этом отношении поведение современного молодого человека! Его ухаживание почти нельзя назвать ухаживанием. Его метод напоминает метод общеизвестного юмористического героя:
Вырос тенью. Встал стеною,
Голос-резок, Взгляд – стилет.
Обожаю. Будь женою.
Время деньги. Да иль нет?
Сэм Марлоу был горячим сторонником этого лапидарного метода. Это был решительный молодой человек, которому не требовалось размышлять целый год, чтобы сообразить, что Вильгельмина Беннетт самой судьбой с изначала веков предназначена ему в невесты. Он знал об этом с первого же момента, как встретил ее на пристани, и все последующие обстоятельства как-то: прогулки по палубе, чтение, разговоры, обеды, чаепития и даже совместное участие в разных играх только укрепляли его в первоначальном мнении. Он любил ее со всем пылом своей натуры, а пылкость Марлоу вошла в поговорку в Бретон-Стрит на Баркли-Сквер, и какой-то внутренний голос твердил ему, что она в свою очередь любит его. Как бы там ни было, но мисс Беннетт желала, чтобы ее жених или будущий супруг был во всем похож на сэра Гелехэда, и Сэм, нисколько не желая преувеличивать своих достоинств, откровенно сознавал, что никто не походит на сэра Гелехэда больше, чем он. На этом-то основании он и решил сделать сегодня предложение Вильгельмине Беннетт.
Он вынул бритвенный прибор и, став перед зеркалом, начал водить бритвой по лицу.
– Я – Бандолеро, – мычал Марлоу намыленной физиономией, – я, я… Бандолеро. Да, да, я Бандолеро…
Смятая куча простынь и одеял на нижней койке начала проявлять признаки жизни.
– О, боже! – простонал Юстес, приподнимая голову.
Сэм бросил на своего кузена полный сострадания взгляд. Страшные мучения пришлось пережить Юстесу за последние несколько дней, и Сэм всякий раз приятно удивлялся, когда находил его утром еще в живых.
– Что, опять плохо, старина?
– Нет, я чувствую себя недурно, возразил Хайнетт: меня поразило только, что кто-то вздумал тут ни с того ни с сего изображать петуха. Как погода?
– Великолепная. Море…
– Ради бога, не говори мне о море!
– Виноват. Солнце сияет во все лопатки. Почему ты не встаешь?
– Ничто не заставит меня встать.
– Послушай, брат, кутни-ка и съешь на завтрак яйцо.
Юстес содрогнулся и кисло посмотрел на Сэма.
– У тебя сегодня чертовски самодовольный вид, – с упреком проговорил он.
Сэм вытер бритву и положил ее на место. В нем происходила душевная борьба. Но желание поделиться с кем-нибудь своей тайной одержало верх.
– Дело в том, проговорил он, как бы извиняясь: – что я влюблен.
– Влюблен? – Юстес разом выпрямился на постели и здорово стукнулся о верхнюю койку. – И давно это с тобою?
– С самого начала путешествия.
– Мне кажется, что ты мог бы сообщить мне об этом раньше, с упреком заметил Юстес. Я, небось, рассказал тебе о своих страданиях. Отчего же ты не сказал мне, что и с тобой случилась эта скверная история?
– Видишь ли, старина, за последние несколько дней я заметил, что мысли твои работают, так сказать, в совершенно ином направлении…
– Кто она?
– Я познакомился с ней здесь на пароходе.
– Прекрати это, торжественно заявил Юстес. – Как истинный друг говорю тебе, прекрати это. Послушайся совета человека, который знает женщин. Не делай этого!
– Чего не делать?
– Не делай ей предложения. Я догадываюсь по блеску твоих глаз, что ты собираешься сделать ей предложение, может-быть, еще сегодня утром.
– Нет, не утром, а после завтрака. Я всегда считал, что ко всякому делу нужно приступать после завтрака.
– Не делай этого! Женщины-исчадия ада, все равно, выходят ли они за тебя замуж, или отказывают. Неужели тебе не известно, что женщины носят черные вечерние туалеты специально для того, чтобы заставить тебя застегивать их, когда ты и без того уже опоздал в театр, и что, в силу какого-то чисто бесовского коварства, крючки и петельки на этих черных платьях также черные? Представляешь ли ты себе…
– Я подумал обо всем этом.
– Затем, прими во внимание детский вопрос. Подумай, что будет с тобой, когда ты окажешься вдруг отцом, – а ведь достаточно одного внимательного взгляда на тебя, чтобы убедиться, что шансов у тебя на это очень много, – мальчика в очках, с торчащими передними зубами, который будет мучить тебя всякими идиотскими вопросами. Из шести мальчиков, которые попались мне, когда я входил на этот пароход, у четырех были очки на носу и зубы, как у кроликов. Двое других были тоже отвратительны, хотя и в другом роде. Что будет с тобою, когда ты станешь отцом?
– Я не просил тебя говорить мне грубости, – сухо ответил ему Сэм: – всякий мужчина обязан рисковать.
– Откажись от нее, – умолял Юстес. – He выходи из каюты до конца путешествия. В Саутгемптоне ты легко можешь скрыться от нее в сутолоке, а если она станет засыпать тебя письмами, ответь ей, что ты болен и доктора запретили тебе волноваться.
Сэм посмотрел на него возмущенно. Теперь больше, чем когда-либо, он понимал, почему девушка, обладавшая известными идеалами, отказала этому человеку. Он оделся и, плотно позавтракав, вышел на палубу.
§ 2
Утро, как он и сказал, было действительно великолепное. Образчик солнечного света, который он узрел через иллюминатор, был ничто в сравнении с действительностью. Пароход, казалось, плыл в какой-то огромной ярко-синей чаше, по лазоревому ковру, усыпанному серебряными блестками. Такое утро способно толкнуть человека на великий подвиг, такое утро призывает его как можно шире расправить грудь и быть романтичным. При виде Билли Беннетт в бледно-зеленом свитере и белой юбке, Марлоу сейчас же изменил свою программу действий. Нельзя было откладывать предложения до после полудня. Необходимо было покончить с этим сейчас же. Гениальнейшие блюда гениальнейшего повара не могли бы придать ему лучшего настроения, чем то, в котором он находился сейчас.
– Доброе утро, мисс Беннетт
– Доброе утро, мистер Марлоу.
– Какой чудесный день.
– Очаровательный.
– В хорошую погоду совершенно иначе чувствуешь себя на пароходе.
– Да, не правда ли?
Как странно, что величайшие исторические события, одно из которых должно было развернуться в следующий момент, всегда начинаются столь прозаическим манером. Шекспир пытается затушевать истину, но нет ни малейшего сомнения в том, что Ромео и Джульетта в сцене на балконе также обменивались замечаниями относительно наступавшего утра.
– Может быть, мы пройдемся? – спросила Билли.
Сэм оглянулся. Было то самое время дня, когда палуба бывает полна гуляющими. Пассажиры, завернутые в пледы, точно коконы, лежали в креслах, тихо подремывая, в ожидании стюарда, который должен был появиться с чашкой бульона ровно в одиннадцать часов. Другие, более энергичные, прохаживались взад и вперед. С точки зрения человека, имеющего намерение
