то ли потолок, то ли железная балка, то ли что-то еще ударило его по черепу. Он стоял у стола, но вдруг упал на колени и медленно сполз на пол. Долли сразу поняла его слова насчет страховки. Об Александре Твисте, в самом лучшем случае, можно было сказать, что лежал он тихо. Все-таки охнув, Долли взяла подушку и подложила ему под голову.
Лишь после этого она подошла к телефону и нежным голосом попросила соединить ее с Радж-Холлом.
– Мыльный?
Он отозвался сразу. Видимо, сидел, прильнув к аппарату.
– Слушай, лапочка!
– Да, золотко?
– Все в порядке.
– С этим типом?
– Угу. И с Шимпом.
– То есть как?
– А так. На что он нам? Шестьдесят пять процентов, это надо же! Капнула то-се, лежит себе, аки агнец. Подожди минутку! Так. Ну, все.
– В чем дело, куколка? Ты что-то услышала?
– Нет. Я увидела букет лилий и сунула одну ему в руку. Как-то естественней. Теперь слушай. Я еду в Лондон, в «Бельведер». Бери сумку и езжай туда же. Ясно?
– Но, лапочка…
– Что такое?
– Как я ее увезу?
– Ну, знаешь! Когда я уезжала, большая машина стояла в этом дворе. Наверное, и сейчас стоит. Забери сумку и скажи шоферу, что старикан его зовет. Потом садись за руль и бери курс на Бирмингем. Там машину оставь и пересядь в поезд. Вроде бы просто?
Мыльный долго молчал. Видимо, восхищение лишило его дара речи.
– Лапочка, – выговорил он, – что б я без тебя делал? Скажу тебе…
– Ладно, позже, – прервала его Долли, – мне некогда.
Глава Х
Хлопоты Мыльного Моллоя
1
Мыльный положил трубку и вышел из кабины, готовый к подвигу. Как все хорошие мужья, он считал свою жену и образцом и, скажем так, музой. Отирая красивый лоб – в кабине было жарко, – он немного постоял, обдумывая план кампании.
Собираясь бежать, как ошпаренный кот, благоразумный человек сперва заготовит линию отступления. И мистер Моллой пошел проверить, на месте ли машина.
Она была на месте. Садись – и езжай.
Ну хорошо. Но самое сложное не это. Капли притаились в кармане, однако проку от них нет, пока они не переместились в мистера Кармоди. А как это сделать?
Подсунуть эти капли – дело тонкое, да и сложное. Очень многое зависит от партнера. Прежде всего он должен что-то пить. В лечебнице препятствий не было. Все шло как по маслу. А вот здесь, в Радж-Холле, будет потруднее.
Нельзя же, в конце концов, насильно поить хозяина в половине двенадцатого! Может, он не пьет до ленча, а тогда дворецкий рядом крутится. И вообще, этот ленч еще часа через два, если не больше, а тут вся суть – в скорости.
Мистер Моллой, беззвучно стеная, вышел в сад, чтобы обдумать проблему, и как раз осознал, что это ему не под силу, когда увидел исключительно приятное зрелище. Мир засиял снова, птицы запели.
Увидел он ров, на нем – ялик, а в ялике – мистера Кармоди с удочкой в руке.
С эстетической точки зрения розоватая рубаха и мятая шляпа, которую давно пора отдать достойным беднякам, не так уж привлекательны, но Мыльному они представлялись несказанно прекрасными. Он рыбу не удил, но знал рыболовов. Они – маньяки. Ни землетрясения, ни мор, ни крах династии не оторвут их от любимого дела. Лестер Кармоди с удочкой практически равен Лестеру Кармоди, наполненному до краев самыми лучшими каплями. Можно сказать, что он – в ином мире.
– Клюет? – радостно спросил Мыльный.
– Ы… ы… ы… – донеслось с ялика.
– Так держать! – воскликнул благожелательный гость.
И, бодро помахав рукой, поспешил к дому. Все стало просто, и ребенок бы справился, если у этого ребенка есть чем вскрыть шкаф.
– Я птицам скажу, – пел Мыльный, входя в холл, – и пчелам скажу, и цвета-ам…
– Да, сэр? – почтительно спросил Стергис, возникая невесть откуда.
– Деревьям скажу, что я их лю-ю-блю… – продолжил было гость, но вдруг осекся. Всегда смутишься, если застанут за пением, но, кроме того, как сказал бы Стергис, он замер. Судите сами, вот – никого не было, и вот, на тебе, дворецкий! Хранитель Радж-Холла навряд ли пользовался люками, но иначе его появления не объяснишь.
Однако рядом с буфетом Мыльный заметил дверь, прикрытую зеленой бязью. Видимо, из-за нее Стергис и выскочил.
