комнату, обращается к Тобэю.
О-Тё. То-сан, пожалуйте сюда.
Тобэй. Можно ли? Больной это не повредит?
O-Ёси. Нет, что вы! Сегодня я уже гораздо лучше себя чувствую. Прошу вас, не стесняйтесь, пройдите сюда! Простите, что не встречаю вас как полагается… Здесь такой беспорядок! О-Тё, дорогая, приготовь поскорее чай!
Тобэй. Нет-нет, ради меня не беспокойтесь, пожалуйста! (С этими словами он заходит в комнату О-Ёси.) Еще раз прошу прощения…
Садится, однако ему предлагают другое место, в почетном углу, и в этот момент хозяйка и гость обмениваются взглядами. На лицах обоих – изумление, они не верят глазам. O-Ёси вдруг заливается слезами, прижимая руки к груди. На нее это совсем не похоже.
O-Ёси. Конечно, это вы! Семь лет назад, по пути из Нариты, вы остановились в гостинице «Цутия» в Сакуре…
Тобэй. Да, так и было! Дождь заточил меня в одной из верхних комнат гостиницы, и я попросил, чтобы прислали кого-нибудь для компании за рюмкой. Только вот для вас это плохо обернулось…
O-Ёси. А для вас! Новому человеку – столкнуться со скандалом! Ссора из-за ревности к успеху чужака у гейши… Я тогда подумала, что вы рассердились на меня из-за того, что ваше имя станут впредь поминать в связи с какой-то бродячей певичкой, которая и сама-то себя стыдится. Поэтому я пошла принести вам свои извинения и… Это была судьба!
Тобэй. А я, когда они вломились, подумал только: странная запальчивость! Но сердце мое все же не из дерева или бамбука – я ввязался в ссору, не предполагая, чем все кончится…
O-Ёси. Я так надеялась, что мы снова встретимся в Эдо, как вы говорили… После того свидания я стала стыдиться своей напускной бойкости, а вернувшись из скитаний домой, отложила сямисэн и научилась делать женские прически. Все потому, что думала: вдруг встречу вас! Не могла я больше порхать по жизни, не могла, чтобы люди свысока смотрели на мое ремесло. И уж тем более претило угождать мужским прихотям. Но прошу вас, не подумайте, что я чересчур превозношу свое целомудрие!
Открывшись Тобэю, O-Ёси смотрит на него полными слез глазами, она смущена. Однако ее молчание говорит ему больше, чем любые слова. О, сердцу его знаком этот тонкий, изысканный аромат зрелого чувства…
Тобэй. Я чувствую себя так, как будто все это сон… Когда мы повстречались в Сакуре, вам было как раз девятнадцать. Несчастливый для женщины год [44] – и вот вы пустились в паломничество. В гостинице мне сказали, что вы вместе с вашим батюшкой направляетесь в храмы Нариты и ищете способ заработать, чтобы оплатить дорожные расходы. От этих слов так и повеяло – «ветреница»! Однако, сверх ожидания, я не встретил чего-либо похожего на развязность, напротив: подлинный талант, прекрасная внешность, умение себя держать…
Довольная похвалой, О-Ёси весело смеется.
O-Ёси. Не желаю слышать! Семь лет назад я поверила этим сладким речам – и вот, до сего дня храню вам верность… Быть может, для вас этот подарок – лишняя обуза, тогда простите меня, прошу вас!
То, что она говорит и делает, совершенно не похоже на прежнюю O-Ёси, которую мы встретили в начале повести. Таково уж женское сердце: в этом мире нет женщин добрых или злых, сильных или слабых – все переменчиво. Каков ее мужчина – такой становится и женщина. Белозубая молодка [45] бывает блеклой, а женщина в годах и по натуре скромная – яркой и броской. Ведь это ради мужчины они так меняются. И тот, кто со стороны судит, мол, эта женщина – порочна, эта – добродетельна, ничего не знает о любви.
Тобэй. А ведь просить у вас прощения должен я! Сразу после возвращения из Нариты я узнал, что мои друзья собираются в путешествие, в провинцию Ямато, и мне захотелось отправиться с ними. Баловень родителей, строптивец, лентяй, я пустился в дальний путь в компании таких же, как и сам, повес. От Исэ до Нанивы, везде мы изощрялись в безумствах: узнали, что такое красавицы из Киото, наряды и разносолы из Нагасаки… В праздных скитаниях летели дни и месяцы, а тем временем в Эдо скончался мой дядюшка, человек весьма солидный. Вдобавок за время моего отсутствия пять самурайских семейств, постоянные клиенты отца, отказались от услуг нашего торгового дома из-за ошибок в расчетах. Я всего этого не знал: путешествовал, сорил деньгами и, наконец, неудовлетворенный тем капиталом, который оставался у меня за пазухой, набрал денег взаймы у самураев, с которыми мы ведем дела в провинциях по всей стране. Чуть ли не двадцать рё я выпросил у клановых старейшин, обойдя семнадцать или восемнадцать поместий. Ну а когда и эти деньги кончились, я вернулся в Эдо. Однако не так страшно оказалось, что я растратился, и не то поставили мне в вину, что за сотни ри от дома я забыл про семью и родителей. Самое главное – что я не явился на похороны дядюшки. Это узнал весь свет и счел непростительным, а более всех оскорблена была тетушка. Эта тетушка – старшая сестра моей матери и наследница всего состояния; и когда я, устав от разгула, явился в Эдо, я не знал еще, что в наказание за пренебрежение долгом семейный совет решил в тот же день изгнать меня из столицы. Так на некоторое время я оказался препоручен заботам родственников в Кадзусе. О тебе я вспоминал часто, но поделать ничего не мог.
Через два года я наконец вернулся домой. Я думал о тебе, везде искал, но так и не нашел, хотя не забывал ни на мгновение.
O-Ёси. Вполне понятно, что вы не смогли меня разыскать. Отец тогда решил, что из Сакура мы должны отправиться в Омикаву, а потом дальше на восток, хотя мне и хотелось поскорее возвратиться в Эдо. А после этого я простудилась, заболела… Отец тоже хворал, и наше возвращение домой задержалось чуть ли не на два месяца. О вас до меня доходили лишь какие-то слухи, а в точности узнать ничего было нельзя. И как раз в это время умер мой отец. Даже с помощью тетушки я могла лишь кое-как перебиваться. Стать гейшей? Невыносимо было думать, что однажды мы с вами встретимся и вы сочтете, что для меня не существует искренних чувств. И вот я решила: пусть заработок парикмахерши и ненадежен, но угождать мужчинам…
В это время О-Тё приносит чай.
О-Тё. Сестрица, чай готов, но к чаю – ничего…
О-Ёси. Да, к сожалению, ничего нет…
О-Тё. Может быть, я схожу туда, где мы обычно покупаем?
О-Ёси. Хорошо, но тогда ты не заходи в
