Профессор вошел и увидел портреты Карин:
— Натали Ростова?
— Карин Хольм…
— Ясно, ясно, — говорит профессор. — А зачем так много?
— Для витрины… ей подарю…
— Так много? Зачем? — тусклым голосом повторяет профессор и вдруг напористо приказывает: — Глаза!..
Эрвин вытягивается, смотрит в глаза профессору.
А тот ловким жестом извлекает из внутреннего кармана Эрвина бумажник и вынимает из него еще влажное фото Карин. Профессор пристально смотрит в глаза Эрвину и веско произносит:
— Как это надо понимать? Эта девушка не для тебя. Она ни для кого. А может быть, ты влюбился?.. Мальчик, ты ведь все провалишь… Отвечай! Влюбился?!
Профессор бьет Эрвина по одной щеке, потом по другой. Тот стоит без движения. Только отводит глаза.
— Глаза! — кричит профессор. — Скажи, что я ошибся! — Он бросил фото Карин на пол. Эрвин видит, что мягкие войлочные тапочки профессора наступили на фото.
— В нее влюблен Стен Экман. Их видели вместе в парке, — сказал Эрвин.
— Знаю. А что ты узнал?
— У Экмана мать, сын шести лет, оба живут за городом, — докладывал Эрвин.
— Сын, говоришь? А вот это мы упустили… Это мы упустили! — И в дверях профессор добавил, кивнув на фото Карин: — А с ней никаких контактов, кроме деловых, проверю.
Эрвин с ненавистью смотрел вслед профессору и, когда тот скрылся, поднял с пола фото Карин, снова положил его в бумажник и спрятал в нагрудный карман.
У себя дома Карин ходит по комнате, держа тетрадку с текстом роли, и репетирует.
— Три недели, целых три недели его нет!.. так… — она смотрит в тетрадку. — Так, поездил и перестал… И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь… Я теперь совсем, совсем успокоилась…
Карин сделала легкий тур по комнате и, отбросив тетрадку, продолжала:
— Вот она я!.. Ну и хороша. И ничего мне не нужно…
В квартиру вошел Аксель Хольм, прислушался.
Несколькими музыкальными фразами Карин попробовала голос, потом стала ходить по комнате, переступая с пятки на носок:
— Что за прелесть эта Наташа!.. Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое…
Хольм вошел в комнату, заговорил сердито:
— Я проклинаю ту секунду, когда согласился взять тебя на Тегнера.
— А я благословляю. Жизнь перестала быть пустой. Я встретила людей, которые нашли себе настоящее дело в этом стоячем болоте, в каком все мы барахтаемся… — Карин, выслушай меня, выслушай внимательно, — в голосе Хольма зазвучали просительные интонации. — Я почти уверен, что те выстрелы были не случайны.
— Ну и что?
— Не ходи в этот театр. Ты рискуешь жизнью.
— Стен Экман тоже рискует?
— Конечно.
— Почему ты ему об этом не скажещь?
— Я говорил. Он не слушает. Или не верит. Нужны точные доказательства.
— А когда они появятся, ты думаешь, он отступит?
— Он смелый человек. Но нельзя идти в бой, не зная врага.
— Сейчас один враг — фашизм. Этого врага он знает. Я жила, как во сне, — сказала Карин. — Сейчас я проснулась.
Она села к пианино и упрямо, сильно ударяя по клавишам, заиграла Грига.
Звуки музыки донеслись до Эрвина Грюне, который в этот момент, опасливо озираясь по сторонам, подходил к дому Хольмов.
— Безответственное фрондерство! — сказал инспектор, включая приемник на полную громкость. Оттуда зазвучал бравурный марш.
— Я такая, какой воспитал меня ты! — задорно заявила Карин, продолжая играть.
Закрывая окно, Хольм вдруг увидел укрывавшегося в подъезде напротив Эрвина Грюне.
— Тут что-то не так, — задумчиво сказал Хольм, — я думал он не захочет попадаться мне на глаза…
— Что там? — заинтересовалась Карин и тоже подошла к окну. И тоже увидела Грюне. — Эрвин?! — удивилась она. — Это он меня ждет.
— Я сейчас выйду и для начала набью ему морду, — сообщил Аксель Хольм.
— Где твоя знаменитая выдержка, папа? Выйду я.
— Это человек, которого, вероятно, надо опасаться больше других.
— Только не мне, — Карин выбежала из квартиры, по пути прихватив свою сумочку.