– Ничего-ничего, – сказал мистер Моллой.
– Я думал, вы звали, сэр.
– Нет, не звал.
– Прекрасная погода, сэр.
– Великолепная.
Мыльный тупо смотрел на дряхлого слугу. Мир снова окутала тьма, и он опять подумал, какая пропасть отделяет замысел от исполнения.
Казалось бы, взломай шкаф, пока хозяин удит этих щук или там угрей, бери сумку – и привет! Смело, красиво, в полном смысле слова – величественно. А дойдешь до мелочей – и заметишь, сколько тут препон.
Начнем с шума. Как тут управишься тихо? На первый же звук из-за зеленой двери явится этот братец Мафусаила.
– А, черт! – сказал Моллой.
– Простите, сэр?
– Нет, ничего. Я думаю.
Действительно, он думал и кое до чего додумался. Мы знаем, что в тяжкие минуты наш разум сбрасывает куртку, засучивает рукава и обретает невиданную силу. Быть может, если бы проблема встала за столом, в беседе, мистер Моллой бы спасовал. Но сейчас он с рекордной скоростью нашел решение. Если без шума не обойдешься, надо поднять шум.
Хорошо, а какой? Треск дерева. Когда же дерево трещит? Когда столярничают. То есть как? А так, что-нибудь мастерят. Что? Ну, домик для кроликов. Предположим, у вас есть дочь, которая в порыве чувств решила их завести. Собственно, она могла их тут видеть. Он сам их видел где-то в парке.
Неплохо, неплохо. Теперь посмотрим, съест ли это Стергис. Мир делится на два разряда людей: когда вы говорите в одиннадцать утра, что собираетесь делать кроличью клетку, одни поверят, другие – нет. Ископаемый служитель принадлежал скорее к первому разряду. Судя по всему, он поверит чему угодно.
– Знаете что? – спросил Мыльный.
– Нет, сэр.
– Моя дочь хочет, чтоб я смастерил клетку для кроликов.
– Вот как, сэр?
Мыльному полегчало. Дворецкий не усомнился, скорее уж – обрадовался, словно получил из дому хорошие вести.
– Есть у вас какой-нибудь ящик и топор?
– Конечно, сэр.
– Тогда принесите их.
– Сейчас, сэр.
Дворецкий исчез за зеленой бязью, а Мыльный пока что рассмотрел шкаф. Ничего особенного, с одного разу откроешь. Это хорошо. Да, он мыслитель, но если надо, может стать и деятелем.
Послышался шум. Вернулся Стергис с ящиком и топором, словно Ной, загружающий ковчег.
– Пожалуйста, сэр.
– Спасибо.
– В детстве я тоже держал трусиков. Ой, сколько их было! Трусиков и белых мышей, я их очень любил. И головастиков, те в банке.
Он, улыбаясь, прислонился к стене, и Моллой понял, что последний из викторианцев собирается беседовать. Вероятно, ему показалось, что у Мыльного – салон.
– Не хочу вас задерживать, – заметил тот.
– Что вы, сэр! – успокоил его дворецкий. – Я не занят. Серебро почистил, очень рад теперь побеседовать. Могу кое-чем помочь, я эти клетки делал. А вы, сэр? Да, много я их сделал в свое время.
Тоска и отчаяние охватили Моллоя. Слова вылетали из дворецкого, как летучие мыши из амбара. Говорил он о кроликах своей юности – об их повадках, обычаях, вкусах. Быть может, тому, кто интересуется кроликами, но ленится открыть энциклопедию, это принесло бы пользу, Мыльный же бесился, приближаясь к кровожадным помыслам. Ему припомнилось, что топором не только рубят дерево. Словом, Англия трепетала на опасной грани. Она могла лишиться старейшего из дворецких.
Стергис тем временем перешел к сравнительно зрелым годам. Даже если бы Моллой был повнимательней, рассказ вряд ли тронул бы его, ибо речь шла о каком-то знакомом, который держал кроликов, и ясности ее мешало то, что дворецкий именовал их трусиками, а по странной случайности знакомый звался мистер Трусе. По-видимому, Трусе так нежно любил трусиков, что поселил их в спальне. В конце концов его жена утопила их в пруду, и он никогда ее не простил, поскольку трусики были ему дороже, чем миссис Трусе.
Тут Стергис остановился, видимо – ожидая замечаний.
– Да? – сказал Мыльный, тяжело дыша.
– Да, сэр.
– В пруду?
– В пруду, сэр.
Слово это, как «Сезам, откройся», задело какую-то струну в сознании мистера Моллоя.
– Ах да! – сказал он. – Совсем забыл. Мистер Кармоди
