А тут вдруг детишки. Приспичило им в тот момент выскочить из двери и гнать по веранде со всех ног, наперегонки. Да с криком. Когда грохнула стеклянная дверь веранды, Марстон так и вздрогнул, чуть из штанов не выпрыгнул. А женщина стоит себе, руки на груди скрестила и даже бровью не поведет. Холодная как ледышка. Марстон – он паршиво выглядел.
Что-то с ним было нехорошо. Знаете, возьмется что-нибудь делать, засуетится, тыща ненужных движений, да все как-то срыву, с маху, а дело ни с места. И взгляд странный, то на вас остановится, то в сторону скользнет, то снова на вас.
Детишек трое – две девчушки кудрявенькие, лет четырех-пяти, и парнишка, совсем малыш, за ними хвостиком.
– Какие ребятишки симпатичные, – сказал я. – Ну ладно, надо мне дальше двигать. Вам, думаю, захочется фамилию на почтовом ящике сменить.
– Верно, – сказал Марстон, – верно. Займусь этим через денек-другой. Но мы не ждем пока писем ниоткуда. Во всяком случае, не скоро.
– Ну, как знать, – говорю, – всякие штуки выкидывает эта старая почтовая сумка, когда и не ждешь. Не вредно и подготовиться. – Я было двинулся прочь. – Кстати, если ищете работу, я могу подсказать, к кому обратиться на деревообделочном у Симпсона. Там у меня друг мастером. Он может за вас словечко замолвить… – Я стал спускать на тормозах, потому, вижу, им это все до лампочки.
– Да нет, спасибо, – говорит.
Тут она вставляет:
– Да не ищет он работу.
– Ну ладно, тогда до свиданья.
– Пока, – говорит Марстон.
А она – ни словечка.
Это, значит, было в субботу, как раз накануне Дня памяти [18]. В понедельник нам дали выходной, и я не был в том квартале до самого вторника. Не скажу, чтоб я очень удивился, когда увидел, что прицеп во дворе как стоял, так и стоит. Но что до сих пор не разгружен – это уж ни в какие ворота! Какие-то вещички, примерно треть того, что там было, перекочевали на веранду: кресло, кухонный хромированный стул и большой картонный ящик с одеждой. Он стоял открытый. Еще какая-то часть, думаю, была внесена в дом, а остальное – не меньше половины – так и ни с места. Ребятишки подбирали с земли какие-то палочки, стучали по крыльям прицепа, вроде гвозди забивали, лазали в него через откинутый задний борт, снова вылезали. Папочки и мамочки нигде и видно не было.
В четверг я опять увидел этого парня во дворе и напомнил про почтовый ящик.
– Никак не соберусь, – говорит. – Все руки не доходят.
– Ну да, – говорю. – Все-таки времени требует. Когда переезжаешь на новое место, столько всего надо. Коулы – это те, что раньше здесь жили, – выехали всего за два дня до вашего приезда. Ему предложили хорошую работу в Юрике. В Управлении по делам рыболовства и охоты.
Марстон погладил бородку и отвел глаза, вроде занят своими мыслями.
– Ну, увидимся, – говорю.
– Пока, – отвечает.
Ну, коротко говоря, он так и не собрался поменять табличку на ящике. Приду, бывало – а уж времени порядком прошло, – с каким-нибудь почтовым отправлением на их адрес, а он посмотрит:
– Марстонам? – скажет. – Ну да, это нам, наша фамилия Марстон… Надо будет как-нибудь сменить табличку на ящике. Или просто достану банку краски и закрашу старую. Как их там звали – Коулы? – а глаза все время туда-сюда, туда-сюда. Потом посмотрит на меня как-то искоса и дернет подбородком. И все. Так и не собрался сменить табличку на ящике. А мне что? Я наплевал и забыл.
Хочешь не хочешь, а сплетни до тебя доходят. То, слышу, рассказывают, что он – тюремная пташка, что вроде отпущен под честное слово и должен был уехать из Сан-Франциско – обстановка там нездоровая. Поэтому, мол, и поселился у нас в Аркате. Женщина эта, говорили, и вправду его жена, только все дети – не от него. Другие говорили, что преступник-то он преступник, только в тюрьме ни в какой не сидел и в Аркате скрывается от полиции. Только у нас немногие бы подписались под этим. Не похож он был на такого, не мог бы настоящее преступление совершить. Зато, мне кажется, большинство у нас приняло как истину самую страшную сплетню. Во всяком случае, именно эта история в Аркате больше всего была в ходу. Женщина-то – наркоманка, как утверждали сплетники, и муж привез ее сюда избавиться от страшной привычки. В подтверждение рассказывали, как Салли Уилсон нанесла Марстонам визит. Салли Уилсон из добровольного общества «Поздравляем с приездом». Она зашла к ним как-то за полдень и после рассказывала, честное слово, ужас, какое странное это семейство. Особенно женщина. То сидит и слушает, что ей рассказывает Салли, ну прямо вся в слух обратилась, то – буквально в ту же минуту – уже стоит у мольберта работает, вроде Салли тут и не было никогда. А Салли-то еще продолжает говорить! Ну и опять же с ребятишками: то она их целует и милует, вдруг – хлоп! – уже верещит на них неизвестно за какую провинность. Да и вообще – просто в глаза ей взглянуть попристальней, так сразу видно, говорила Салли. Только эта Салли Уилсон уже сто лет как свой нос всюду сует, вынюхивает да выискивает не знаю чего. Она ведь из общества «Поздравляем с приездом», вот и лезет куда не просят, а считается, что так и надо.
– Ну кто их знает, – бывало, говорю в ответ на эти россказни. – Не скажите. Ему бы на работу устроиться.
Что там ни говори, а только я уверен: там, в Сан-Франциско, у них хватало неприятностей. Не важно каких. Вот они и решили смотать удочки. Хотя зачем им было в Аркату ехать, не могу понять. Ведь не работу искать они к нам приехали.
Первые недели не очень-то много им почты приходило, и говорить не о чем: в основном рекламные проспекты из всяких фирм. Потом изредка стали приходить письма, одно-два в неделю. Когда я к их дому подходил, порой видел кого-нибудь из них у крыльца или во дворе. А порой – никого. Зато ребятишки вечно тут крутились. Забегут в дом на минутку – и опять во двор. Или на соседнем незастроенном участке играют. Надо сказать, еще когда они въезжали, дом и участок не больно-то хорошо выглядели, это верно. Но уж теперь! Жалкие остатки газона пожелтели и высохли, повсюду повылезали здоровенные сорняки… Смотреть противно. Я так понял, что старик Джесопп приходил пару раз, говорил, включите, мол, воду, полейте лужайку. Они сказали, что у них шланга нет и купить не могут. Ну он им оставил свой. Потом смотрю, ребятишки с этим шлангом играют на пустыре. Тем дело и кончилось. Пару раз видел около дома
