приглашали ее посмотреть их новое жилье, но она не пришла. В последнее время Урмет все свободные часы отдавал разбивке сада и даже не знал, как работается Валли в секретариате редакции, куда он ее рекомендовал.
— У нас с майором Алликмяэ были хорошие отношения. Мы служили с ним в одном полку и позже оставались друзьями. Да, конечно, мы были друзьями. А в чем дело?
Ольде не хотел торопиться. Его интересовало, как часто встречались Урмет и Алликмяэ, на какие темы разговаривали и даже где именно виделись. Когда очередь дошла до Валли Алликмяэ, Ольде достал из ящика стола листок бумаги и положил его перед Урметом.
— Это вы писали, да?
Действительно, это он писал. Толстым красным карандашом. Но как его частная рекомендация оказалась тут, в строгом кабинете Ольде? Как странно, когда бумажка превращается в официальный документ! Конечно, теперь это документ, за который придется отвечать. Неужели Валли что-то натворила? Какая-нибудь крупная неприятность? Тогда, сидя в секретариате, он писал записку, не думая ни о чем, кроме устройства дальнейшей жизни Валли. Когда Ирена, вернувшись как-то вечером, сообщила, что в редакции освободилось место технического секретаря, Урмет тут же позвонил редактору, но оказалось, что тот уехал на пленум какого-то сельского райкома партии. Утром тоже Урмету не удалось дозвониться к редактору ни домой, ни в редакцию. Опасаясь, что за текущими делами он забудет об этом столь важном для Валли деле, Урмет по дороге на работу зашел в редакцию и оставил там в конверте записку, которую теперь было странно и даже жутко читать:
«Мартин!
Ты, наверное, знал Вяйно Алликмяэ, так трагически погибшего. Речь идет о его жене, Валли Алликмяэ, которой сейчас по понятным причинам трудно устроить свою жизнь. Я слышал, что у тебя освободилась маленькая должность для такой женщины, как Валли. Насколько я знаю, она хорошо справится с канцелярской работой. Если ты еще не взял никого на это место, обязательно прими ее. Головой ручаюсь — не пожалеешь. Валли добросовестный работник, очень честный и сердечный человек. Она сегодня до обеда зайдет к тебе.
С приветом и лучшими пожеланиями
Эйно».
Конечно, это написал Эйно Урмет, причем ему и в голову не могло прийти, что когда-нибудь у него станут допытываться, почему он так написал.
— А что, собственно, случилось?
— Случилось то, что предатель родины Вяйно Алликмяэ предусмотрительно пустил себе пулю в лоб, инсценировав, конечно, довольно неумело, несчастный случай. А вы пристраиваете жену этого «друга» на работу в ответственный сектор.
Словно удар парового молота по голове.
— Вяйно Алликмяэ?
— Да, этот ваш большой друг.
— Но откуда я мог знать, что он сам...
— Вы не знали. Но неужели вы ни разу не подумали, что с человеком произошло сомнительное несчастье? Очень сомнительное.
— Перед тем он был сильно пьян...
— Пьян! Вы занимаете ответственную должность, Урмет, и вы не первый день в партии. Как вы могли так бездумно обойтись со своим словом ответственного работника? Мало того, в первую ночь после происшествия вы почему-то прятали жену Алликмяэ в своей квартире. Почему?
— Я не прятал. Надо же понимать...
— Что? Что надо понимать?
— Она была в таком состоянии, она боялась...
— Чего она боялась?
Урмету вспомнилось утро в квартире Алликмяэ, вспомнился телефонный разговор, во время которого ему задали точно такой же вопрос. Теперь, много дней спустя, страх Валли показался еще менее оправданным.
— Видите ли, Урмет, вы даже не подумали о том, что в подобных случаях производится расследование на месте происшествия.
— Да, но мы все были так потрясены... Утром я позвонил...
— Утром. Вот то-то и оно, что утром. Никто не знает, о чем вы говорили с Валли Алликмяэ в ту ночь. Ну ладно, вряд ли это теперь сумеют выяснить и в другом месте. Но факт остается фактом. Валли Алликмяэ провела ту ночь в вашей квартире.
— Могу я узнать, в чем конкретно состоит вина Вяйно Алликмяэ? — спросил Урмет, пытаясь собрать все свои душевные силы.
— Ну вот, только теперь заинтересовались. Этот негодяй передал за границу секретные сведения.
— Невозможно поверить.
— Невозможно, потому что вам это не нравится. А теперь пройдемте сюда в приемную, я дам вам бумаги и вы напишете объяснение.
— Какое объяснение? — Впервые за всю свою самостоятельную жизнь Урмет почувствовал полную беспомощность.
— Вы объясните в письменной форме, из каких соображений вы после самоубийства Алликмяэ взяли под свою особую опеку его жену. Ваше счастье, если партия сочтет это объяснение заслуживающим доверия. А если не сочтет, тогда...
Оставшись один в залитой солнечным светом комнате, где кроме двух стульев и столов ничего не было, Урмет долго сидел перед белым листком бумаги, не в состоянии пошевелить даже пальцем. На улице шумели автомобили, где-то разгружали доски, где-то ворчал мотор лебедки, с крыши дома напротив кровельщики срывали проржавевшее железо. Весь мир вокруг, казалось, населен беззаботными людьми — у каждого своя цель, у всех полезная работа и деятельность. И Урмет к этому времени уже миновал бы Пайде и мчался бы в Тарту, чтобы организовать распределение молодых учителей к будущей осени. Какими далекими стали вдруг все эти дела и какими незначительными казались они в сравнении с тем, что пережил он сейчас тут. Наверное, в Тарту поехал кто-то другой, — ведь жизнь не может остановиться, если один человек выбывает.
Вяйно Алликмяэ? Невозможно поверить. В республике были случаи, когда подвергались тяжким обвинениям и другие, гораздо более выдающиеся лица, даже старые революционеры. И ни разу Урмету не пришло в голову, что при предъявлении обвинений могла произойти ошибка. Как же сейчас внезапные сомнения с сокрушающей силой вторглись в душу? Только потому, что Вяйно Алликмяэ был слишком близким знакомым? Или же потому, что тень его деяний падает на ничем не запятнанное существование Эйно Урмета? Именно так могло быть, поэтому надо прежде всего проявить твердость, надо искоренить сомнения, надо признать невероятное — Вяйно Алликмяэ предал. Следующий шаг: надо признать свою ошибку, как бы это ни казалось странным. Но в чем, в чем конкретно его ошибка?
Чтобы исписать листок, ему потребовалось несколько часов. Потом он освободился. Освободился от Ольде, но не от тяжести, которую его так неожиданно заставили нести.
