Интервьюер: Вы ведь не получили высокой степени, поэтому я и спрашиваю.
Ивлин Во: Я получил никудышную третью степень.
Интервьюер: Почему так произошло?
Ивлин Во (благодушно-иронически улыбнувшись): Лень.
Интервьюер: Что вы делали в Оксфорде?
Ивлин Во: Развлекался. Взрослел, знаете ли…
Интервьюер: Хорошо, как именно развлекались?
Ивлин Во: Ну, как и все в те дни.
Интервьюер (с нотками раздражения в голосе): Люди уже этого не помнят, будьте так любезны, расскажите.
Ивлин Во: Большую часть времени надирался, принимал гостей, заводил новые знакомства, писал глупые статейки в университетские журналы — в этом роде.
Интервьюер: О вас говорят — и об этом можно судить по вашим книгам, — что вы вращались в эстетических кругах Оксфорда, что, как мне кажется, сильно отличается от вашего теперешнего образа жизни. Я прав?
Ивлин Во (вынимая изо рта сигару, добродушно улыбнувшись): Оба ваших суждения справедливы [18].
И дальше в том же духе — не слишком балуя интервьюера интимными признаниями и хоть сколько-нибудь развернутыми ответами. Можете сами, если не верите, ознакомиться с записью передачи: ее легко можно найти на «ютьюбе».
Более интересным и содержательным, на мой взгляд, получилось телеинтервью, записанное в 1964 году на Би-би-си для программы «Монитор». Беседу на сей раз вела писательница и журналистка Элизабет Джейн Хоуард (1923–2014), в недалеком будущем — жена другого известного английского прозаика Кингсли Эмиса. Обаятельная, деликатная, не лишенная привлекательности сорокалетняя дама (судя по фрагментам передачи, которые мне удалось отыскать в Сети), своей доброжелательностью она растопила лед в сердце подозрительного и замкнутого старика, который мало-помалу разговорился, разоткровенничался и довольно развернуто высказался по широкому кругу вопросов, одарив очаровательную собеседницу целой россыпью по-набоковски «твердых суждений»: например, об «ушлой девахе» Гертруде Стайн или о «писавшем откровенную чушь» Джеймсе Джойсе.
Разумеется, русским поклонникам Во были бы интересны тексты всех без исключения теле- и радиовыступлений эксцентричного писателя, однако журнальное место ограничено, поэтому вашему вниманию будут предложены переводы только двух материалов: уже упомянутой телебеседы с Джейн Хоуард и более раннего интервью «Нью-Йорк Таймс», приуроченного к выходу американского издания повести «Новая Европа Скотт-Кинга».
По той же причине в нашем «Литературном гиде» опубликована относительно небольшая часть эпистолярного наследия Ивлина Во и представлена лишь малая толика его эссеистики и критики. Предпочтение отдано послевоенному, «послебрайдхедовскому» периоду, когда он писал уже не столько ради заработка, сколько по велению души и сердца: более серьезно и обстоятельно, чем в молодые годы, не на заказ, а только на темы, представлявшие интерес для него самого.
По тематике статьи «позднего Во» условно можно разбить на три группы: писания на религиозные темы (несмотря на несогласие с реформами в католической церкви, он до последнего дня оставался ревностным католиком), тексты, так или иначе связанные с общественно-политической проблематикой и в полной мере раскрывающие его консервативное мировоззрение — твердолобого тори, для которого приход к власти лейбористов был равнозначен концу света, а не удержавшийся в премьерском кресле Уинстон Черчиль был всего лишь позером и пустозвоном, «окружившим себя мошенниками», «не более чем ‘радиознаменитостью’, пережившей свою славу» (из письма Ивлина Во Энн Флеминг от 27 января 1965 г.) [19]. Наконец, самое для нас ценное и интересное: литературно-критические статьи, прямо или косвенно раскрывающие эстетическое кредо писателя.
