оставить все как есть. Тех, кто смеет тянуть лапы к тяжелым железным крышкам, следует убивать.
Тяжелая железная крышка на глубоком колодце в теле Мэри Уэбстер яростно дрожала. Она приплясывала на месте. Танцующее мерцание свечей было подобно мелким игривым волнам на спокойной глади морской. И другой танцующий свет, тот, что сиял в ее глазах, отвечал ему.
Джон Уэбстер, сидя на кровати, говорил свободно, легко. Уж коли он подготовил сцену, то и главную роль в спектакле тоже отдал себе. Сам-то он воображал, будто в центре событий этого вечера находится его дочь. Он даже смел думать, будто ему хватит сил изменить направление ее жизни. Эта юная жизнь была подобна реке, еще совсем узенькой: она течет сквозь тихие луга и издает лишь негромкое журчание. Через этот поток, который вскорости примет в себя другие потоки и станет рекой, — через него пока можно просто перешагнуть. И можно рискнуть и перегородить его бревном — тогда, как знать, удастся пустить его вспять. Все это отчаянная, почти бредовая затея, но тебе все равно никуда не деться от чего-то подобного.
Сейчас он выбросил из головы другую женщину, свою бывшую жену Мэри Уэбстер. Когда она удалилась из спальни, он подумал: наконец-то она сошла со сцены. Ему было приятно смотреть, как она уходит. В сущности, за всю их совместную жизнь он ни разу не имел с ней дела по-настоящему. Мысль, что она покинула пространство его жизни, принесла ему облегчение. Теперь можно вздохнуть глубже, вздохнуть привольнее.
Он думал, что она сошла со сцены — но вот она вернулась. Ему все еще придется считаться и с ней тоже.
В разуме Мэри Уэбстер начали пробуждаться воспоминания. Муж рассказывал историю об их свадьбе, но она не слышала его слов. История у нее внутри принялась сама себя рассказывать, и она начиналась с того далекого дня, далекого дня ее собственной юной женственности.
Она слышала, как из горла ее дочери вырвался крик о любви к мужчине, и крик этот разбередил в ней что-то до того глубинное, что это заставило ее вернуться в комнату, где ее муж и дочь сидели рядом на постели. Однажды тот же самый крик зародился в другой молодой женщине, но непонятно почему так и не вырвался наружу, не слетел с ее губ. В ту минуту, когда он вот-вот мог покинуть ее, в ту давнюю минуту, когда она лежала нагая на постели и смотрела в глаза нагому юноше, что-то такое, чему люди придумали имя «стыд», разделило ее и готовность этого счастливого крика слететь с ее губ.
Сейчас ее разум утомленно брел по времени вспять, вспоминая ту сцену в мельчайших деталях. То была одна давняя поездка по железной дороге, и сейчас она пустилась в нее снова.
Все было так запутанно. Сначала она жила в одном месте, а потом, будто какой невидимка ее подтолкнул, отправилась в гости совсем в другое.
Ехать надо было ночью, а спальных вагонов в поезде не было, так что ей пришлось трястись в сидячем и несколько часов кряду смотреть в темноту.
За окном вагона была темнота, и отступала она только время от времени, когда поезд на пару минут делал остановку в каком-нибудь городке в Западном Иллинойсе или в Южном Висконсине. Вдруг появлялось здание станции с подвешенным к стене фонарем и работник, зачастую один-единственный, который кутался в пальто и иногда толкал по перрону тележку с чемоданами и коробками. В одних городах люди садились на поезд, а в других — сходили с него и исчезали в темноте.
С нею рядом уселась старушка с корзиной, в которой сидел черный с белым кот, а когда она сошла на одной из станций, ее место занял какой-то старик.
Старик ни разу не взглянул на нее, но не переставая что-то бормотал, она никак не могла разобрать что. У него были седые лохматые усы; они свисали над сморщенными губами, и он то и дело поглаживал их костлявой старческой рукой. Слова, которые он бормотал вполголоса, невнятно звучали из-под ладони.
Молодая женщина из того стародавнего путешествия по железной дороге спустя какое-то время начала впадать в забытье, в полудрему. Разум обогнал тело и устремился к тому моменту, когда путешествие завершится. Девушка, с которой она была знакома по школе, пригласила ее в гости, и они обменялись несколькими письмами. Все время, что она пробудет в гостях, в доме будут находиться двое молодых мужчин.
Одного из них она уже видела. Он брат ее подруги и однажды приезжал в школу, где они обе учились.
А что за птица тот, другой? Даже смешно, сколько уже раз она задавала себе этот вопрос. Сознание рисовало ей самые фантастические образы.
Поезд мчался среди невысоких холмов. Вот-вот рассветет. Нынче днем будут холодные серые облака. Может быть, выпадет снег. Бормотливый старик с седыми усами и костлявыми руками сошел с поезда.
Полусонными глазами смотрела высокая и стройная молодая женщина на невысокие холмы и протяженные равнины между ними. Поезд проехал по мосту над рекой. Она соскользнула в сон, и обратно из сна ее вырвал толчок — то ли поезд тронулся, то ли остановился. Вдали виднелось поле, и через это поле в тусклом утреннем свете шел молодой человек.
Может быть, ей только приснился этот молодой человек, что шел через поле вдоль железной дороги? А может быть, она действительно его видела? И как был он связан с тем молодым мужчиной, которого ей еще только предстояло встретить в конце своего путешествия?
Было бы нелепо думать, что тот молодой человек посреди поля был из плоти и крови. Он шел с той же скоростью, что и поезд, легко перешагивал через ограды, стремительно пробирался по улицам городов, просачивался сквозь полосы сумрачных перелесков будто тень.
Когда поезд останавливался, он останавливался тоже и смотрел на нее с улыбкой. Почти наяву чувствуешь, как он входит в твое тело и выходит точно вот с такой же улыбкой. И эта мысль на удивление приятна. А вот он уже идет, все идет и идет по поверхности вод речных, пока вдоль
