– Как хорошо!
Бабушка соглашается и говорит:
– Да, милая, хорошо!..
Здесь я должен заметить, что окно в спальне бабушки целые дни оставалось открытым, и бабушка от того не простужалась и вообще не испытывала никаких дурных, неприятных последствий.
Старушка даже как будто перестала бояться своего прежнего, постоянного врага – «сквозного ветра».
Хотя бабушка и называла про себя Милочку своею «мучительницей» и ворчала на нее за то, что Милочка заставляет ее, старуху, ходить так далеко и «шататься по полям», но зато бабушка, действительно, стала лучше себя чувствовать, бодрее, живее, и отлично спала по ночам.
Теперь она стала охотнее лечить своих деревенских соседей, приходивших к ней за помощью.
Когда к Милочке собирались ее деревенские знакомые, порция угощения для них с каждым разом все увеличивалась, и бабушка не только не жаловалась на детский крик и шум, но даже сама иногда показывалась в залу, когда ребятишки играли в жмурки или в кошку и мышку, и с улыбкой смотрела поверх очков на ребят, осторожно пробираясь вдоль стены, чтобы не помешать играющим.
Милочка дома привыкла пить чай после обеда. В Ивановском господском доме послеобеденное чаепитие было вовсе не в обычае, но в угоду Милочке после обеда стал подаваться самовар, и бабушка скоро привыкла к послеобеденному чаю.
Милочка вставала рано, в шесть часов, бабушка просыпалась почти в то же время, но любила полежать в постели. Тогда Милочка являлась к ней с поцелуями и рассказывала о том, что она уже сбегала купаться, что вода чудесная, такая свежая, и заставляла бабушку подниматься с постели.
Испокон веков в Ивановском было заведено ужинать в девятом часу, а в десять – все в доме уже спало, кроме мышей и выходивших на охоту за ними кошек. Теперь же этот порядок был нарушен. Ужинать иногда садились в половине десятого, да после ужина бабушка сидела еще с полчаса и долее.
Когда бабушка уже собиралась идти спать, Милочка взбиралась к ней на колени и упрашивала ее посидеть еще «минутку». Тут между ними начинались тихие разговоры, или рассказы, и милочкина «минутка» иногда тянулась довольно долго… По просьбе Милочки, бабушка иной раз принималась рассказывать о том, как она училась в институте, какие у нее были подруги, как они жили, какие были у них учителя и классные дамы.
– Вы, бабуся, и теперь хорошенькая, но прежде, в молодости, я думаю, вы были красавицей? – однажды спросила Милочка.
– Не знаю, душечка! Люди говорили, что была недурна, – ответила бабушка. – Ведь уж это было давно… Тридцать лет я замужем была, да уж больше двадцати лет прошло после того, как мужа, твоего дедушку, схоронила.
И старушка тихо вздохнула.
– А дедушка был добрый? Вы с ним не ссорились? – продолжала Милочка.
– Он был горячий, вспыльчивый человек, но добрый. Конечно, бывало, и спорили, но больших ссор не было, жили дружно.
– Вам, бабуся, жаль его?
– Конечно, милая, жаль… да ведь что ж делать!
– А вы желали бы, чтобы дедушка возвратился и опять стал жить с вами? – немного погодя, спросила Милочка.
– Кто умер, душечка, тот уж никогда не возвратится к нам! – с грустью промолвила бабушка, задумчиво смотря в окно на тихий, потемневший сад, на ту пору посеребренный трепетным месячным сиянием.
Иногда Милочка принималась сообщать бабушке свои планы на будущее, свои думы и мечты.
– У нас, близ Березовки, деревни нет! – говорила она. – А здесь вокруг все – деревни… Терентьевка, Дербенька, Шипуново, Ярцево, Выселки… Когда я, бабуся, буду большая, я устрою здесь школу, буду сама учить деревенских ребят, а вы, бабуся, купите нам книг, ландкарт, бумаги, аспидных досок, грифелей, карандашей… Хорошо, бабуся? Да?
– Хорошо, милая! Хорошо!.. Только сама-то сначала хорошенько поучись, чтобы было чем с другими поделиться… – говорила бабушка.
Милочка устала за день, – глаза ее начинают слипаться, голова клонится к бабушке на грудь… Бабушка зевает, гладит Милочку по ее распустившимся волосам и говорит:
– Спать пора, голубчик!
Тут уж и Милочка соглашается с тем, что «пора», целует бабушку и идет спать…
Быстро пролетал день за днем, и, вместо двух или трех недель, Милочка прожила у бабушки Евдокии Александровны уже целый месяц. Мамаша писала, чтобы Милочка собиралась домой.
Хотя Милочка и полюбила бабушку, привязалась к ней, но часто вспоминала о Березовке: там – мама, там ее цветочки, там ее курочки-рябушки, там ее пестрый поросенок… Отчего бабуся не приедет к ним?
