всхлипывая, сошла вниз, прикидываясь, будто вне себя от расстройства. Увидев ее, У Сун строго сказал:
– Перестаньте плакать, невестка! Скажите лучше, когда умер мой брат? Чем он болел и как лечился?
– Дней через десять – пятнадцать после вашего отъезда, – принялась рассказывать невестка, продолжая притворно всхлипывать, – У старший вдруг заболел сердечной болезнью и так пролежал девять дней. Я уж и богам молилась и к гадальщику обращалась, каких только лекарств не перепробовала, но ничто не помогало, и он умер, оставив меня страдать в одиночестве.
Узнав о приходе У Суна и опасаясь, как бы Пань Цзинь-лянь не проговорилась, старая Ван пришла ей на подмогу.
– У моего брата не было никакой сердечной болезни, – сказал У Сун, выслушав невестку. – Как же это он вдруг мог от нее умереть?
– Зачем вы говорите так, господин начальник?! – вступила в разговор старуха. – Ведь недаром говорится, что даже ветры и облака приходят нежданно-негаданно, а уж беда или счастье подавно. Разве счастье бывает вечным?
– Я многим обязана мамаше Ван, – сказала вдова У старшего. – Сама ведь я беспомощна. Если б не она, то кто же еще из соседей помог бы мне?
– А где он похоронен? – спросил У Сун.
– Да ведь я одна-одинешенька, – продолжала причитать вдова У. – Где уж мне было искать место для могилы! Подержала я его три дня дома, а потом предала сожжению.
– Сколько же дней прошло после смерти брата? – допытывался У Сун.
– Через два дня будет сорок девять дней, – ответила невестка.
После этого У Сун долго сидел задумавшись, а потом вышел из дому, отправился в уездное управление, прямо к себе в комнату, и там заменил свою одежду траурной. Затем позвал стражника и, приказав ему принести конопляную веревку, подпоясался ею. Спрятав под одеждой широкий кинжал с острым лезвием и захватив немного серебра, он запер комнату и вместе со стражником отправился в город. Там он купил крупы, муки и других съестных припасов, благовоний для возжигания, свечей и бумажных денег и со всем этим пришел под вечер к дому брата и постучался.
Когда невестка открыла ему, он вошел и велел стражнику приготовить поминальный обед, а сам зажег перед алтарем свечи, расставил закуски и вино. С наступлением второй стражи, когда все кушанья были уже на столе, У Сун склонился перед алтарем и произнес:
– Дорогой брат мой! Душа твоя еще нас не покинула. При жизни ты был слаб и немощен, но кончина твоя остается для меня загадкой. Если тебя обидели или кто погубил твою жизнь, то прошу тебя, брат мой, явись мне во сне, и я сумею отомстить за все!
После этого, окропив алтарь вином, он сжег бумажные деньги для поминовения и принялся плакать. Он плакал так громко, что все соседи, слышавшие его плач, исполнились к нему состраданием. А вдова У в своей комнате тоже притворно голосила.
Кончив оплакивать покойника, У Сун пригласил стражника разделить с ним трапезу. Потом он достал две циновки, одну дал стражнику, велев ему лечь у входа во внутренние комнаты, а свою расстелил у алтаря. Вдова же поднялась к себе наверх и там заперлась.
Наступила уже третья стража, однако У Сун все ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть, а стражник спал как убитый и громко храпел. Тогда У Сун поднялся, оглядел алтарь и заметил, что светильник перед ним едва теплится. Потом он услышал, как сторож отбивает стражу, – три удара третьей стражи и еще три четверти. У Сун вздохнул, сел на циновку и сказал самому себе: «Брат мой при жизни был человеком слабым и умер непонятной смертью…» Не успел он договорить, как почувствовал, что из-под алтаря повеяло холодом. Ледяное дуновение погасило пламя светильника, и комната погрузилась во мрак. Лишь зашелестели от ветра полосы жертвенной бумаги, развешанные по всей комнате. Могильным холодом повеяло на У Суна, и волосы у него на голове встали дыбом. Ему почудилось, будто из ниши, в которой стоял алтарь, вышел кто-то и сказал: «Дорогой брат мой! Жестокой смертью я умер!»
Слова эти прозвучали еле слышно, и когда У Сун хотел приблизиться к алтарю, чтобы получше разглядеть, что там происходит, то никакого ветра уже не было и голос стих. Тогда У Сун повалился на свою циновку и стал раздумывать: «Что же это такое? Во сне, что ли, я все это вижу?»
Он взглянул на стражника, но тот продолжал спокойно спать. «Что-то неладно с этой смертью, – размышлял У Сун. – Должно быть, он хотел что-то сообщить мне, но грубая сила в моем смертном теле заставила его дух отступить. Что ж, запомним это, а пока никому и говорить не стоит. Утро вечера мудренее».
Когда стало светать, стражник поднялся, согрел воды и подал У Суну помыться. Едва У Сун освежился после сна, как сошла невестка и, пристально глядя на него, спросила:
– Хорошо ли вы спали, деверь?
– Невестка, – в свою очередь обратился к ней У Сун, – от какой болезни умер мой брат?
– Да что вы, дорогой деверь, – отвечала та, – или уж забыли? Я ведь сказала вам накануне, что от сердечной.
– А какое лекарство он принимал? – спросил У Сун.
– Да у меня тут и рецепт остался, – засуетилась невестка.
– А гроб кто заказывал? – продолжал расспрашивать У Сун.
– Я попросила нашу соседку, матушку Ван, сходить за ним, – отвечала Пань Цзинь-лянь.
– А кто выносил покойника? – спросил У Сун.
– Местный чиновник, ведающий погребением, – Хэ Цзю- шу всем распоряжался, – ответила невестка.
– Ладно, – сказал У Сун, – сейчас я схожу в уездное управление, а потом вернусь.
И он в сопровождении стражника вышел из дому. Когда они дошли до перекрестка, У Сун спросил его:
– Не знаешь ли ты чиновника, ведающего погребением, по имени Хэ Цзю-шу?
– А разве вы забыли его? – отвечал стражник. – Ведь он приходил поздравлять вас. Его дом в Львином переулке.
– Проводи-ка меня к нему, – попросил У Сун.
Когда стражник привел его к дому Хэ Цзю-шу, У Сун сказал:
– Теперь можешь идти.
И стражник ушел.
У Сун толкнул дверь и с порога громко спросил:
– Господин Хэ Цзю-шу дома?
Хэ Цзю-шу только что встал. Услышав голос У Суна, он до того перепугался, что у него руки и ноги отнялись. Кое-как повязав голову косынкой, хозяин поспешил разыскать спрятанные кости и серебро и вышел навстречу гостю. Кланяясь У Суну, он сказал:
– Давно ли изволили вернуться, господин начальник?
– Только вчера, – отвечал У Сун. – Я пришел поговорить с вами об одном деле, – продолжал он. – Может
