не сдюжил, выскользнула она. На месте не осталась, поспешила вскочить, да от боли охнула, когда нога подкосилась. Но не растерялась девица, поспешила прочь с новой силой. Откуда только те брались? Верно говаривали — жить захочешь не так раскорячишься.
Впрочем, далеко уйти, ожидаемо, не успела.
Теперь уж Лесьяр ее за плечи схватил, повалил на мох, а после и на спину перевернул. Весенья с новой силой его ударить попыталась, да только на сей раз отмахнулся магик от ее силы, хрипло зло смеясь.
Забилась в его руках, царапая, укусить пытаясь, да ногами лягнуть, уж истинно по женски защитить себя пытаясь. Пусть бы то и Лесьяр, да сейчас телом его точно демон какой-то владел.
Пальцы его, точно железные клещи, в плечи впились, в землю вдавливая, а мигом спустя он и сам весь резко вниз дернулся, содрал сарафан с плеча девичьего, только ткань затрещала, а после — в плечо ее зубами впился.
Весенья закричала, не зная от чего больше, от страха или от боли. Кровь горячая собственную кожу жгла, вместе с зубищами его треклятыми.
Сил уж не оставалось противиться, устала. Снова и снова к источнику взывала, выбрасывала волнами силу, да их обоих лишь с тем каждый раз все сильнее тьмой обволакивало. Куда ей с ним тягаться?
— Лесьяр… — позвала едва слышно, слезы глотая. Ногти уж об его спину сломала, похоже… — Лесьярушка…
Подумалось, каково магику будет, когда поутру обнаружит он ее растерзанную собственными клыками. И так жаль его стало, пуще чем себя саму. Ее то уж не будет, там ни тоски, ни грусти не останется, а Хозяину жить с тем потом… А с потанятами что будет? Выгонит он их, али оставит жить в ее спаленке? А она ж капусту наквасить собиралась… Вот глупая. Разве ж умирать готовясь о том думки думать полагается?
Руками ослабевшими колошматить его устала. В голове так тяжело уж было, руки собственные и те слушаться боле не хотели. Только и хватило на то, чтоб Лесьяра за плечи сжать.
Тот лишь зубами сильнее впился, от чего она снова простонала сдавленно, от боли мутило.
— Лесьяр… — позвала в последний раз, не надеясь уж.
Тот задрожал всем телом, точно волна по нему прошла. Зубы вот разжал, языком по коже ее израненной провел, сочащуюся из ранок кровь собирая, точно самый настоящий нектар. Лестно даже как-то стало. Это она такая вкусная выходит?
Весенья к лицу его потянулась, дрожащими пальцами к себе повернуть пытаясь, да взгляд поймать. Он ее за запястье перехватил, но все ж в лицо девичье глянул. Взгляд пристальный по щекам мокрым от слез прошелся, по царапинами, что ветки острые узором высекли, да в глаза заглядывая.
И не было во взгляде на чудище обращенном страха… Тоска только, понимание обреченное, сострадание.
Замер. Дыхание затаил.
Вот еще одна слезинка с ресниц девичьих сорвалась, да в волосы медвяные, по мху раскиданные, убежала…
— Весенья, — имя с губ его сорвалось точно через силу, голосом потусторонним. Словно вспомнить сам себя пытался, да продирался через тьму сознания замутненного.
Зарычал снова, оскалился. Не отпускала тьма его, не хотела возвращать магика к свету, упивалась его развращаяя, да душу калеча лютой злобой и жаждой крови.
И не нашла Веша ничего лучше, окромя как ладошками своими лицо его хищное обхватить, да вперед подавшись, к губам его приникнуть.
И в неловком том поцелуе всю нежность свою заключила, умоляла касаниями теплыми, чтоб вернулся к ней, пришел в себя Хозяин Топи. Тьма ему не ровня, чтоб ей подчиняться.
Замер магик, снова дышать перестал. Сперва и вовсе казалось Вешке, что не человека целует, а что под губами ее статуя. Солоно было от собственной крови на его губах, а еще больше страшно, да только не хотелось верить, что вот так все закончится. Не готова она сдаться все же. Не пожила еще довольно, магии вот не выучилась, влюбиться… не успела? Да и вообще помирать надобно в старости, в уютном доме, который полная чаша! А не так вот, в чаще лесной, да на мху холодном.
Дрогнул. Сорвалось с губ его дыхание теплое ее саму обжигая. Отпустил девичьи руки, пальцами в волосы растрепанных кос зарываясь, да к себе теснее прижимая. И сам уж целовать ее взялся, не чета Вешкиному неловкому поклеву. Губы мужские впились решительно, натиском горячим сминая и из головы все мысли вытесняя. Сама его за шею обхватила, на поцелуй тот отвечая неумело. Да только Лесьяр, казалось, от неопытности ее лишь распалялся сильнее. Выплескивал всю ярость, какую тьма в нем разбудила, прикусывал с силой, едва не рыча, оттягивал за косу, заставляя прогнуться под ним, но не отпуская сладкого девичьего рта, желая обладать ею безраздельно.
А Веша и сама уж забылась. Жар, пробужденный его касаниями жадными, теперь ее саму изнутри выжигал, заставляя к нему прижиматься, отвечать на требовательные движения его губ, подставляться для новых поцелуев, выдыхать порывисто, когда волосы на затылке в кулак стягивал.
Остановился так же резко, как началось все. Прервал охватившее обоих безумие.
Замер, прижавшись своим лбом к ее. Оба дышали тяжело, точно после бега, да только лесные их догонялки тут уже вовсе не при чем были. Веша глаза распахнула, взором затуманенным магика оглядывая. Тот тоже отстранился медленно. И глаза открыл… желтые.
— Лесьяр… — вот тут Весенья и расплакалась горючими слезами. Облегчение такое обрушилось. Справились, стало быть. А что укус на плече кровоточил, так то беда разве?
Магик сперва моргнул осоловело, взгляд расфокусированный в целостность сводил. А как свелось все в голове его, так на нее уставился буквально ошарашенно, точно в первый раз увидал.
Заметался взгляд по телу девичьему под ним распростертому… Сарафан на плече сорван, полумесяц зубов ярким клеймом горит. Волосы все растрепаны, кожа изодрана вся в мелких царапинах. Подол едва не до талии задран. Огляделся, на ноги вскакивая, за голову хватаясь, то туда шагнет, то сюда. А после снова перед Вешей, что уж сесть успела, на колени упал.
— Прости меня, прости, — зашептал, за руки ее хватая, да снова суетливо оглядывая. Порез вот на ладони задел, от чего Веська зашипела ненароком, — что же я натворил…
И в голосе его столько тоски звучало, столько беспокойства. Принялся ее всю осматривать. то одну руку поднимет, то другую. По ногам ладонями скользнул, проверяя, целы ли. А как понял, что больше ран нигде не видать, так и к себе целиком притянул, прижал.
— Ты не виноват, Лесьяр, — обнимая магика в ответ отозвалась