Эрвин, увидев Карин, поманил ее в подъезд:
— Карин!.. Я пришел предупредить вас… Я хочу вам сказать…
— Знаю: все в вашей жизни переменилось! — остановила его Карин. — Это вы уже писали. Я вышла… Я в прошлый раз вела себя неправильно… Надо было сразу сказать, чтобы вы ни на что не надеялись. Возьмите ваше письмо обратно, — вынув из сумочки письмо, она сунула его Эрвину.
— Я совсем о другом… — Было видно, что Эрвин Грюне растерялся искренне. — Вы ничего не знаете…
— И ничего знать не желаю! — заявила Карин. — И не мучайте себя, не надо. Ни я, ни отец — он, кстати, смотрит на нас из окна — мы не хотим ваших страданий.
— Карин, вы все-таки послушайте! — горячо воскликнул Эрвин. — Я могу увезти вас в Аргентину. Есть канал. Прочь от этого ужаса. Европа скоро погибнет. Я не знаю, что вы обо мне подумали: пошляк, примитив… Я хотел бы рассказать вам о себе. Может быть, вы бы поняли, что я лучше, чем кажусь. Вы бы мне поверили…
— Все это не имеет никакого значения! И причем здесь Аргентина?! — Карин торопилась закончить разговор. — Вы мой товарищ по труппе, партнер, коллега. Мы помогаем Стену, зачем все это? Не стойте здесь, не смущайте Акселя Хольма. Будем видеться на репетициях. До свидания, Эрвин, не сердитесь!
Она побежала через улицу к себе в подъезд, оставив Эрвина в полной растерянности.
Из окна за ними наблюдал Хольм. И только сейчас до его сознания дошел смысл слов диктора из включенного приемника: «Сегодня стало известно, что английский транспорт «Дарлингтон», имевший на борту крупный груз оружия и продовольствия, предназначавшегося войскам антигитлеровской коалиции, был атакован немецкими подводными лодками и потоплен вскоре после выхода из нейтрального порта в минувшую среду…»
Хольм продолжал внимательно смотреть на Эрвина Грюне.
В комнате Эрны собрались гости. Эрна и Карл сидят во главе стола. Здесь Стен Экман, Грета и Курт Креппель, Астрид, Карин, Бруно Мильес без скрипки и еще какие-то люди, приглашенные на эту скромную помолвку.
— Слово нашей Астрид! — провозглашает Эрна.
— Я не умею, — застеснялась та.
— Говори, обижусь! — настаивает Эрна.
— В жизни все должно быть красиво… Вот, как у них. — наконец, промолвила Астрид и показала на Эрну и Карла.
— Верно, Астрид, умница! — поддержал ее Стен.
— Тебе, Карл, повезло, она и хозяйка прекрасная — какой стол! — говорила Грета Креппель. — И мать будет настоящая. Это уж поверьте…
— А почему нет Эрвина? — спросил Курт Креппель.
— Текст учит, — смеясь ответила Эрна.
Карл приподнял свой бокал:
— Наверное, пора мне…Я хочу сказать, что не сразу решился на этот шаг…
— Да уж! — откликнулась Эрна.
— Жизнь наша так неопределенна, — продолжал Карл. — Но приходит момент, и понимаешь: нужно иметь что-то прочное, что-то навсегда и свое… Особенно сегодня.
Карин и Стен вышли в прихожую. Сюда доносились голоса компании, патефон. Он ввел ее в свою комнату: книги на полках, на подоконнике, на столе, на полу, эскизы декораций, макет выгородки, афиши. На тахте, свернутый в рулон, лежал матрас.
— Теперь я один, Карл перебрался к Эрне, — сказал Стен.
— Мне не нравится Эрна, — сказала Карин. — Она принесет ему несчастье.
— С Карлом не поспоришь. Да кто знает — может, образуется. — Стен внимательно посмотрел на девушку. — Я хочу с тобой поговорить. Это важно…
— Ты меня пугаешь, — тихо сказала Карин.
— Я долго не мог решиться…
— Говори…
В это время в прихожей зазвонил телефон.
— Прости, — сказал Стен и вышел взять трубку.
Из мясной лавки Зандерс говорил в телефонную трубку:
— Экман, собака! Это мы прибрали двух твоих щенков. Ты еще не забыл? Закрывай-ка свой балаган и немедленно. Понял? Упрешься, пеняй на себя, тогда приберем и твоего сынишку, твоего Оскара. Так что выбирай: или спектакль этот, или Оскар. Это последнее предупреждение.
