— Все, ты не нужна мне! — и выскочил на улицу.
— Конец, — ощупывая скула, сказал Эрвин Грюне. — Мне там больше появляться нельзя.
— А мне можно? — всхлипнула Эрна.
— Ты иди! — сказал ей Грюне. — Опоздаешь на генеральную…
Эрна закрыла за собой дверь.
В тамбуре она остановилась, перевела дух, достала зеркальце и губную помаду. Услышала неразборчивые голоса Зандерса и Грюне. Заинтересовалась. И тогда Эрна хлопнула дверью, ведущей на улицу, а сама осталась в тамбуре. Теперь стало хорошо слышно, о чем говорили мужчины:
— Если они все-таки сыграют премьеру — с тобой или без тебя, — глухо рычал Зандерс ты тогда сыграешь роль покойника на собственных похоронах…
Эрна осторожно выскользнула на улицу.
В театре идет генеральный прогон спектакля. Прожекторы шарят по сцене и по залу. Они вырывают из полумрака зенитки, красноармейцев в касках и тулупах возле них. Высвечивают на мгновение Эрвина Грюне, стоящего в кулисе и прикрывающего рукой разбитую щеку, Астрид, Карин, одетую в платье Наташи. В первом ряду виден Стен Экман, а позади него — Эрна. Слышен гул самолетов, взрывы, один самолет с грохотом как бы врезается в землю. Высвечивается задник с золотыми куполами Кремля.
В центре рампы одиноко лежит зеленая солдатская каска с красной звездой.
В наступившей тишине солдат вынул из вещмешка балалайку, поудобнее устроился и заиграл мелодию «Из-за острова на стрежень». Другие солдаты достали табак из кисетов, принялись неумело скручивать козьи ножки.
Один и0з них сказал:
— Иван, а ведь мы — последний заслон перед матушкой-столицей. Что теперь будет?
— А будет то, — ответил другой, — что мы Москву не отдадим. Я вот сегодня ночью читал роман «Война и мир» графа Толстого. Вот так же французы на нас тогда шли, а мы победили! Хочешь, расскажу, как это было?
— Расскажи!..
Замолкла балалайка. На движущемся круге зенитка и солдаты уехали в боковую кулису. Теперь на сцене двор поместья Ростовых. Только задник остался прежний — на золотых куполах Кремля всполохи пожара.
Появился Курт Креппель, играющий старого графа Ростова, заговорил:
— Это в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской… Нынче народ разбирал оружие в Кремле.
Два человека, одетые по-крестьянски, проносят на подводы через сцену большой сундук. Грета (старая графиня Ростова) им говорит:
— Торопитесь, милые, торопитесь.
— Все укладывать и ехать, ехать, — подхватывает Курт Креппель.
В этот момент Эрна пересела ближе к Стену и зашептала ему:
— Стен, я должна тебе сказать что-то важное…
И тут на сцену выбежала Карин:
— Папа! Это нельзя! Посмотрите, что на дворе! Они остаются!
— Что с тобой? Кто они? Что тебе надо? — с досадой говорит Грета.
— Раненые, вот кто! — выкрикивает Карин. — Это нельзя, маменька, чтобы наши раненые к врагам попали! Это ни на что не похоже…Это такая гадость, такая мерзость, такая… Я не знаю! Разве мы немцы какие-нибудь!.. Маменька, ну что нас-то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе! — И Карин судорожно зарыдала. — Маменька… Это не может быть!
Грета подошда к Курту:
— Мон Шер, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого.
Карин вся светилась радостью:
— Папенька, маменька! Можно распорядиться? Я распоряжусь!.. — Она широко обвела взглядом сцену, зал и с воодушевлением громко велела: — Освобождайте! Все подводы под раненых — да, все! Сундуки обратно — в кладовые!..
Двое понесли сундук в обратном направлении. Бруно Мильес заиграл на скрипке.
На сцену вышел Карл Монссон в русской крестьянской поддевке. Сейчас он.
— Пьер.
— Я сразу вас признала, Петр Кириллович, — радостно приветствовала его Карин. — Мы уезжаем нынче, а вы? В Москве останетесь?..
— В Москве?.. — серьезно произнес Карл. — Да, в Москве…
— Прекрасно! Крикнул Стен Экман. — Прервемся на десять минут и пойдем дальше. Что у тебя? — спросил он Эрну.
— Тебе Карл ничего не рассказывал, что утром стряслось? — зашептала она.
