Сейчас нужно выждать, ойран! Я знаю, что вам очень больно, но против вас – весь дом, и сейчас они могут причинить вам много стыда. Похоже, что их послал сам хозяин. Если сейчас, в разгар скандала, вы выйдете – это едва ли будет на пользу Хан-сану. Наберитесь терпения и побудьте пока здесь. Потом их гнев уляжется.
Коноито. Спасибо тебе за доброту, Хидэдзи!
Слезы досады подступают у нее к горлу. Стоя на пороге, она думает о Ханбэе, и думы эти терзают ей душу. Неужели бросить его вот так? Она пробует выглянуть – и слышит взрывы хохота. Каждая струна ее души дрожит в ответ, но как ни больно – а поделать ничего нельзя. По совету гейши Хидэдзи она старается держаться безразлично, но на самом деле ей и стыдно, и досадно. Ведь она обо всем заранее позаботилась – кто же выдал ее? Да, теперь его не принимают в доме, но ведь прежде он был так приветлив с хозяином и с этими парнями… И вот с человеком, от которого все они получали щедрые подарки, они теперь так жестоки. Каким бы низким ни было их ремесло – это уж слишком! Пусть даже Ханбэй поступил плохо, спрятавшись у нее в комнате, но ведь она – Коноито! Хоть и нескромно так думать, но на всех пяти улицах веселого квартала ее имя занесено в перечень самых знаменитых гейш, и ее всегда рекомендуют в чайных на главном проспекте. Она много потрудилась на благо заведения, и они могли бы посмотреть на этот случай сквозь пальцы! А отныне ей будет стыдно глядеть в лицо даже молоденьким прислужницам. Как скрыть позор? Грудь разрывается от боли… Она выходит из ванной и в прихожей, сразу за коридором, видит склонившегося над чем-то Кихэя, а рядом с ним – поверенного Кагэхати. Появление Коноито прерывает их разговор.
Кихэй. Ну-ка, Коноито, подойди сюда!
Коноито. Я сначала приведу себя в порядок, чтобы не простыть после ванны.
Кагэхати. И все же – подойдите на минуточку!
Коноито. А что случилось?
Кихэй. Кагэхати-сан, вы видели все своими глазами. При таком отношении может ли она служить в «Каракотоя»? Если она ни во что не ставит меня, законного опекуна над заведением, то какой это пример для остальных? Нет уж, пусть она уходит – забирайте ее! Тех, кого нанимал я, я сумею и наказать примерно. Прежнему хозяину она приносила доход, и, памятуя об этом, я ничего не буду против нее предпринимать, пусть только сменит место службы. Как ни заносчива Коноито, но в чужом доме она не сможет вести себя так, как здесь. Итак, Коноито, отправляйся с господином Кагэхати!
Коноито в душе с этим смирилась.
Коноито. Ах вот как! Ну что же, я сейчас соберу вещи. (Хочет идти наверх, но Кихэй ее удерживает.)
Кихэй. Нет, на второй этаж нельзя. Ну-ка, девочка, ты! Сходи к госпоже О-Суги и скажи ей, чтобы приготовила ночное кимоно и одно нарядное платье, а потом возвращайся сюда.
Разумеется, господин Кагэхати, вещи в комнате Коноито и в прихожей принадлежат ей. Но она и так меня одурачила, поэтому я сам все как следует проверю и то, что следует вам отдать, – отдам. А сегодня берите ее как есть.
Со злобой произнеся эти слова, он уходит на хозяйскую половину. Кагэхати, проводив его взглядом, поворачивается лицом к Коноито и обращается к ней вполголоса.
Кагэхати. Ишь, строит из себя хозяина! Важность напускает… Видите, ойран, как вы хотели – так и получилось. Хотя для вас это некоторое неудобство, но отправимся прямо сейчас.
Будучи поручителем, он привык к подобным сценам и смотрит на это легко. Для него большая удача, что Коноито, ойран из тех, что наперечет и в зените своей славы, перейдет к другому хозяину. Он усаживает ее в паланкин и отправляет пока что к себе домой. А тем временем на втором этаже «Каракотоя», в комнате управительницы, происходит разговор. Подозвав к себе Итохану, ученицу Коноито, управительница за что-то ворчит на нее. Однако, делая вид, что бранится, она тайком дает указания.
О-Суги….Вот поэтому мне стало жаль ее, и я устроила так, чтобы она могла уйти. Ведь Кихэй вынашивал план сделать Коноито своей женой и тем упрочить свое положение. Хотел, чтобы его называли хозяином. Даже если бы у него ничего не вышло… Ему хотелось все оставить так, как повелось в последнее время: ойран на него работает, поэтому пусть сидит в своей гостиной, а Хан-сана – выставить вон. Ему ничего не стоило понизить Коноито на две ступени, а то и свести на должность начинающей, урезав деньги на ее содержание… Так мелочно, так глупо! Ради ойран я решила поломать его планы.
Итохана. Как хорошо вы поступили! Но в таком случае – что делать с вещами ойран, с украшениями?
О-Суги. Я сейчас иду в ее гостиную, как будто бы для проверки, поэтому договорись с гейшами, которые с ней дружны, и потихоньку передай им ее одежду и прочее.
Итохана. А заколки для волос?
О-Суги. Хорошенько все растолкуй Ханако (имя девочки-прислужницы). Пусть она отнесет их в заклад, а деньги тайно передаст в Яманосюку (место, где живет Кагэхати). Это надо сделать попроворней, и чтобы никто не узнал.
Напоказ – злобная, как сущий дьявол, а душа – полна сострадания. Добрая домоправительница – это редкость. Пряча свои благие намерения от тех гейш, в сердцах которых затаилась злоба, О-Суги для отвода глаз громко бранится в своей комнате.
Ну нет! Если ты меня собираешься дурачить, то зачем я здесь служу? А ну, идем в ее комнату! Я узнаю все, что вы тут вытворяли! Начну с ойран, а потом и до тебя доберусь! Здесь, в комнате, я с тобой пререкаться не стану, все доложу хозяину! Тебе не удастся отговориться пустяками!
Произнося эти бесконечные нравоучения так, чтобы слышали все вокруг, она в душе заботится о благе Коноито и об этой начинающей гейше.
Глава двадцать третья
(продолжение)
Жизнь девы веселья –
Влекомый потоком бамбук:
То быстрина, то глубокая тихая заводь.
Нынче прибило волной
в «Горный приют» –
В Яманосюку так называют бараки.
На задний двор не дотянутся солнца лучи,
«Кагэ» – тень, в тени живет Кагэхати.
Хоть и изъян для чести его ремесло,
Честен он сам, тверже камня его печати.
Голову держит он высоко,
а «на честные лбы –
Боги садятся», и вот потому, наверно,
Оборонясь бережливостью
