Однако, в моём случае, семья Нили вознаградила меня как за г-на Хука, так и за Луи и за всё прочее. Эта встреча семьями была тщательно спланирована, и её надолго запомнили все. Мы отправились туда все вместе, трое верхом и трое в экипаже, а все Нили оделись в воскресные одежды, только у г-жи Нили поверх чёрного шёлкового платья был изящный фартук. После взаимных приветствий она убежала назад на кухню, а Джим, г-н Нили и я занялись лошадьми. Когда закончились эти хлопоты, прозвучал гудок, и мы все целой процессией, смущённо прошествовали в столовую на обед, великолепный обед. Г-жа Нили потчевала нас всем тем, что я едал раньше, и кроме того было ещё очень много всякого. Джим был просто восхищён и подмигнул мне. Но и всем остальным угощенье понравилось.
Разговоры же меня не интересовали. Они все вращались вокруг меня и приняли форму соревнования между матушкой и г-жой Нили, которые пытались переговорить друг друга. Все рассказы матушки мне были известны, так же как и сёстрам, поэтому они лишь фыркали и толкали меня ногами под столом. Мне были также известны воспоминания г-жи Нили, но не в такой форме, как я услышал их в тот день. Она, казалось, помнит всё, что я когда-либо говорил и делал здесь, и некоторые из моих поступков и в особенности высказываний представлялись мне совсем не такими, как казались раньше. Вполне изящные поступки выглядели смехотворными. Матушка иногда восклицала от удивления, а сёстры перешёптывались, утверждая, что ничего удивительного нет. Не хочу сказать, что г-жа Нили выдавала меня, а если и так, то в каком-то скрытом виде. Те поступки, которые раздражали её раньше, теперь выглядели вполне приличными. Как в тот раз, когда я упал в загон для свиней, к примеру, и мне пришлось мыться и нужно было выстирать мне всю одежду, "до последнего стежка", - г-жа Нили тогда, несомненно, была очень сердита.
- Всё это ненужная лишняя работа ради тебя, а ты лежишь себе в чистоте и уюте в моей мягкой постели, пока я тут уродуюсь для тебя, - вот что сказала она мне тогда, а теперь, рассказывая матушке об этом, она просто усмехнулась подобно Джиму, как будто бы ей это даже нравилось.
А самой тревожной темой для меня и отца, самой весёлой для Джима, и наиболее счастливой для матушки и г-жи Нили была тема того, что они называли "действенностью молитвы". Как только они затронули её, отец вовлёк г-на Нили в обсуждение погоды, положения на рынке и будущего сельского хозяйства. Джим слушал дам, и мне пришлось тоже, и мы услышали, как они сравнивают часы, в которые я молился. Мать сообщила ей, что видела меня на коленях около девяти часов вечера, так как в это время я ложился спать, а г-жа Нили точно знала час, так как в записях сестры было сказано, что кризис прошёл вскоре после девяти.
Главным же доказательством было то, что г-жа Нили ощутила облегчение, как будто бы чья-то рука сняла с неё большой груз, и с этого времени она стала чувствовать себя лучше. Джим стиснул мне под столом колено и улыбнулся, не знаю уж для чего, то ли выразить своё одобрение ... или по другому поводу.
Когда уже к вечеру мы запрягли лошадей и поехали домой с коляской набитой свежими яйцами, овощами, фруктами, пирогами и прочими дарами, все посчитали, "что прекрасно провели время".
К тому же была договорённость, что в будущем в наш дом будут регулярно доставляться все те продукты, которые г-н Нили вывозил на рынок. Они также заключили большой контракт на сено и зерно. И с тех пор семья Нили, кто-нибудь из нихпримерно раз в неделю появлялся у нас в доме, и иногда оставался у нас или же приходил снова к обеду.
Обе семьи подружились на всю жизнь и продолжали связи даже после того, как я уехал учиться в колледж. Г-жа Нили заболела и умерла, когда я был в Германии.
Мне телеграфировали и просили спасти её, я попытался, но не сумел. В это время я уж больше не молился, но ради г-жи Нили сделал это, и она об этом знала. Но всё было напрасно. Г-н Нили совсем извёлся по поводу её здоровья. Он сильно постарел, продал ферму и переехал в город, а что стало с Джимом, я не знаю. Отец взял на себя управление его незначительными сбережениями, устроил его в пансионат, где нужно было платить такую часть из его капитала, которого должно было хватить на столько-то лет,месяцев и дней. Но конечный срок беспокоил его, и отец написал мне, попросил оформить письменное обязательство о том, что после того, как его средства кончатся, я буду содержать его до конца жизни. Я так и сделал, и кажется г-н Нили перестал тревожиться. Но умер он как раз в то время, как деньги кончились, хоть и заверял отца, который перед смертью навещал его почти каждый день, что он согласен принятьсодержание от меня, но я ведь должен-то ему всего лишь несколько недель... за всё то хорошее, что он сделал для меня, он и г-жа Нили.
