Ознакомительная версия.
Но в очередной мой приезд вдруг оказалось, что маленькая комната, где мы с отцом так по взрослому пили, сдана каким-то нерусским беженцам. Насколько я помню, они и не платили – просто ставили дешевкой водки каждый день и кормили бабушку. Хозяева были вполне довольны таким раскладом, целыми днями сидели на диване и смотрели телевизор.
Потом беженцы исчезли, и маленькая комната стала этакой перевалочной базой для всякой черной нечисти. Я не оговорился – ту мразь, которая там обитала, язык не поворачивается назвать людьми. Когда я привозил бабушке еду – поскольку деньги давать им было бессмысленно, все равно пропьют – то просто вышвыривал оттуда кавказцев. Армейское зло на них еще не остыло, гирю в двадцать четыре килограмма я легко кидал по шестьсот раз на каждую руку – и вся мразь, видя, что я приехал, быстро убегала. Вещи я выбрасывал следом…
Потом я уезжал и они возвращались. Когда отец умер, на стене в маленькой комнате я нашел надписи «Х…й вам, а не телефон» «Осторожно, вши» «Сдохни, козел».
Все было правильно – телефон отцу отключили за неоплаченные разговоры с кавказскими республиками, и вши тоже были. Ну а последнее – искреннее, видимо, пожелание отцу. Как символу русского народа. А может, и лично мне…
Кавказцы перестали там появляться, когда я увидел в руке горного орла нож и сломал ее в четырех местах. Тогда я занимался айкидо и охотно проверил выученные техники на практике…
Собачка Чапа тихо отошла – отец, трясясь от бешеной злобы, буквально брызгал слюной, если она просто попадалась ему на глаза. Псинка, которая любила хозяев и в таком виде, пряталась, чтобы, оставаясь невидимой, быть рядом. Кто-то из алкашей оттащил трупик на помойку. Потом в доме регулярно появлялись какие-то котята, но жили обычно в протравленной постоянным кошмаром атмосфере не больше недели.
Я работал тогда в шестидесятой больнице на Новогиреевской улице – и после работы привозил бабушке еду. Она выползала, держась за стену – отец ходил так же, от их рук по обоям шла широкая сальная полоса.
– А где отец?
– Саша выпил и спит…
Тогда отец еще мог ходить – хотя на ногах уже гноились трофические язвы. Он сидел на кухне сгорбившись, небритый и седой, всклокоченный – голова зудела от вшей – положив ноги на табуретку, и орал, если бабушка его задевала.
– Куда прешь, сука, не видишь, у меня ноги больные!!
В то время их дом был пропитан выморочным ужасом – даже кавказцы там перестали бывать. Хотя какой-то народ приходил во времена запоев – так дожигали жизнь два афганца, один майор, другой капитан, наведывались соседи снизу – они еще держались на плаву, кое-как кормили своих троих детей.
Помню, отец меня пригласил к себе в мой день рожденья. Сначала мы пили на Подбелке с Борей Пьянковым, потом поехали в Перово. Добирались, как положено, долго – а когда все таки приехали, оказалось, что отец мирно спит под телогреечкой… «Выпил – и спит.» Я разозлился – хотелось посидеть за праздничным столом, поесть, выпить, поговорить.
Я грубо потряс его. Отшатнулся от гнилого дыхания и перегара. Отец с трудом открыл один глаз.
– А, Костя приехал… а Верка сказала, что ты с другом свалил…
– Да, я с другом к тебе поехал, мог бы дождаться…
Но отец уже ушел в свое беспамятство. Вдруг открыл глаза – через несколько секунд.
– А, Кость, откуда ты? Ты же с другом пить уехал…
Отключился, через полминуты приподнял голову.
– А, Костя, откуда ты взялся? Гад, не мог с отцом выпить, к друзьям уехал…
Снова пришел в себя, увидел Борю, хрипит неразборчиво.
– А это что за лось? А, Костя, откуда ты?
Он еще мог ходить – даже спускался по ступенькам, крепко держась за перила. В это время умер Юра, и матушка решила перевезти к отцу мебель из отходящей государству квартиры. Отец поехал с ней на Красногвардейскую, чтобы потом показать дорогу водителю грузовика.
Мы с Борей ждали машину во дворе… дождались. Во двор вполз ревущий и дымящий Маз. Открылась дверь, отец спрыгнул со ступеньки и упал, и долго поднимался. С другой стороны выскочил взбешенный, изрыгающий мат водитель. Он крыл материл всех и вся – отец, уже несколько лет живший в мертвом алкогольном мороке, не нашел дорогу, матушка, тоже нетрезвая, попыталась его найти – и в итоге направила в другой конец города…
Я, решив, что сказано уже слишком много, пошел в драку – водила оценил сыновние чувства и руки, которые тогда были толщиной почти что с его ногу, и укрылся в кабине.
А упал отец не потому что споткнулся, или неловко приземлился – у него просто не было сил. Когда все мои друзья перетаскивали мебель, он смог поднять на второй этаж одну лишь табуретку – потом сел, задыхаясь и истекая потом…
С Юриной мебелью квартира стала напоминать склад – бабушка что-то возмущенно шамкала беззубым ртом, отец надсадно дышал, лежа пьяный под своей телогрейкой, и происходившим вокруг него не интересовался.
В то время я там почти не бывал – по диванам и кроватям в открытую, не спеша ползали вши, пол был заселен тысячами человеческих блох, от атак которых тело любого несчастного гостя начинало зудеть и чесаться…
Из туалета несло, разъедая глаза до слез, аммиаком – слив был засорен, да и унитаз расколот, алкаши ссали в открытую дверь, стоя на пороге из коридора.
Когда я приехал – бабушка, стоя на кухне в одной черной от грязи ночнушке, постоянно почесываясь, лила на раскаленную сковороду разведенный водой крахмал. Больше ничего съедобного в выморочной квартире не было…
– Маааам! Маааам! – доносился из комнаты хриплый и слабый крик. Я, поддерживая бабушку за дряблый локоть, пошел с ней.
– Зачем ты меня звал?
– А? – отец с трудом открыл закисшие гноем глаза – кто вы?
Потом он узнал бабушку.
– Что тебе надо, сука, подстилка фашистская…
Меня он не заметил, не узнал. Что-либо говорить было бессмысленно, я отвел бабушку на кухню и побежал в магазин…
Потом туда нагрянула мать. Вызвала сантехников – но они отказались даже приближаться к затопленному нечистотами смрадному санузлу, только после скандала и звонков начальству пробили все-таки слив. Все вымыла, постирала черные простыни и пододеяльники, убралась и залила полы каким-то убойным инсектицидом…
Со вшами было сложнее – накормленная бабушка ворчала, но позволила себя намылить ДДТ и искупать. Отец же – намыленный – пришел в ужас при виде шумящей воды, вцепился руками в косяк, уперся с неожиданной силой и так и не позволил смыть с себя отраву.
Не знаю, каким черным ужасом Хозяин покрыл последние дни отца. Он постоянно звал мать – она поднималась со своего дивана, шаркала на кухню, наливала стакан воды и шла к сыну. Он, не поднимая головы, хрипел и кашлял, оскорблял ее и засыпал… потом звал снова – но она уже не подходила.
Смерть смела его в маленькой комнате через несколько дней – его, практически не встававшего с кровати, нашли уже окостеневшим на полу.
Кажется, бабушка уже не очень воспринимала происходящее – последние голодные месяцы сильно подкосили ее.
Отца в гробу я не узнал – седой старик с торчащими, как у моржа, с усами, глубоко запавшими скулами и костлявыми плечиками под пиджаком… причина смерти меня поразила – туберкулез. Алкашей, всю местную накипь, это мало волновало – еще в автобусе по дороге к крематорию они стали срываться на смех, один, обняв свою бабу и подбоченившись, попросил меня сделать снимок на память – но я на него так посмотрел, что пропойца тут же скроил уважительно-серьезное лицо.
Поминки проходили по классическому сценарию – уже после третьей стопки алкаши едва ли не передрались между собой, потом стали рассказывать анекдоты, напрочь забыв про собравший их вместе повод. Хотя все и поднимали рюмки за Сашу, пусть земля ему будет пухом да и вечная память – никого он толком не интересовал. Бабушка пыталась что-то рассказать, но ее не слушали. Пришел опоздавший афганец, взял стакан водки, стоя в дверях – места за столом ему не нашлось.
– Помянем Сашу. Он умер оттого, что был… слишком добрым.
Водка быстро кончилась – этот контингент не мог пить мелкими дозами – и алкаши как-то торопливо собрались и ушли, оставив бабушку сидеть за разгромленным столом. Эта торопливость нас насторожила, и не напрасно. Оказалось, что друзья отца, привыкшие последние месяцы пропивать бабушкину пенсию, не смогли отказать себе в этом последний раз. Они просто залезли в сумочку – причем кто-то отвлекал старуху разговорами – и выгребли все деньги, включая мелочь, подчистую.
Да, в то время у матушки появился один из самых постоянных ее любовников – настоящий полковник, бывший, правда, Юра. У него все было в прошлом – служба в кабинете с видом на Красную площадь, в прошлом была семья, был сын, от которого он отказался и который не пришел даже на похороны, в прошлом обильные подношения в воинских частях, которые он инспектировал. И, пожалуй, единственное, что связывало его с невозвратным временем – конечно же, собачья преданность Хозяину.
Ознакомительная версия.
