долларов.
– Да, конечно, – согласилась Мэри. – Завтра я пришлю ему чек и кое-что сверх того.
– А я нет! – Все в изумлении повернулись к леди Кэролайн, которая уже полностью оправилась и кипела праведным гневом. – Все это яйца выеденного не стоило, и я никоим образом не уполномочивала вас платить за меня этим людям сто долларов.
У коротышки Госса, стоявшего рядом с машиной, вдруг опасно сверкнули глаза.
– Вы не собираетесь отдавать мне долг?!
– Разумеется, она отдаст, – успокоил его Дик.
Но в Госсе внезапно всколыхнулась память о тех унижениях, которые ему приходилось претерпевать в бытность свою посыльным в Лондоне, и он, бледный в лунном свете, грозно надвинулся на леди Кэролайн и выплеснул на нее поток ругательств, призванных объяснить ей, кто она есть на самом деле, а когда она с ледяным смехом повернулась, чтобы уйти, не задумываясь, припечатал своей маленькой ногой, безусловно, самую высокородную мишень в своей жизни. Захваченная врасплох, леди Кэролайн вскинула вверх руки, словно подстреленная, и ее облаченное в матросский костюм тело распласталось на тротуаре.
– Мэри, – перекрывая свирепый визг, крикнул Дик, – уймите ее! Иначе через десять минут вы обе будете в кандалах!
По дороге в отель старик Госс не произнес ни слова, и только когда они миновали казино в Жуан-ле-Пене, все еще захлебывавшееся джазовым кашлем и рыданиями, тяжело вздохнул и сказал:
– Никогда в жизни не видел таких женщин, как эти. Я был знаком со многими знаменитыми куртизанками из разных стран и зачастую испытывал к ним большое уважение, но таких, как эти, не встречал никогда.
У Дика и Николь была привычка вместе ходить в парикмахерскую стричься и мыть голову с шампунем, сидя в соседних залах. Из смежного помещения до Николь доносились лязг ножниц, звон мелочи, бесконечные «вуаля» и «пардон». На следующий день после возвращения Дика они тоже отправились постричься, вымыть волосы и высушить их под душистым дыханием фенов.
Мимо парадного входа в отель «Карлтон», окна которого, так же как двери многих винных погребков, в эту летнюю пору смотрели на улицу слепыми глазницами, проехала машина, в ней сидел Томми Барбан. Николь успела заметить, что выражение лица у него было задумчивым и мрачным, но при виде ее сменилось удивлением и тревогой. Она разволновалась, ей захотелось быть с ним и ехать туда, куда ехал он. Час, проведенный в парикмахерской, показался ей еще одним часом впустую потраченного времени, из которых состояла вся ее жизнь, – еще одним коротким сроком тюремного заключения. Парикмахерша в белом халате, со слегка размазанной помадой на губах, пахнущая одеколоном, напоминала Николь ее многочисленных сиделок.
В соседнем зале Дик, со слоем мыльной пены на лице, клевал носом, укрытый парикмахерской накидкой. В зеркале, перед которым сидела Николь, отражалась часть коридора, соединявшего мужскую и женскую половины, и Николь встрепенулась, увидев в нем Томми, решительно направлявшегося в мужской зал. Она поняла, что сейчас все решится, и вспышка радостного волнения обожгла ее.
До нее донеслись обрывки начавшегося разговора.
– Привет, мне нужно с вами поговорить.
– …что-то серьезное?
– …серьезное.
– …не совсем подходящее.
Минуту спустя Дик, недовольно вытирая полотенцем наспех вымытое лицо, вошел в кабинку, где сидела Николь.
– Твой друг сильно распален. Он желает говорить с нами обоими. Я согласился, чтобы покончить со всем этим. Идем!
– Но меня еще не достригли.
– Не важно – идем!
Она нехотя попросила удивленную парикмахершу снять с нее пеньюар.
Чувствуя себя растрепанной и неухоженной, она последовала за мужем на выход. Стоявший снаружи Томми склонился к ее руке.
– Идемте в «Кафе дез Алье», – сказал Дик.
– Куда угодно, где можно спокойно поговорить, – согласился Томми.
Когда они устроились за столом под спасительной тенью деревьев и к ним подошел официант, Дик спросил:
– Николь, тебе что-нибудь заказать?
– Свежевыжатый лимонный сок.
– Мне – un demi, – сказал Томми. [75]
– «Блэк-энд-уайт» и сифон с водой. – Дик посмотрел на официанта.
– К сожалению, «Блэк-энд-уайт» не осталось, есть только «Джонни Уокер».
– Хорошо.
Пусть голос не слышен,
Но в тишине
Звучит мелодия во мне…
– Ваша жена вас не любит, – внезапно выпалил Томми. – Она любит меня.
Оба уставились друг на друга с удивительно беспомощным выражением лиц. В подобной ситуации мужчины едва ли способны общаться напрямую, потому что их отношения косвенно определяются тем, в какой мере каждому из них принадлежит или будет принадлежать стоящая между ними женщина, и все их чувства проходят через ее раздвоенное «я», как через неисправный телефонный коммутатор.
– Минутку, – сказал Дик и повернулся к официанту: – Принесите мне лучше джин и сифон.
– Слушаюсь, месье.
– Итак, продолжайте, Томми.
– Мне совершенно ясно, что ваш брак с Николь изжил себя. Для нее он исчерпан. Я ждал этого момента пять лет.
– А что скажет Николь?
Оба перевели взгляд на нее.
– Я очень привязалась к Томми, Дик.
Он кивнул.
– Ты ведь меня больше не любишь, – продолжила она. – Осталась просто привычка. После встречи с Розмари ты никогда уже не относился ко мне, как прежде.
Недовольный таким поворотом разговора, Томми резко перебил ее:
– Вы не понимаете Николь. Вы продолжаете обращаться с ней как с пациенткой только потому, что когда-то она была больна.
Их разговор внезапно был прерван настырным американцем зловещего вида, продававшим свежие выпуски «Геральд» и «Таймс», якобы доставленные прямо из Нью-Йорка.
– Все получено напрямую, – гордо сообщил он. – А вы здесь давно?
– Cessez cela! Allez Ouste! – закричал Томми и продолжил, обращаясь к Дику: – Ни одна женщина не станет терпеть… [76]
– Эй, приятели, – снова вклинился американец, – думаете, я впустую трачу время? А вот многие другие так не думают. – Он достал из бумажника серую газетную вырезку, и Дик сразу же узнал изображенную на ней карикатуру: толпы американцев лавиной стекают по трапу лайнера с набитыми золотом мешками. – Думаете, я не вольюсь в их ряды? Вольюсь! Я только что приехал из Ниццы на велогонку «Тур де Франс».
Пока Томми прогонял его своим свирепым «allez-vous-en», Дик вспомнил: это был тот самый человек, который пять лет назад приставал к нему на улице Сент-Анж.
– А когда «Тур де Франс» доберется сюда? – крикнул он ему вслед.
– С минуты на минуту, приятель.
Американец наконец удалился, бодро помахав им рукой на прощание, и Томми снова повернулся к Дику:
– Elle doit avoir plus avec moi qu’avec vous. [77]
– Говорите по-английски! Что означает «doit avoir»?
– Doit avoir? Что со мной она будет счастливее.
– Ну да, прелесть новизны. Но мы с Николь были очень счастливы вместе, Томми.
– L’amour de famille, – глумливо усмехнулся Томми. [78]
– А если вы с Николь поженитесь, это не будет «l’amour
