об уходе? – начал я.
– Что такое? – опешил «Барсук».
– Хотта сказали: «подавай», а я чтоб не подавал? Разве это справедливо?
– В школе так сложились обстоятельства.
– Обстоятельства? Неверно! Если я могу оставаться, то и Хотта незачем уходить.
– Я затрудняюсь все это объяснить, но дело обстоит так, что Хотта придется отсюда уйти, это неизбежно. Вам же нет необходимости подавать такое заявление.
Вот уж действительно «Барсук»! Всегда он говорит так, чтоб понять было невозможно, и при этом совершенно спокоен.
Мне ничего другого не оставалось, как объявить ему:
– В таком случае и я ухожу! Вы увольняете одного Хотта и полагаете, наверно, что я так и останусь в сторонке, буду сидеть сложа руки. Но я считаю недостойным такое бессердечие!
– Как же быть? Если и Хотта, и вы уйдете, тогда в школе совершенно не будет занятий по математике.
– Ну и не будет! Мне какое дело?
– Но нельзя же так ни с чем не считаться, надо немножко войти и в положение школы! К тому же со времени твоего приезда не прошло и месяца, а ты уже говоришь: «увольняюсь»; ведь это скажется и на твоем послужном списке, ты лучше подумай-ка хорошенько.
– Какой там еще послужной список? Разве это так важно? Долг для меня важнее!
– Ты совершенно прав! Во всем, что ты говоришь, ты вполне прав. Но все-таки подумай и о том, что я говорю! Ну, хорошо, если ты непременно хочешь уволиться – что ж, увольняйся. Но пока не будет заместителя, ты уж как-нибудь веди занятия. И, во всяком случае, дома обдумай все это еще раз, пожалуйста.
У меня были совершенно определенные причины, и обдумывать тут было нечего, но «Барсук» то бледнел, то краснел и наконец стал таким жалким, что, уходя, я сказал, что еще немножко подумаю.
«Красной рубашке» я не сказал ни слова. Если на что-нибудь решился, так уж крепись!
Я в общих чертах передал «Дикобразу» свой разговор с «Барсуком».
– Ну, я так и предполагал, – оказал он. – А что касается твоего заявления об уходе, то кто тебе мешает оставить все так, как есть, пока не наступит решительный момент?
Я так и поступил, как советовал «Дикобраз».
«Дикобраз» подал заявление об уходе, попрощался со всеми преподавателями и даже для виду переселился в гостиницу «Минатоя», но потом незаметно вернулся в Сумита. Он остановился там в гостинице «Масуя» на втором этаже, в комнате, выходившей на улицу, и принялся караулить, наблюдая через сёдзи. Об этом знал я один.
Если «Красная рубашка» ходит туда тайком – ясно, что он приходит ночью. Вечером он мог бы попасться на глаза школьникам или еще кому-нибудь, поэтому мы решили, что он придет не раньше чем в десятом часу. Первые два вечера я тоже караулил часов до одиннадцати, но «Красная рубашка» не показывался. На третий день мы вели наблюдение с девяти до половины одиннадцатого, и опять зря. Что может быть глупее, чем возвращаться домой среди ночи, понапрасну потратив время!
На четвертый-пятый день моя хозяйка немного заволновалась:
– У вас ведь жена есть, а вы по ночам развлекаетесь! Прекратили бы лучше, – посоветовала она мне.
Но мои поздние отлучки были совсем не похожи на развлечения. Я хотел сам вместо небесного правосудия покарать «Красную рубашку» – вот для чего были все эти мои «развлечения». Уже целую неделю я регулярно ходил подстерегать его, и все напрасно. Мне стало скучно. У меня характер порывистый, когда я с жаром за что-нибудь берусь, то могу и ночь без сна провести, но зато долго бездействовать – это не по мне. Даже если это нужно для того, чтобы выступить в роли правосудия, рано или поздно все равно надоест. Словом, на шестой день мне все это наскучило, а на седьмой я подумал: «Может, перерыв сделать?» Но «Дикобраз» держался стойко. С девяти часов вечера и пока не переваливало за полночь, не отрывая глаз от сёдзи, он следил за всеми, кто проходил под газовым фонарем у «Кадоя». А когда я приходил, он поражал меня своими статистическими данными: сколько было посетителей, сколько пришло постояльцев, сколько женщин.
– А тебе не кажется, что он не придет? – спрашивал я.
– Гм, обязательно должен прийти, – отвечал он, скрестив руки на груди и по временам вздыхая.
Бедняга! Ведь если «Красная рубашка» не придет сюда, так «Дикобразу» во всю жизнь не удастся покарать его небесной карой!
На восьмой день я ушел из дому часов в семь. Сперва я не спеша пошел принять ванну, потом там же, в Сумита, купил восемь штук яиц. Это была необходимая мера, ибо моя квартирная хозяйка совсем замучила меня своим сладким картофелем. Яйца я положил в рукава – четыре в правый рукав и четыре в левый, свое красное полотенце перекинул через плечо и, заложив руки за пазуху, пошел в гостиницу «Масуя»; там я поднялся по лестнице, раздвинул перегородку и вошел в комнату «Дикобраза».
– Ты знаешь, есть надежда, есть надежда! – встретил меня «Дикобраз», и лицо его вдруг просияло. До сих пор он держался несколько угрюмо, и в конце концов даже на меня стало находить уныние, когда я его видел, но теперь, взглянув на него, я тоже сразу повеселел и воскликнул: «Ура-а!», еще не зная, в чем дело.
– Сегодня, примерно так в полвосьмого, туда зашла эта гейша, Судзу.
– С «Красной рубашкой»?
– Нет.
– Так это нам ни к чему!
– Гейши пришли вдвоем, но, право, похоже, что есть надежда!
– Почему?
– Почему? А потому, что такие, как он, всегда хитрят: такой сначала пошлет вперед себя гейшу, а потом сам тайком придет.
– Может быть, и так. Наверно, уже часов девять?
– Двенадцать минут десятого, – ответил «Дикобраз», взглянув на свои никелированные часы, которые он вытащил из-за пояса. – Ну-ка, погаси лампу, а то покажется странным, если на сёдзи будут видны тени двух коротко остриженных голов. Хитрая лисица насторожится сразу!
Я задул лампу, стоявшую на лакированном столике. Теперь только сёдзи чуть-чуть освещались светом звезд. Луна еще не взошла. Мы прильнули к сёдзи и затаили дыхание. Стенные часы пробили половину десятого.
– Слушай, а он придет сегодня? Если он и этой ночью не придет, то мне больше невтерпеж! – сказал я.
– Я буду тут караулить, покуда у меня деньги не кончатся.
– А сколько ж у тебя денег?
– Я расплачиваюсь каждый вечер, чтоб удобно было выехать отсюда в любое время. На сегодня, это значит за восемь дней, я заплатил здесь пять иен шестьдесят сэн.
– Ты, я вижу, заранее все подготовил. А в гостинице не удивляются?
– Вообще-то здесь спокойно, только плохо, что внимание ослабить нельзя.
– А днем ты, должно быть, отсыпаешься?
– Днем сплю. Но страшно неудобно, даже на улицу не выйдешь.
– Небесная кара тоже, брат, нелегкое дело! Но если теперь он ускользнет от правосудия, это будет черт знает на что похоже!
– Сегодня
