– Лиза, помоги мне! Спаси меня! – взмолилась Алина Никитична. – Если замок тебя слушается, вели ему от меня отстать! Я хочу обратно в нормальную жизнь, я … мне вон кота лечить надо! Сделай так, чтобы я все опять забыла и больше никогда не вспоминала – и гарпию, и Мутабора, и нашествие! Я тебе за это что угодно… я тебя устрою на главную роль в сериал! Хочешь? А на сцене петь?
Похоже, о том, что Лиза якобы намерена стать хозяйкой Черного замка и повелительницей Вселенной, Алина Никитична уже начала забывать, потому что Паулины в ней оставалось все меньше и меньше. Вот и хорошо.
– Нет, спасибо. – Лиза глубоко вздохнула и стала разминать онемевшие пальцы, готовясь вновь взяться за волшебную скрипку.
Пусть уж лучше Алина Никитична красуется на телеэкране, чем будет гарпией. Человек-то из нее все-таки получился неплохой, и мучить ее Лизе совсем не хотелось – она и сама измучилась от этого разговора.
Твердость – это твердость, а черствость – это черствость.
И коты ни в чем не провинились – пусть у них будет заботливая хозяйка.
– Вы пока водички попейте, – посоветовала Лиза, доставая скрипку, и добавила: – А Сему можно сюда принести или лучше я к нему сама подойду?
Алина Никитична воззрилась на Лизу непонимающе, смаргивая слезы.
– Я ведь обещала его вылечить, – напомнила Лиза.
Хозяйка вспорхнула со стула легче мотылька, а через секунду вернулась с пушистым котом на руках.
Кот приоткрыл желтые глаза и мутно посмотрел на Лизу. Шерсть у него была тусклая, задние лапы безжизненно висели.
Лиза прикусила губу, мысленно приказала скрипке не бунтовать и занесла смычок.
Котов она никогда прежде не лечила и забвения не наколдовывала.
Но отступать было некуда.
Она вспомнила переложенные для скрипки «Мамины песни» Дворжака и заиграла. О радость, на этот раз скрипка покорилась сразу. Алина Никитична мерно закивала в такт музыке и принялась поглаживать кота.
Музыка убаюкивала, как осенний дождь, который мерно стучит по крыше, успокаивала, как журчание ручья или кошачье мурлыканье…
Доиграв и опустив смычок, Лиза поняла, что мурлыканье ей не примерещилось.
Пушистый кот свернулся клубочком на руках у Алины Никитичны и пел ей свою песенку, и слезы на лице у хозяйки высохли.
Лиза с облегчением выдохнула и дрожащими от усталости руками убрала скрипку.
Кот Сема спрыгнул на пол, со вкусом потянулся и благосклонно потерся о Лизины ноги меховым боком.
– Семочка, тебе лучше! – всплеснула руками хозяйка. – Вот так чудо! Ты моя радость!
Потом обернулась к Лизе и сказала: – Ну, девочка, оставь свой телефон, я тебе позвоню, может, куда и пристрою. Прости, забыла, как тебя зовут – Таня или Аня?
Лиза в изнеможении поняла, что сейчас опять придется врать и выкручиваться.
Спас ее телефонный звонок.
Алина Никитична взяла трубку, послушала частивший на том конце провода бойкий голосок, а потом вдруг раздула ноздри и раздельно сказала своим самым грозным грудным контральто:
– Милочка! Так уж и быть, я вашего ведущего заменю. Но! Только при условии, что вы меня анонсируете по-человечески, без фамильярностей, а не какой-нибудь Алькой-попрыгайкой! Кстати, я вам от души советую – смените заставку и название! Да-да! А потому, что это яйца бывают крутые, яйца, а не перцы и не кексы! И нет в русском языке такого глагола – «заценить», есть «оценить»! И не учите меня русскому языку, молодо-зелено!
Лиза схватила скрипку, улучила момент, когда хозяйка отвернулась, и беззвучно шмыгнула в прихожую. Там она оделась и под заинтересованными взглядами котов удалилась, оставив Алину Никитичну учить молодежь уму-разуму.
Хорошо хоть за русский язык можно быть спокойной, чего не скажешь обо всем остальном, устало подумала Лиза.
* * *
… По лестнице Лиза спускалась на ватных ногах, медленно, с трудом, а скрипка, как ей казалось, весила целую тонну. Колотил озноб, дрожали руки, а в голове творился полный сумбур. О чем думать прежде всего? С чего начать? Мысли бурлили, как пузырьки на поверхность кипящего супа.
То выскакивала мысль, что нужно, не мешкая, бежать в Радинглен, поднимать всех, срочно рассказать Филину и Инго правду об Амалии, пока та не устроила еще какую-нибудь пакость.
То становилось нестерпимо жалко погибших радингленцев, пропавших волшебников и даже Конрада с Паулиной.
И все-таки самой непереносимой была мысль про Коракса. От нее делалось трудно дышать, в груди спекался жгучий ком. Коракс помог ей встать, когда она поскользнулась на льду в Ажурии, и еще сказал «Не время падать, Ваше Высочество». Коракс принял на себя удар в Черном замке, чтобы они с Инго уцелели. Сколько она, Лиза, пробыла рядом с дедушкой? Получалось, что всего ничего. Как про него думать, как к нему относиться? Ведь от Паулины Лиза узнала о нем совсем мало, почти что ничего. Был он черным магом или нет? Хорошо бы все-таки не был. Разбираться в черной магии и заниматься черной магией – разные вещи. И еще непонятно, он только вредил Мутабору или все-таки поневоле помогал? Теперь уже спросить некого. Ох, ведь придется рассказать обо всем этом Инго, нельзя же держать его в неведении!
Или не рассказывать? Он из-за мутаборского наследства вон как изводится, а тут еще такая новость!
Про маму думать тоже было больно. Может, конечно, Паулина что и приврала, но все равно получалась вопиющая и непонятная несправедливость: как же Бабушка и Филин могли так поступить с Уной? Ну уж нетушки, подумала Лиза, со мной этот номер не пройдет! Пусть Инго правит, а я из кожи вон вылезу, но поеду в Амберхавен учиться дальше! Инго сам говорил, что от неученого мага одни беды, в том числе и на троне.
А особенно больно и страшно было думать про Бабушку. Лиза с ужасом поняла, что ее не было дома весь день, почти что с самого утра, а сейчас уже совсем поздно и темно! И Бабушка наверняка все это время волновалась – а ей нельзя волноваться, совсем нельзя! Бегом во дворец, бегом!
А еще ведь надо остановить Амалию!
Пригнув голову против ветра, Лиза промчалась по Большому проспекту мимо Гатчинской улицы, даже не повернувшись в сторону родного дома. Нечего сказать, возвращение с победой! Кому какая польза узнать, что у замка есть мозг и сердце, если сам замок еще не изловили?
* * *
Когда в подземном мраке послышался, приближаясь, низкий, тяжелый гул, от которого по каменным сводам и неровному полу гномских подземелий прошла дрожь, Марго напружинилась и приготовилась. Она почему-то ожидала, что перед ней со скрежетом распахнутся огромные ворота, будто раскроется гигантская пасть, а потом ворота лязгнут за ее спиной и…
Но ничего подобного не произошло. Гул нарастал, пробирал до костей, как мороз. От него закладывало уши и ныло сердце, а темнота сгущалась, окутывала, поглощала, и только музыка, которую упорно играл смартфон, пронзала ее невидимым лезвием. Марго покрепче сжала свое единственное оружие и сделала неуверенный шажок – вслепую, куда-то во тьму.
Смартфон завибрировал так, что она его чуть не выронила, и умолк.
Марго ступила на что-то мягкое, кажется, на ковер.
Повисла густая, плотная тишина.
Откуда-то забрезжил пепельный бледный свет.
Марго огляделась.
Она стояла посреди сводчатого коридора без единой двери. Под ногами чередовались шероховатые и гладкие черные плиты. В угольно-черных стенах были прорезаны стрельчатые окна, но за ними, как убедилась Марго, ничего не было – только непроницаемый серый сумрак.
– Ну, принимай гостей. Признал меня? – проговорила Маргарита, пряча смартфон в карман. Она ожидала, что от ее голоса под сводами разбежится хоть какое-нибудь эхо, но все звуки здесь гасли, точно падали в вату. И ботинки отчего-то совсем не цокали по мрамору, а ведь должны были!
Марго не сделала и двух шагов, как непонятная сила подхватила ее и понесла вперед, легко, точно ветер – опавший лист. Но только гораздо бережнее.
Черный замок и впрямь признал в Маргарите возможную хозяйку. Еще бы нет! Ведь она умудрилась не только сочинить, но и сыграть ему точь-в-точь такую музыку, которая могла бы зародиться в мозгу у Мутабора, которую могли бы сыграть его немыслимо гибкие, нечеловеческие пальцы доппельгангера. В этой музыке звучали даже частоты, неслышные для человеческого уха. Зато Черный замок воспринял их, как верный пес – повелительный окрик хозяина, и явился на зов. Он так долго существовал без повелителя, так изголодался по музыке и по хозяйским приказам, что теперь всячески старался предстать перед новой владычицей во всей своей красе. Ветер нес Маргариту точно в гигантских невидимых ладонях, услужливо растворяя двери и раздвигая портьеры, нес медленно и плавно, чтобы у нее не закружилась голова, чтобы она успела рассмотреть, как здесь изысканно, сумрачно и красиво.
Мимо Марго мелькали какие-то ажурные решетки, каменные лестницы, плавными спиралями уходившие то в недосягаемую высоту, то куда-то вниз, и мерно колыхались бархатные занавеси, и тускло поблескивал полированный мрамор, а из стен вырастали черные кованые ветки-светильники, усеянные бледными огнями.
