а отчасти на счет законов мутации. Это обнаружилось при работе с растениями и подтвердилось на примере людей.
— Но, разумеется, наиболее важное поступательное развитие претерпевает наше мышление и все то, что мы создаем, — говорила Сомель. — Замечаете ли вы, что физические различия между вами сопровождаются соотносимыми различиями в образе мыслей, чувств или произведенных продуктов? Или находите ли вы в похожих людях соответствующее сходство в их жизни и в работе?
По этому вопросу мы довольно сильно сомневались и склонялись к мнению, что в большей степени физических отличий содержатся возможности для совершенствования.
— Конечно, должны содержаться, — призналась Зава. — Мы всегда считали непоправимой катастрофой то, что в самом начале лишились половины нашего небольшого мира. Возможно, это одна из причин, по которой мы так настойчиво стремились к осознанному улучшению.
— Но приобретенные качества не передаются по наследству, — заявил Терри. — Август Вейсман [6] это доказал.
Они никогда не оспаривали наши категоричные заявления, лишь записывали их.
— Если так, то все наши достижения обусловлены или мутацией, или исключительно обучением, — с серьезным видом продолжала она. — Мы, конечно же, достигли очень многого. Возможно, все эти лучшие качества лишь дремали в нашей матери-прародительнице, а тщательно продуманное и проводимое обучение пробуждает их, и все наши личностные различия зависят от небольших вариаций в предродовом периоде.
— По-моему, это в большей степени обусловливается вашей накопленной культурой, — предположил Джефф. — И достигнутой вами поразительной степенью психического развития. Мы очень мало знаем о способах воспитания души, а вы, похоже, — достаточно много.
Так или иначе они явно проявляли более высокую способность к активному мышлению и более высокий уровень культуры поведения. Зная по прежнему опыту нескольких людей, которые выказывали такую же спокойную вежливость и с которыми было приятно соседствовать, по крайней мере когда они демонстрировали «чинное поведение», мы заключили, что наших наставниц тщательно отобрали из множества кандидаток. Позднее мы все сильнее поражались тому факту, что вся эта вежливость являлась результатом методичного воспитания: они в ней рождались и с ней росли. Она была для них столь же естественной и распространенной, как кротость голубей или предполагаемая мудрость змей.
Что же до умственного развития, то должен признаться, что именно оно меня больше всего изумляло и в то же время уязвляло при взгляде на отличительные черты Женландии. Вскоре мы перестали высказывать мнение об этом и других аспектах, которые представлялись им настолько очевидными и само собой разумеющимися, что вызывали неудобные вопросы касательно ситуации у нас дома.
Как нельзя нагляднее это проявилось в сфере продуктов питания, о чем я сейчас попытаюсь рассказать.
Подняв на высочайший уровень культуру земледелия и тщательно вычислив количество людей, которое сможет жить в довольстве на этой территории, а затем сократив население до нужной численности, кто-то решит, что больше ничего делать не надо. Но они так не считали. Для них страна представлялась единым целым — это был их дом. Они и сами стали неразрывной, сплоченной группой, и мыслили категориями общества. Соответственно, их временны́е рамки не ограничивались надеждами и стремлениями отдельного человека. По этой причине они обычно составляли и выполняли планы совершенствования, рассчитанные на столетия.
Я никогда не видел и с трудом себе представлял, что люди возьмутся за такой труд, как намеренное повторное засаживание всех лесных угодий другими видами деревьев. Однако для них все это, похоже, представлялось в пределах обыденного здравого смысла, как нам перепахать лужайку перед домом и заново засеять ее травой. Теперь каждое дерево приносило плоды — съедобные плоды. Они особенно гордились одним, изначально не приносящим никаких плодов — то есть пригодных в пищу, — но отличающимся дивной красотой, из-за которой его решили сохранить. Опыты проводились в течение девятисот лет, и теперь нам показали это поразительное дерево, дающее обильный урожай.
Они рано пришли к выводу, что деревья являются лучшими плодоносящими растениями, требующими гораздо меньше труда для культивации почвы, дающими большее количество съестного на единицу площади и к тому же способствующими сохранению и обогащению земель.
Так же рационально они отнеслись и к сезонным культурам, поэтому фрукты, орехи, злаки и ягоды произрастали круглый год.
В горных районах неподалеку от скального пояса случалась настоящая зима со снегом. Ближе к крайней юго-восточной точке, где располагалась большая долина с озером, подпитывающимся из подземных источников, климат напоминал калифорнийский. Там в изобилии росли цитрусовые, финиковые и оливковые деревья.
Что меня особенно поразило, так это их система внесения удобрений. Вот небольшой изолированный кусок земли, где, как можно подумать, обычные люди давным-давно вымерли бы от голода или же опустились бы до звериной борьбы за существование. Эти изобретательные культиваторы разработали великолепную систему удобрения земли всем, что из нее исходило. Все остатки пищи, промышленные отходы от деревообработки или текстильного производства, твердые отходы из сточных вод должным образом перерабатывались и вносились в почву. Все исходящее из земли возвращалось обратно в нее.
Практический результат походил на ситуацию с ухоженным лесом: вместо прогрессирующего истощения почвы, как в остальных странах мира, интенсивно наращивался ее плодородный слой.
Когда мы впервые увидели все это воочию, то разразились такими восторженными комментариями, что они удивились, отчего мы так восхваляем столь очевидные проявления здравого смысла. Потом спросили, как земли возделываются у нас, и нам оказалось довольно трудно отвлечь их разговорами о размерах наших пахотных земель и с сожалением признать беспечность, с которой мы снимаем с них сливки.
По крайней мере мы решили, что нам удалось их отвлечь. Чуть позже я узнал, что помимо того, что они аккуратно фиксировали все сказанное нами, была составлена некая модель-схема, куда скрупулезно вносилось и изучалось все, что мы говорили, и все, чего явно избегали. Для этих искушенных педагогов не представляло никакого труда очень точно оценить наши достижения — в некоторых областях. Имея перед собой определенную последовательность фактов, которые, похоже, приводили к очень нелестным выводам, они всегда предоставляли нам право сомневаться, оставляя вопрос открытым до получения новых данных. Некоторые вещи, которые мы привыкли считать совершенно естественными или же обусловленными ограниченностью возможностей человека, вызывали у них совершеннейшее неверие, и, как я уже сказал, мы между собой молчаливо согласились скрывать многое из того, что происходило в
