с короткими рукавами, руки у него поросли рыжими волосами – точно бурый медведь. Юноша не был таким уж хрупким, но рядом с огромным иностранцем выглядел ребенком. У иностранца была мощная грудь и толстенная шея – казалось, ему было трудно ворочать ею, и он сидел с безучастным видом, не обращая внимания на прилипшего к нему юношу. Выражение лица у него было мрачное. Рядом с его пышущей здоровьем физиономией лицо юноши выглядело еще более землистым и изможденным.
Возраст иностранца трудно определить, но, судя по огромной лысине, морщинистому лбу и старческим пятнам на руках, он, пожалуй, одного возраста со мной, подумал Синго. Иностранец представлялся ему жестоким чудовищем, вторгшимся в чужую страну и заставившим служить себе юношу из этой страны. Юноша был в бордовой рубахе, верхняя пуговица расстегнута, распахнутый ворот открывал выпирающие ключицы.
По обеим сторонам вонючей канавы буйно росла ярко-зеленая полынь. Электричка все еще стояла.
Под москитной сеткой было душно и мрачно, и Синго решил больше не вешать ее над постелью.
Ясуко каждый вечер, притворно кряхтя, с деланным усердием била москитов.
– А Сюити еще пользуется москитной сеткой.
– Ну что ж, иди спать к Сюити. – Синго смотрел в потолок, с которого уже не свисала москитная сетка.
– Нет, туда я не могу пойти, но с завтрашнего дня буду ложиться в комнате Фусако.
– Вот-вот, будешь спать в обнимку с одной из внучек.
– Почему это Сатоко, хотя у нее есть младшая сестра, все время цепляется за мать? Может, она не совсем нормальная? Иногда у нее такой странный взгляд.
Синго не ответил.
– Уж не оттого ли, что у нее теперь нет отца?
– Ты бы хоть относилась к ней поласковей.
– Я больше люблю Кунико, – сказала Ясуко. – Но и тебе бы неплохо быть понежнее с Сатоко. Тем более теперь.
– Умер ли Аихара, жив ли, хватит о нем говорить.
– Хорошо, что прислал заявление о разводе.
– Ну довольно, перестань.
– Ты прав, больше не буду. Но если Аихара и не умер, неизвестно, где он находится… И все-таки кто так поступает: решили, что жизнь у них не удалась, плюнули на все, разошлись, а что двое детей – об этом забыли. Ненадежная штука семейная жизнь.
– Даже если семейная жизнь не удалась, это еще не значит, что все кончено. Фусако тоже хороша. Предположим, Аихара оступился, разве можно так просто бросать его – сколько теперь страданий выпало на его долю. Наверно, и самой Фусако нелегко сейчас об этом думать.
– Если муж оказался в отчаянном положении, значит, жена ему вовремя не помогла, не была ему настоящим другом. Когда человека бросают на произвол судьбы, ему ничего не остается, как покончить с собой. Но если вместе с человеком, оказавшимся в тупике, соглашается умереть женщина, его уже нельзя считать покинутым, – сказала Ясуко.
– С Сюити сейчас как будто все в порядке, но что будет дальше, неизвестно. Для Кикуко эта история не прошла даром.
– История с ребенком, да?
Слова Синго имели двойной смысл. И тот, что Кикуко не родила, и тот, что Кинуко собирается родить. Второе не было известно Ясуко.
Заявив, что она беременна не от Сюити, Кинуко отвергла попытку Синго помешать ей родить, но Синго, не зная точно, от Сюити она беременна или не от него, не мог отделаться от мысли, что Кинуко нарочно отрицает отцовство Сюити.
– Я думаю, мне действительно следует спать под москитной сеткой Сюити. Ведь даже представить себе невозможно, до каких глупостей они могут договориться. Оставлять их вдвоем просто опасно…
– Договориться до глупостей? Что ты имеешь в виду?
Ясуко, лежавшая спиной к Синго, повернулась к нему лицом. Потом сделала такое движение, будто хотела взять его за руку, но Синго не протянул ей руки, и Ясуко, пошарив возле подушки, прошептала, словно выдавая секрет:
– Я все-таки думаю, что у Кикуко скоро будет ребенок.
– Что?
Синго был потрясен.
– Мне, правда, кажется, что еще рановато, но Фусако говорит, что уже заметила.
Ясуко стеснялась говорить даже о своей беременности.
– Тебе это Фусако сказала?
– Рановато, правда, – повторила Ясуко. – Слишком мало времени прошло.
– Кто сказал Фусако – сама Кикуко или Сюити?
– Никто не говорил. Это ее собственные наблюдения.
Слово «наблюдения», употребленное Ясуко, показалось Синго неуместным. Что ж это получается, подумал он, не успев обжиться, Фусако уже ведет слежку за женой брата?
– Ты скажи Сюити, чтобы он был к ней повнимательней.
У Синго сдавило грудь. Стоило ему услыхать, что Кикуко беременна, как эта ее беременность навалилась на него невыносимой тяжестью.
Когда две женщины почти одновременно беременеют от одного мужчины – тут нет ничего удивительного. Но как страшно, если этот мужчина – твой сын. Может быть, это чья-то месть или чье-то проклятие, а может быть, козни дьявола?
Если трезво рассудить, то все случившееся было вполне естественно, так сказать, здоровая физиология, но столь трезво Синго сейчас рассуждать не мог.
К тому же Кикуко теперь вторая. Когда она избавлялась от своего первого ребенка, Кинуко уже была беременна. Кикуко снова забеременела, а Кинуко еще не родила. И Кикуко не знает, что Кинуко беременна, а беременность Кинуко уже всем бросается в глаза, ребенок уже, наверно, шевелится.
– На этот раз и нам все известно, так что Кикуко не сможет своевольничать.
– Пожалуй, – сказал Синго без всякой уверенности. – Ты тоже поговори с Кикуко.
– Ты, наверно, и внука от Кикуко будешь любить больше, чем остальных.
Синго не спалось.
«Есть ли сила, которая заставила бы Кинуко не рожать?» – думал Синго с раздражением, и ему пришла на ум жестокая мысль.
Кинуко говорит, что у нее ребенок не от Сюити, – может быть, стоило бы последить за ее поведением, и тогда удастся обнаружить нечто такое, что их всех успокоит.
Из сада стал доноситься стрекот насекомых – уже третий час. Стрекот какой-то незнакомый – цикады стрекочут не так. Синго показалось, что он лежит во тьме, погребенный в земле.
Последнее время ему без конца снятся сны – под утро он увидел еще один длинный сон.
Он не помнит, где все это происходило. Просыпаясь, он еще видел два белых яйца из сна. Песчаная равнина – сплошной песок. И на нем – два яйца рядом. Одно – огромное, яйцо африканского страуса. Другое – крохотное, змеиное яйцо. Скорлупа расколота, и из яйца высовывается хорошенькая головка вертлявой змейки.
Синго смотрит на нее, думая, какая она в самом деле хорошенькая.
Синго был уверен, что увидел этот сон только потому, что думал о Кикуко и Кинуко. Чей детеныш был в страусовом яйце и чей в змеином, он,