Г-жа Нили так и не узнала, что я стал выпивать и с широкой дороги к храму свернул на узенькую тропинку в ад. В Сакраменто переехала одна семья с мальчиками с восточного побережья, Саутуорты, и они увлекли меня и мою команду хотя бы только потому, что мы презирали их и старались навредить им. Они хорошо одевались. "Мы же, простые парни", вообще игнорировали одежду, а поскольку носить всё-таки что-то надо было, то предпочитали простецкую одежду, которую носили фермеры, вакеро и ковбои. Ребята Саутуорты мозолили нам глаза, они носили восточную одежду, такую, как мы видели в иллюстрированных газетах с востока, к тому же они не стеснялись и не стыдились её. Мальчики могут одновременно презирать и любить, пренебрегать и тайно ненавидеть кого-либо и в то же время любить, они не так последовательны как взрослые. Мы собрались и задумались, что можно сделать, и порешили, раз они так свободно носят хорошую одежду, то, наверное, не могут ездить верхом. Мы посадим их на коня и собьём с них немного спеси.
Лошадь матушки была очень своенравной, она была спокойна с ней, но просто зверела под мальчиком. Мы называли её Желтая Молния. Я однажды спросил Эрни Саутуорта, не хочет ли он покататься с нами как-нибудь верхом. Он вежливо ответил, чтоблагодарит за приглашение. И вот мы уселись на лошадей после школы и поехали к дому Саутуортов, я на своём жеребёнке, ведя в поводу Жёлтую Молнию.
Подсадили Эрни на коня, который, как мы и предполагали, взвился и ускакал прочь.
Нам пришлосьскакать следом за во весь опор несущимся мальчиком, шляпа у него слетела, курточка надулась ветром, лицо побледнело. Молния поскакала на нашу улицу, завернула так быстро, что он чуть ли не свалился и прямиком понеслась к конюшне. Конь скакал так бешено, что не сумел завернуть в проулок. Он попытался сделать это, но проскочил и попал на столб у дороги. Он остановился как дикая лошадь, пара-тройка ужасных рывков, и сбросил Эрни Саутуорта у столба, тот упал на руки и колени.
Когда мы подскакали, поймали Молнию и спешились, чтобы полюбоваться на гнев и раны восточного паренька, тот поднялся и ... извинился. Он вовсе не собирался пускать лошадь таким образом, не ожидал просто такого резкого старта, он сейчас попробует снова и надеется, что получится лучше. Но линчевать паренька таким образом было совсем неинтересно. Мы признались, что подстроили всё это, приняли паренька в свою ватагу и сразу же отправились обмывать это дело.
Никто из писателей-психоаналитиков не может угадать или проследить психологию нашего падения. Только мальчишки могут полностью постигнуть логику всего этого.
Поскольку Эрни Саутуорт сумел выйти из положения с непокорной лошадью, он должен был стать одним из нас, а так как он одевался хорошо и нам надо было держаться вместе, то и нам пришлось позаботиться о своей одежде. Став пижонами, мы не очень-то следовали моде с "востока" (что в Калифорнии означает восточнуючасть США), а шли несколько впереди её, копируя те модели, которые изображались в комических еженедельниках. Нам они представлялись более выразительными, чем выкройки и рисунки модельеров. Когда ты должным образом одет, то и поступать надо соответственно одёжке. И мы отправились на танцы и по девочкам. Теперь мир женщин, танцев и моды - это самостоятельный мир со своими идеалами и героями.
Героем нашего нового мира был парень чуть постарше нас, который хорошо танцевал, одевался и умело разговаривал. Девушки увивались около него потому, что на следующий после танцев день он умело и подробно рассказывал девочкам, как была одета та или иная красавица бала. Нам хотелось подражать ему, но мы не умели описывать дамские наряды, так что нам пришлось имитировать некоторые другие его поступки. И самым простым из этого была привычка отправляться в салон, стать у бара и устроить выпивку. Мы танцевали, пижонили и беседовали, но выпивка была главным, таким же тщеславным занятием, как гуртование скота или охота на бобров, но не менее увлекательным. Однажды, к примеру, когда я шатаясь (несколько больше, чем следовало), отошёл от стойки, то услышал как один завсегдатай говорил другому:
