как все это нравится Альберту! И тебе понравится, ты ведь теперь все знаешь обо всем!
— Дорогая, любимая моя, сейчас я вовсе не возражаю! Я люблю свой дом, работу, маму и тебя. А насчет детей — хочу шестерых!
Он посмотрел на раскрасневшееся, веселое и дивное лицо жены и прижал ее к себе.
— Если уж вы все от этого так счастливы, — продолжил он, — похоже, я с этим свыкнусь.
— Семейная жизнь и воспитание детей — это легко. Если знаешь, как!
Мальчики и масло
Юные Холдфаст и Дж. Эдвардс Фернальды с мрачным видом сидели за семейным столом, не поднимая голов, молча поедали поданное, и на всякий случай не задавали никаких вопросов, демонстрируя хорошее воспитание. Однако в сердцах у них таились вовсе не христианские чувства по отношению к достопочтенной двоюродной бабке по имени мисс Джейн Маккой.
Обладая свойственными детям сметливостью и наблюдательностью, братья прекрасно понимали, что лишь правила гостеприимства и чувство долга перед родственницей заставляли их отца и мать быть с гостьей вежливыми. Вежливыми, но не радушными.
Мистер Фернальд, глубоко верующий христианин, изо всех сил старался любить тетушку, которая была почти врагом всем, кого он знал. Однако Махалия, его жена, вовсе не обладала ангельским характером и не изображала обожающую племянницу, а лишь была сдержанно вежлива с родственницей мужа.
— Она мне не нравится, и притворяться я не стану. Это нечестно! — возражала она мужу, когда тот упрекал ее в отсутствии родственных чувств. — Она мне тетка, с этим ничего не поделаешь, но в заповедях не сказано почитать дядюшек и тетушек, Джонатан.
Честность миссис Фернальд была непоколебимой и стоической. Она скорее бы умерла, чем солгала, и относила ко лжи любые формы уклончивости, лукавства, замалчивания и даже стилистический прием «гипербола».
Два ее сына, воспитанные в строгости, давали выход резвому воображению в тихих разговорах между собой, свято охраняемых узами взаимного доверия, которое оказывалось сильнее любого принуждения извне. Они пинали друг дружку под столом, терпеливо снося свалившееся на них наказание, обменивались мрачными взглядами, посмотрев на предмет их общей неприязни, а после, когда полагалось спать, сыпали едкими словечками, перемывая косточки двоюродной бабке.
Мисс Маккой не отличалась привлекательностью. Была она очень грузная и жадно поглощала еду, тщательно выбирая лучшие куски. Одевалась она вычурно и дорого, но не красиво, и при более внимательном взгляде на ее наряды возникали подозрительные мысли о просроченных счетах из прачечной.
Среди многих причин недолюбливать тетку для миссис Фернальд наибольшее значение имела именно эта. Во время одного из таких нежеланных и обременительных визитов она приложила немало трудов, чтобы нагреть воду для субботней ванны, чего требовали моральные устои тогдашней Новой Англии, но пожилая дама отказалась не единожды, а дважды.
— Господи боже, тетя Джейн! Разве вы не хотите принять ванну?
— Чепуха! — ответила родственница. — Не верю я в эти плескания и бултыхания. В Писании сказано: «Омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь».
Мисс Маккой многословно и бесконечно долго обсуждала чужое поведение и поступки, всегда подкрепляя аргументы тщательно подобранными цитатами из Библии, причем высказывалась, не считаясь ни с чьими чувствами. Даже родительский авторитет не составлял для нее исключения.
С шумным бульканьем и присвистом отхлебывая из блюдца чай, она цепким взором впилась в мальчишек, поглощающих хлеб с маслом. В то время полагалось подъедать с тарелок все подчистую. Пища была чрезвычайно простой. Жизнь на ферме в Нью-Гемпшире не позволяла роскошествовать, а консервированную айву мисс Маккой уже уплела.
— Махалия, — с мрачной решимостью произнесла она, — мальчики едят слишком много масла.
Миссис Фернальд покраснела до коней волос.
— Думаю, это мне должно решать, что мои дети едят за моим столом, тетя Джейн, — не слишком миролюбиво ответила она.
Тут вмешался мистер Фернальд с «умиротворяющим ответом». (Он так и не утратил веру в действенность смиряющих гнев речей, хоть и постоянно терпел неудачи. Собственно говоря, у его жены умиротворяющий ответ, особенно преднамеренный, вызывал еще большее раздражение.)
— А вот миссионер очень нахваливал наше масло. Говорил, что не мог его поесть в Китае, или где там еще он жил.
— Он человек Божий, — заявила мисс Маккой. — Если кто-то на нашей грешной земле и достоин почитания, так это миссионеры. То, что они претерпевают во имя Господне, являет пример для всех нас. Когда я уйду в мир иной, то все, что у меня есть, оставлю обществу миссионеров. Вы это знаете.
Они знали и ничего не ответили. Семья Фернальдов терпела родственницу вовсе не из корыстных побуждений.
— Но сейчас я веду речь о детях, — продолжила тетушка мрачные поучения. — Детям не следует есть масло.
— На нем они вроде бы неплохо растут, — раздраженно ответила миссис Фернальд. Мальчишки и вправду росли крепышами, несмотря на «роскошную» пищу.
— Масло им вредно. От него выскакивают прыщи. Портится кровь. А воздержание детям на пользу. «Благо человеку, когда он несет иго в юности своей».
Юноши, о которых шла речь, еще толще намазали хлеб маслом и со вкусом его уплетали, не говоря ни слова.
— Послушайте-ка, мальчики! — вдруг обрушилась на них мисс Маккой. — Если вы проживете без масла год, целый год, пока я снова не приеду, я дам каждому по пятьдесят долларов!
Предложение это прозвучало чрезвычайно заманчиво.
Масло есть масло — оно было единственной радостью, скрашивавшей скудный и однообразный рацион, большей частью состоящий из хлеба. Хлеб без масла! Черный хлеб без масла! Картошка без масла! Все без масла! Юные умы растерялись. Эти тяжкие лишения продлятся целый год. Десятую и одиннадцатую часть жизни каждого из них. Примерно пятую часть того, что они помнили. Бессчетные дни, в каждый из которых три раза садиться за стол. Долгие недели и месяцы. Перед ними предстала бескрайняя постная картина, похожая на сибирскую тундру перед взором ссыльного.