Хочется верить, что в недалеком будущем найдется энтузиаст-издатель, который, невзирая на свирепствующий кризис и деградацию российского книжного рынка, выпустит солидный сборник документальной прозы Ивлина Во, в котором как можно более полно будут представлены и его письма, и его критические работы, посвященные как классикам, так и малоизвестным литераторам. Пока же будем довольствоваться несколькими переводами его рецензий на книги хорошо нам известных авторов первого ряда (одна из них — на дебютный роман Мюриэл Спарк «Утешители» (1957), подоспела как раз вовремя: в десятом номере «Иностранной литературы» за прошлый год опубликован его перевод).
Наш юбилейный «гид» был бы ущербным, если бы в нем хотя бы фрагментарно не была представлена критическая рецепция наиболее значимых произведений Ивлина Во. Мы привыкли к тому, что зарубежные классики, независимо от национальности или принадлежности к какому-нибудь «изму», преподносятся нам уже забронзовевшими, покрытыми патиной почтительного умиления — в то время как в реальности каждый из них проходил через сито пристрастной критики современников, далеко не все из которых готовы были воскурять им фимиам.
Не был исключением и автор «Мерзкой плоти», «Пригоршни праха», «Возвращения в Брайдсхед», «Незабвенной» и других, не менее замечательных образцов художественной прозы. Почти всегда они вызывали разноречивые отклики рецензентов, среди которых можно обнаружить ведущих англо-американских писателей XX века: Энтони Бёрджесса, Гора Видала, Грэма Грина, Ричарда Олдингтона, Джорджа Оруэлла, Джозефа Хеллера, Энгуса Уилсона, Кингсли Эмиса и др.
С авторитетными мнениями некоторых из них предоставляется возможность ознакомиться в разделе «Писатель в зеркале критики», который, надеюсь, станет постоянным спутником последующих «Литературных гидов». О том, чьи толкования, оценки и прогнозы оказались наиболее аутентичными, наиболее верными, судить, разумеется, вам, уважаемый читатель. В любом случае, согласитесь вы с ними или нет, они добавят новые краски в картину литературных нравов прошлого века и, безусловно, по-новому осветят фигуру замечательного писателя — знакомого незнакомца любителей по-настоящему умной и изящной словесности, все еще не переведшихся у нас на Руси.
Ивлина Во
Наклейки на чемодане
© Перевод В. Минушин
В феврале 1929 года Лондон был безжизненным и оцепенелым, будто брал пример с Вестминстера, где неделями тянулось последнее заседание правительства, только что появилось звуковое кино и на двадцать лет задержало развитие визуального искусства эпохи. Не было даже приличного дела об убийстве. И ко всему прочему стоял нетерпимый холод. Бестселлером в предшествующие месяцы был «Орландо» миссис Вулф [20], и, казалось, Природа вознамерилась выиграть некую небесную премию Хоторндена [21], подражая прославленному описанию Великих морозов [22]. Люди ежились, касаясь ледяного бокала с коктейлем, как герцогиня Мальфи от прикосновения к руке мертвеца [23], и, закоченевшие в открытых продуваемых такси, одеревенело ползли, как автоматы, к ближайшей станции метрополитена и там теснились, чтобы было теплей, на платформе, кашляя и чихая среди раскрытых вечерних газет.
Рис. Филиппа Жюллиана
Так что я уложил в чемоданы одежду, две-три серьезные книги, вроде «Заката Европы» Шпенглера, и огромное количество принадлежностей для рисования, поскольку двумя из множества совершенно невыполнимых вещей, которыми я положил себе заняться в этом путешествии, были серьезное чтение и рисование. Затем сел на самолет и отправился в Париж, где провел ночь с компанией сердечных, непринужденных и совершенно очаровательных американцев. Те пожелали показать мне местечко «У Бриктоп», очень популярное в те времена. Не было смысла, сказали они, появляться там раньше двенадцати ночи, поэтому мы сперва отправились во «Флоренцию». Пили мы шампанское, потому что одним из своеобразных результатов французской свободы было то, что пить полагалось его, и только его.
