то не мешкай! — И он поспешно открыл решетку, чтоб Уллик и впрямь не ушел.
Не ошибся советник, уверенный, что в Армине победит страсть к эффекту; он вошел с таким видом, будто действительно явился навестить смертельно больного.
— Иди погляди на результаты своих трудов, на гибель «Папирки»! — продолжая декламировать, Армин подвел Уллика к окну в противоположном углу и, приподняв коврик с ламбрекенами, молча указал ему на стену.
Пан советник, никогда не веривший тому, чего опасался Фрей, даже не глянув туда, произнес:
— А больше тебе нечего показывать — и это после двадцати пяти лет, что мы не виделись?
Тон его был жалостливым — тем суровее держался Армин.
— После этих двадцати пяти лет я должен бы указать тебе на дверь! — вскричал он. — Но я сделаю это не раньше, чем докажу, что ты этого заслуживаешь!
— Армин! — Уллик выпрямился перед шурином со всем своим достоинством. — Не шути со мной!
— Отнюдь, — возразил тот. — Момент, когда мы встретились впервые за четверть века, чтобы снова — и в последний раз — поговорить друг с другом, слишком серьезен, к тому же у меня нет ни времени, ни охоты шутить — мне нужно другое.
— А именно?
— Свести с тобой счеты, пан императорский советник!
— Я пришел к тебе с лучшими намерениями, а ты начинаешь ссору!
— До ваших намерений мы еще дойдем, пан советник. А пока подобьем итог... Извольте же посмотреть! — Армин провел пальцем по стене зигзаг — от подоконника до полу.
— Ха! — засмеялся Уллик. — Чего тут смотреть! Трещина с волосок в штукатурке!
— Простите, — возразил Армин, — с волосок эта трещинка была час назад, пока вы не пустили вашу турбину, а теперь в нее войдет кусок картона, как мы сейчас и убедимся; а может, она и еще шире.
Армин взял со стола полоску плотной бумаги и всунул ее в трещину. Бумага вошла беспрепятственно и даже совсем ушла в стену — Армин придерживал ее уже только ногтями за самый краешек.
— Если б эта полоска была такой же длины, какой толщины стена, пан советник, вы могли бы вытащить ее с другой стороны! — уже без злобы, почти приветливо объяснил Армин. — Это доказывает, что треснула вся стена. О, я-то знаю толк в трещинах «Папирки», пан императорский советник! Эта — первая сквозная; все прежние, возникшие в ходе строительства, были пустяковыми и не увеличивались. Но эта час назад была шириной с волосок, в нее не входила даже тонкая бумага, а через два часа в нее с легкостью войдет вот этот нож!
И Армин взял со стола свой нож для переплетных работ, тонкий, как лист бумаги.
— Затем трещина обозначится и в нижних этажах, — мечтательно продолжал он, — и к утру рухнет старая «Папирка» Фреев! Твои разрушительные труды будут завершены!
Долгий вздох, словно испуганного ребенка, дал знать, что в комнате находится третье живое существо. Уллик перевел глаза на ширму в углу и разглядел под нею босые женские ступни. Он тотчас догадался, кому эти ступни принадлежат, — в доме все давно знали о Жофке.
Армин помолчал, прикрыв глаза как бы от утомления, но вдруг широко открыл их и страшным голосом, с диким выражением на лице, вскричал:
— Мерзавец!
Его длинная борода вздрогнула трижды по числу слогов, после чего он так опасно взмахнул ножом, что Уллик невольно отшатнулся.
— Не бойся, Карл! — опять уже приветливым тоном заговорил Армин. — Мне было бы, правда, очень приятно всадить в тебя нож за все, что ты мне причинил, но такая месть была бы слишком краткой — к тому же я избавил бы тебя от того, что ты заслужил, — а заслужил ты такой конец, какой сам себе уготовил!
Нож вырвался из рук Армина и, пролетев по всей комнате, стукнулся черенком об дверцы буфета (в стиле Генриха IV).
— Да, да, оседает южная стена «Папирки», — с меланхолической напевностью продолжал Армин, словно последний из могикан, поющий предсмертную песнь. — Оседает — и ляжет на машинный зал акционерного общества, которое подкопало ее фундамент, и с нею погибнет основатель ее и весь его род!
— Послушай, Армин, — севшим голосом проговорил советник, — ты городишь чепуху, сам же ты своим заявлением заставил образовать смешанную комиссию, которая, тщательно исследовав старое здание, объявила, что всякая опасность от строительства новой фабрики исключена, — а такая комиссия обманывать не станет.
— Да ты и сам ей не поверил — то-то сразу после нее застраховал «Папирку» на большую сумму!
— Это в любом случае был мой долг как шефа фирмы, и совладельца предприятия, и отца семейства — и раз ты не возобновил страховку...
— Да, я этого не сделал, потому что судьба «Папирки» — моя судьба! И я никуда отсюда не уйду!
Уллик внимательно посмотрел на шурина — и живо вспомнились ему припадки, случавшиеся с Армином в молодости; врачи определяли их как известного рода эпилепсию без потери памяти. Он совершенно забыл о цели своего прихода.
— Поверь я хоть единому слову из твоих фантазий — я велел бы вывести тебя отсюда силой! — сказал он.
— А так как не веришь, то и не сделаешь этого, — парировал Армин и засмеялся — не то как ребенок, не то как юродивый. — Однако, дорогой зятек, моя гибель точно так же неизбежна, как и твоя! Ты уже и в эту минуту все равно что мертв!
— Но позволь!..
— А нет? Как ты переживешь свое банкротство? Ну-ну, не сверли меня взглядом, будто не знаешь, что сегодня к трем часам тебе придется официально объявить о приостановке платежей! Да ведь ты пришел ко мне просить четыре тысячи, чтоб уплатить по фальшивому векселю, который выдал твой миленький сыночек, — вот они, твои лучшие намерения, с которыми ты, говоришь, явился ко мне!
— Откуда ты знаешь?!
— Я многое знаю, о чем ты, да и другие понятия не имеют. Но эту причину нетрудно было угадать. Твои дети, когда им приходится туго, прибегают ко мне за помощью — так и твой молодец Боудя приходил ко мне вчера. Что ж, я отказал ему; я рассудил; что хотя парень-то мне симпатичен, но если я дам ему денег, то не придет его отец, а мне надо было, чтобы он пришел. Видишь ли, четыре тысячи у меня есть —
