копируя облик мадемуазель Тави, которую какие-то несчастья в юности лишили земного вознаграждения за страдания, но оставили во власти свойственных молодости иллюзий.
Октавия сидела в старом кабриолете рядом с отцом своего мертвого возлюбленного, и ужасное чувство потери снова пронзило ее, как это часто бывало раньше. Ее юная душа заявляла о своих правах, требовала своей доли земной радости и блаженства. Девушка откинулась назад и сильнее натянула вуаль на лицо. Это была старая вуаль ее тети Тави. Клубы дорожной пыли окутывали кабриолет, и Октавия принялась вытирать лицо и глаза тонким белым вышитым платком, вырезанным из одной из ее старых кисейных юбок.
– Сделайте мне одолжение, Октавия, – обратился к ней судья вежливым тоном, который его никогда не покидал, – уберите эту вуаль. Она некоторым образом противоречит красоте и надеждам этого дня.
Девушка послушно исполнила желание своего старого спутника, отцепила жесткую темную ткань от шляпки, аккуратно сложила ее и положила перед собой на сиденье.
– Вот так-то лучше! Намного лучше! – сказал судья Пилье тоном, выражающим нескрываемое облегчение. – Никогда больше не надевайте ее, дорогая.
Октавия почувствовала себя немного обиженной, как будто он хотел лишить ее доли страданий, возложенных на них всех. И она снова вытащила свой старый кисейный платочек.
Они съехали с большой дороги и повернули на равнину, которая когда-то была старым лугом. Повсюду встречались кусты терновника, великолепного в своем цветении. Вдали скот пасся в тех местах, где трава была самой густой и высокой. В дальнем конце луга виднелась изгородь из сирени, обрамлявшая проезд к дому судьи Пилье, и аромат ее тяжелых соцветий встречал их своими мягкими и нежными объятиями.
Когда они подъехали ближе к дому, старый судья обнял девушку за плечи и, повернув ее лицо к себе, сказал:
– Не кажется ли вам, что в такой день может случиться чудо? Когда земля дышит жизнью, не думаете ли вы, Октавия, что небеса могут в кои-то веки смягчиться и вернуть нам наших мертвых?
Он говорил очень тихо, продуманно и с выражением. В его голосе слышалось дрожание, для него необычное; в чертах лица проступало волнение. Девушка смотрела на судью глазами, полными мольбы и некоего страха в ожидании радости.
Они ехали по дорожке, с одной стороны которой высилась изгородь, а с другой тянулся луг. Лошади немного ускорили свой ленивый шаг. Когда они завернули в проезд, ведущий к входу в дом, целый хор пернатых певцов и певуний внезапно обрушил на них из своих тенистых укрытий настоящий поток мелодичных приветствий.
Октавия испытывала ощущение, будто она перенеслась на ту ступень существования, которая была больше похожа на сон, мучительно сладкий и более реальный, чем сама жизнь. Там был старый дом серого цвета с покатой крышей. Среди расплывчатых очертаний зелени она смутно видела знакомые лица, слышала голоса, как будто доносящиеся издалека. И ее обнимал Эдмон: ее мертвый Эдмон, ее живой Эдмон, – она чувствовала биение его сердца рядом со своим и мучительное упоение его поцелуями, предназначенными разбудить ее. Будто сам дух жизни и пробуждающаяся весна вернули ей душу и велели радоваться и ликовать.
Много часов спустя Октавия достала из лифа медальон и устремила на Эдмона вопрошающий взгляд.
– Это произошло накануне боя, – сказал он, – в спешке во время схватки и при отступлении на следующий день. Я не хватился его, пока не кончилось сражение. Я думал, что потерял его в пылу битвы, но он был украден.
– Украден!
И Октавия, содрогнувшись, подумала о мертвом солдате с лицом, повернутом к небу в немой мольбе.
Эдмон ничего не сказал, он думал о своем товарище, том, который лежал далеко в тени…
Есть люди, которые рождаются с жизненной энергией, способной к быстрой реакции. Эта энергия не только помогает им идти в ногу со временем, она также позволяет им снабдить собственную личность изрядной долей движущей силы, необходимой для безумного ритма жизни.
Это счастливые существа. Им не надо постигать суть вещей. Они не устают, не оступаются, не падают со служебной лестницы и не остаются на обочине созерцать движущуюся процессию.
Ах, эта движущаяся процессия, которая оставила меня на обочине! Ее сказочные оттенки сверкают ярче и прекраснее, чем солнце в воде. Что за дело, если души и тела падают под ноги наступающих масс! Процессия движется в гармонии с божественным ритмом сфер. Ее нестройный гул взметается ввысь в едином слаженном звучании и смешивается с музыкой других миров, составляя божественный оркестр.
Она превосходит звезды в своем величии, эта движущаяся процессия человеческой энергии; она превосходит биение земли и всего, что на ней растет. О-о! Я могла бы оплакивать себя на обочине, оставленная с травой и облаками, с бессловесными тварями.
Правда, я чувствую себя хорошо в обществе этих символов неизменности жизни. В этой процессии я бы чувствовала, как оттаптываются ноги, как бьются лбы, ощущала бы безжалостные руки и стесненное дыхание. Я бы не слышала ритма движения.
Храни вас Господь! И ваши немые сердца! Оставьте нас спокойно ждать на обочине.
Убирайтесь! Убирайтесь! Черт возьми! (фр.) – Здесь и далее примечания переводчика.
«Цампа, или Мраморная невеста» – комическая опера французского композитора Л. Герольда.
Французского квартала.
Friandises – лакомство, сласти (фр.).
Ну надо же! (фр.)
Проходите! Прощайте! Убирайтесь! (фр.)
Враль, шут, скотина, хватит! (фр.)
Но это совсем неплохо! Она понимает! У нее неплохой уровень, да! (фр.)
Дорогая (фр.).
Бедняжка (фр.).
Смотрите! (фр.)
Так мадам Ратиньоль ревнует! (фр.)
Хвастун, насмешник (фр.).
Ну, право же! (фр.)
До свидания (фр.).
Согревающий напиток, обычно с алкоголем.
Горькая настойка.
Хороший мальчик (фр.).
Сверхвозбужденный, взвинченный (фр.).
Боже! (фр.)
Рисовая пудра (фр.).
Баратария – одна из
