ворота храма Акиба, а иди вдоль гостиницы «Мусасия», там ближе.
О-Тё. Да, я все время этой дорогой ходила. А что именно купить?
Тобэй. Ради меня, пожалуйста, не беспокойтесь! Сейчас должны прийти люди из гостиницы «Хираива», они что-нибудь принесут.
О-Ёси. Ах так? Ну, тогда… (Она в замешательстве.) О-Тё, дорогая, все же сбегай быстренько!
О-Тё. Бегу, бегу!
О-Ёси. Купи печенье обоих сортов, мы положим его на алтарь преподобного Нитирэна!
Эти слова несутся вслед убегающей О-Тё. Желание О-Тё оставить двоих совпадает с желанием О-Ёси, обе умеют быть тактичными по отношению к чужим чувствам.
Ну а теперь кое-что к сведению читателей.
Оба сорта – превосходное печенье к чаю.
Знаменитые гостинцы с острова Мукодзима.
Автор широко оповещает об этом не потому, что дружит с продавцами сладостей. В какое бы время года ни приехали вы развлечься на Мукодзиму, печенье – замечательный подарок для вашей семьи.
Превосходного качества печенье, приготовленное исключительно чисто, заметно превосходит рисовые лепешки «сакурамоти», которыми славятся здешние места.
Но мы отвлеклись. Тобэй и O-Ёси, оказавшись лицом к лицу через столько лет, все еще чувствуют некоторую неловкость. Великую радость и в то же время смущение, испытываемые O-Ёси, трудно выразить словами, и ей нечем доказать, что семь лет она была верна Тобэю. Она лишь плачет и плачет.
Чем же закончится эта сцена?
Это вы узнаете, прочтя главу семнадцатую.
Расправились морщинки
меж бровями,
Лицо улыбкой расцвело,
тревоги – прочь!
Цветок раскрылся,
Нет его прекрасней
В весенней изумрудной дымке
Нераспустившихся бутонов.
Тобэй, обняв О-Ёси, гладит ее по спине.
Тобэй. Ну, полно! Хоть и не ведая того, я заставил тебя жестоко страдать. Но ведь теперь мы уже нашли друг друга. И если позволительно мне просить тебя, то поверь – отныне все будет хорошо!
O-Ёси. Я очень счастлива, что вы говорите мне эти ласковые слова, но ведь мужчины – все мужчины, не только вы – непостоянны в своих привязанностях… Теперь заботы на сердце станет еще больше, чем прежде, и мне тревожно.
Тобэй. Но отчего же, отчего ты во мне сомневаешься?
O-Ёси. Отчего? Хранить вам верность всю жизнь, даже если мы больше никогда не встретимся, решила я сама, такое уж у меня сердце – до самой глубины прониклось оно вашей добротой. «Пусть хоть в будущей жизни, но только он…» – так думала я и неуклонно следовала своему решению, с утра до вечера трудилась, терпела лишения, была по-мужски тверда и отважна. А вы в это самое время, забыв обо мне, сблизились с госпожой Коноито из «Каракотоя»… Сестрица О-Тё мне рассказала. Да, я понимаю, что для репутации мужчины это не пустое – иметь любовницу-гейшу, покупать самых дорогих ойран… Но вы не преминули удостоить вашей ласки и внимания даже О-Тё, которую случайно встретили после долгого перерыва!
В это время служанки и мальчики из гостиницы «Хираива» вносят три больших короба. Они выставляют принесенное на кухне и, откланявшись, уходят.
Ой! Чего тут только нет! Скорее бы О-Тё вернулась. (Приведя кухню в некоторый порядок, она вновь ложится в постель, обессиленная.)
Тобэй. Это приходили из «Хираива»? Если бы знал, я бы сам все прибрал… Я думал, ты в туалетную… Надо было приказать им что-то сделать?
O-Ёси. Да нет, сейчас уже девочка придет…
Тобэй. Я про другое. Может, надо было велеть им приготовить твой любимый суп со взбитыми яйцами? A-а? Каково! Ты говоришь, что мужчины лишены чувств, а я вот помню даже, что тебе нравится или не нравится из еды, хотя мы любили и были вместе всего лишь три дня, и то семь лет назад. Что ты на это скажешь? «Ветреник», «бесчувственный»?
Очарование О-Ёси – улыбающейся, с лицом, залитым счастливыми слезами, – превосходит сейчас красоту Коноито, Ёнэхати или О-Тё. Тобэй обнимает О-Ёси.
Я ведь не знал, что ты здесь, и очень тосковал. А Коноито чем-то на тебя похожа… По правде говоря, это не было глубокое чувство, просто в то время мне нужно было развеяться. А заботы о гейше Ёнэхати я взял на себя по одной важной, но тайной причине, о которой сейчас не могу говорить. Дай-ка хорошенько взглянуть на тебя! Ты так похудела, бедная…
О-Ёси. Доктор говорит, что вся эта хворь – только от переживаний. Он сказал, что полезно время от времени красиво причесаться, принять ванну… И вот через каждые два-три дня я кое-как бреду в купальню, опираясь о плечо О-Тё. Обессилела так, что самой неприятно, – еле хожу!
Тобэй. Понятно, почему при своем тяжелом недуге ты мне показалась чересчур красивой! На тебе же ни пятнышка грязи! Не будь ты больная – я бы тебя так просто не отпустил.
Тобэй говорит все это смеясь, а О-Ёси, пристально взглянув на него, вдруг с трепетом приникает к коленям Тобэя, подняв к нему зардевшееся лицо.
О-Ёси. Теперь я могу умереть!
Тобэй. Ты замерзла под этим тонким покрывалом! (Укрывает ее одеялом.) Мне тоже что-то зябко… (Накрывает тем же одеялом и себя.)
Как раз в это время у дверей кухни появляется задыхающаяся от бега О-Тё. Она робко заглядывает внутрь – в доме тишина. Чувствуя неловкость, она отправляется подметать дорожку за оградой.
Неслышно ступая, она переходит через мост над садовой канавкой, и вдруг – не то принесенный ветром лепесток сливы, не то первая весенняя бабочка… Как тут не вспомнить сон Чжуан-цзы! [46] Да и сама она… Ведь имя О-Тё тоже значит «бабочка»!
Все в этом мире изменчиво, непостоянно – вот и Тобэй с О-Ёси встретились… И это О-Тё, сама того не ведая, свела их. Спустя семь лет к ним вновь вернулось минувшее, и их любовный шепот кажется чем-то диковинным юной девушке.
Автор, Тамэнага Сюнсуй, берет на себя смелость заметить тут следующее. Хотя в представленном на суд публики сочинении нет недостатка в обольстительных сценах, все героини искренни в своих чувствах, я не изображаю распутных, испорченных женщин. А если в редких случаях и попадаются такие, как O-Ито в повести «Река Тамагава» [47], то они лишь наглядно подтверждают неотвратимость воздаяния за хорошее и дурное, а также служат предостерегающим примером. Но если некоторые люди и не брезгуют незатейливыми книжонками, которые рассказывают об одной женщине и двух мужчинах, об общем изголовье на одну лишь ночь или даже о том, как две пары совокупляются меж собою, то такие читатели будут меня лишь