– Трудно мне собраться, душечка! – говорила бабушка. – Уж сколько лет я не выезжала так далеко…
– А вы все-таки соберитесь! – упрашивала ее внучка. Я почти уверен, что старые серые кони скоро, очень скоро, может быть, ныне же летом привезут бабушку, Евдокию Александровну, в Березовку…
– Ну, Милочка, я отпускаю тебя домой, – только в августе ты опять приезжай ко мне недели на две, на три или и надольше? – говорила бабушка. – Надо, дружок, посерьезнее заняться твоим воспитанием… Мамаше некогда; она – человек занятой… А я все-таки присмотрю и воли тебе давать не стану!
– Да, бабуся! – смиренно соглашалась Милочка. – Я в августе непременно приеду! Кстати, тогда у вас и яблоки поспеют… Я очень люблю яблоки. А вы, бабуся?
Оказывалось, что и бабушка очень любит яблоки – только печеные.
– А я больше люблю сырые, – прямо с дерева! – заявила Милочка.
Наконец, назначен день отъезда. Завтра!..
Весь вечер бабушка сидела грустная и все ворчала про себя:
– И для чего это Катерине Васильевне дочь понадобилась, – решительно, не понимаю… Вдруг загорелось, – вынь да положь ей Милочку! Странное дело! Хозяйничала бы там себе… а я бы той порой все-таки отучила бы девочку от своевольства…
Ночью бабушке что-то не поспалось. Она встала, зажгла свечку и пошла в соседнюю комнату, где была устроена спальня Милочки. Ей захотелось посмотреть на внучку. Ведь уж завтра Милочка не будет спать под кровлей ее старого Ивановского дома. Осторожно, на цыпочках, стараясь не шаркать туфлями, бабушка подошла к кровати и наклонилась над Милочкой.
Девочка спокойно спала, по обыкновению, на правом боку, слегка подогнув ноженки и положив руку под щеку. Девочка во сне дышала тихо, ровно… Темные пряди волос свесились ей на лоб, упали на плечи. Бабушка с любовью смотрела на нее и мысленно горячо молила Бога, чтобы он избавил это милое дитя от тяжких житейских бед и напастей, а еще пуще, чтобы Он сохранил ее сердце таким же, каким оно было теперь, чистым и непорочным. Бабушка стояла, наклонившись над спящей, – ее бледные, старческие губы шептали тихие слова молитвы, а на глазах блестели слезы. Рука ее, державшая свечку, слегка дрожала…
Когда свет упал Милочке на лицо, ресницы ее дрогнули и глаза полураскрылись… Милочка проснулась и повернула голову.
– Бабуся! Вы что это… не спите? – пролепетала она, щурясь и протирая глаза, и с удивлением взглядывая на бабушку.
– Так, что-то не поспалось… пришла посмотреть, не раскрылась ли ты, – ответила ей старушка.
– Да если бы и раскрылась… не беда! Теперь ведь тепло…
Но тут Милочка повнимательнее посмотрела на бабушку и вскричала:
– Бабуся! Вы плачете… О чем?
– Нет, Милочка! Я так… – отнекивалась старушка, проводя рукой по глазам.
– У вас на глазах слезки…
Милочка вскочила и, встав на постели на колени, обняла бабушку и нежно припала головкой к ее плечу.
– Нет, нет, душенька… ничего! – бормотала бабушка, наклонясь и целуя Милочку, и сослепа преусердно капала со свечки стеарином Милочке на сорочку и на постель.
– Нет, бабуся, право, – скажите: вы о чем? – мурлыкала Милочка, прижимаясь к бабушке.
– Так, скучно… грустно мне, Милочка, что ты завтра уедешь, опять я останусь одна, и когда теперь… – заговорила старушка и запнулась.
– Я, бабуся, непременно, непременно приеду к вам в августе! Вот посмотрите, что приеду… – утешала ее внучка. – А потом и вас к себе увезу, и Дуню… И вы живите у нас, пока стоит осеннее ненастье… дольше живите! Бабуся, да вы присядьте!
– Спать ведь пора, дружок! – сказала бабушка, садясь к Милочке на постель.
А Милочка, лукаво посматривая на нее, промолвила:
– А помните, бабуся, как на другой день моего приезда, вы говорили, что ни за что не пригласили бы меня в гости, если бы знали, что я такая своевольная девочка!..
– Да, милая! Я это сказала тогда… – созналась бабушка, улыбаясь сквозь слезы. – Но ведь ты меня совсем из терпенья вывела… Вспомни, что ты тогда напроказила! Ведь ты у меня в спальне окно выставила… А ты, шалунья, дерзкая ты девчонка, помнишь, что сказала тогда: «Я бы ни за что не приехала, если бы знала, что у меня бабушка – такая ворчунья, такая злая, сердитая»…
Бабушка так смешно передразнила Милочку, что та неудержимо расхохоталась и опять бросилась бабушке на шею.
– Ну, а теперь, бабушка, мы подружились, да? – вскричала Милочка. – Теперь уж я знаю, что вы – совсем не злая… что вы добренькая, добренькая, моя бабуся… моя старенькая, моя хорошенькая бабусеночка!
