инго не хотелось покидать Радинглен, но ведь дети вырастут еще не скоро, времени в запасе много… Тем не менее, картина была заказана и Гарамонд сделал свое дело на совесть.
Кто же мог знать, что Инго с Уной придется бежать в Сад внезапно – сыну всего пять, дочка – грудной младенец…
Услышав про картину, Коракс сказал одно лишь слово:
– Ведите!
На бегу он щелкал пальцами, и везде, где они пробегали, по стенам загорались бледные огоньки. В их зябком мигании, таком непохожем на теплое сияние свечей, на радужную игру хрусталя и разноцветного стекла в светильниках, дворец сразу показался заброшенным и мертвым. Но не безлюдным.