— Нет, не рассказывал.
— Кошмар. Нехорошо получилось. В общем, мы с Карлом расходимся.
— Уже? Быстро…
— Он выследил меня с Эрвином. Ну, заподозрил. А там ничего и не было…
— Не сносить тебе головы, — вздохнул Стен.
— Да уж, — согласилась Эрна. — Но дело не в этом… Мне показалось, у нашего Грюне с хозяином мясной лавки, с Зандерсом, какой-то заговор против нас. Они почему-то нашей премьеры не хотят.
— Да? — недоверчиво произнес Стен. — Ты не перепутала?
— Да нет же! Я подслушала — он Эрвину грозил, если, мол, сыграют они премьеру, тебе, мол, не поздоровится…
Стен увидел Грюне, который из-за кулисы внимательно смотрел на них с Эрной и поглаживал разбитую скулу.
У загородного дома, принадлежащего Стену Экману, стоит мотоцикл с коляской. Около него те двое, что стреляли в актеров. Третий, радист, вышел из дома.
— Никого, — сообщил он.
— Успели, гады, — сказал первый мотоциклист и запустил камешек в стекло веранды.
— Поехали? — спросил радист.
— А может, карандашик профессора заодно проверим? И доложим! — предложил второй мотоциклист, а первый расплылся в улыбке.
— Через пять минут должен сработать, — пояснил второй мотоциклист, укладывая под стену мину, имеющую вид автоматического карандаша. Предварительно он вдавил кнопку на одном из его концов. Скомандовал: поехали!
Они попрыгали на мотоцикл и помчались по дороге. Остановились.
— Бракованный? — спросил второй мотоциклист.
И в то же мгновение раздался взрыв. Домик Стена Экмана развалился, над развалинами занялось пламя.
— Профессор работает без брака, — удовлетворенно сказал радист. — Порадуем старика!
Мотоцикл скрылся за лесом.
Маленький Оскар, изнемогая от тоски, бродил по огромной кваритре Акселя Хольма. Мальчик подошел к окну и, не отгибая тюлевую занавеску, стал сквозь нее смотреть во двор, где резвились дети.
В помещении без окон, в знакомой уже нам лаборатории, находятся профессор и Эрвин Грюне. Профессор что-то подправил в приборах и сказал Эрвину, который сидел на стуле, сжав виски ладонями.
— Ты все поставил на грань провала. С Эрной — это позор. Карин Хольм продолжает репетировать. У них уже спектакль готов! Ты намерен что-нибудь делать?
Грюне не шевелился.
— Посмотри мне в глаза, Эрвин Грюне, — как бы увещевая, попросил профессор, — дорогой мой агент шестого управления имперского министерства!..
Эрвин устало посмотрел на профессора. А тот мягко спросил:
— Что я буду докладывать?..
Стараясь остаться незамеченным, в подъезд дома Акселя Хольма вошел Стен Экман. В квартире Хольм спросил:
— Тебя никто не видел?
— Надеюсь. Где Оскар?
— Они на крыше. Ребенок должен дышать воздухом.
— Послушайте, Хольм, — сказал Стен, — что мне Эрна сегодня рассказала: якобы Грюне связан с мясником Зандерсом. Странно… Я Зандерса лет двадцать знаю. Он немец, но приличный человек. И, мол, оба не хотят нашей завтрашней премьеры. Может такое быть?
— Вот как… — задумчиво протянул Аксель. — Значит, Зандерс…
— Я к ним, — сказал Стен и по лестнице вдоль стены взбежал к люку в потолке, через который можно было проникнуть на плоскую крышу дома.
Карин и Оскар стояли у перил и смотрели на большой город. Бежали внизу огоньки машин, обозначая контуры улиц, громоздились скопления светящихся окон, мигала реклама.
— Карин, а тебя тоже могут украсть? — спросил Оскар.
— Я никому не нужна, — улыбнулась Карин.
— Ты папе нужна. Он бабушке говорил. А я кому нужен?
— Папе, мне нужен.
— И тем, кто хочет меня украсть?
Подошел Стен и обнял Карин за плечи.
— Ой, Стен, — тихо обрадовалась она.
— Папа! — вскрикнул Оскар и прижался к отцу.
Так они стояли…
— Пора, — Карин зябко передернула плечами.
Когда они спустились в квартиру, Карин позвала:
— Папа!
Никто не ответил.
— Странно. Он никуда не собирался, — сказала Карин.
