и, по-видимому, предназначались для опорных столбов.
Отполированные бревна обмывали водой, сушили, затем оборачивали бумагой или соломой и отправляли заказчикам.
Кое-где криптомерии росли у самого каменистого ложа реки Киётаки.
Криптомерии в горах и бревна, выстроившиеся вдоль деревенских жилищ, напомнили Масако о тщательно ухоженных, выкрашенных индийской охрой деревянных решетках старинных домов Киото.
Девушки сели в автобус на остановке в начале деревни, откуда открывался вид на водопад Бодай. Некоторое время они ехали молча.
– Хорошо бы дочерей человеческих воспитывали столь же прямыми, как эти криптомерии, – прервала молчание Масако.
– С нами так не нянчатся, как с этими деревьями, – рассмеялась Тиэко. – Скажи, Масако, ты по-прежнему встречаешься?
– Встречаюсь… Сидим на травке на берегу Камогава.
– …
– В Киямати последнее время стало много посетителей. Туда теперь и электричество провели. Но мы сидим на бережку, спиной к харчевне, и посетители нас не замечают.
– Сегодня вечером тоже?..
– Да, у нас свидание в половине восьмого.
Тиэко, кажется, позавидовала такой свободе.
Тиэко ужинала с родителями в дальней комнате, выходившей во внутренний двор.
– Сегодня от господина Симамура прислали сасама-кидзуси [60] из харчевни «Хёмаса», поэтому я приготовила только суп, – оправдывалась Сигэ.
– Угу, – пробормотал Такитиро.
Сасама-кидзуси с кусочками морского окуня – его любимое блюдо.
– Наша главная повариха сегодня поздновато возвратилась домой: ездила с Масако поглядеть на криптомерии на Северной горе…
– Угу.
На блюде из Имари [61] горкой лежали сасама-кидзуси. Разворачивая сложенные треугольником листья бамбука, Такитиро с аппетитом поедал рисовые колобки, на которых лежали тонко нарезанные кусочки морского окуня. Суп был из высушенных пенок бобового молока с грибами сиитакэ.
В лавке Такитиро еще поддерживался дух старинных оптовых лавок Киото, как сохранялась на фасаде дома выкрашенная индийской охрой решетка, но теперь их торговое заведение преобразовано в компанию, а работники, от приказчика до посыльных, числились акционерами и ходили в лавку как на службу. Лишь два-три ученика родом из Оми жили постоянно при лавке, снимая комнату на втором этаже. Поэтому в час ужина в дальних комнатах царила тишина.
– Скажи, Тиэко, отчего ты так часто ездишь в деревню на Северной горе? – спросила Сигэ.
– Там криптомерии так красиво растут, все они прямые, стройные. Ах, хорошо бы и людские сердца были такими же.
– Но разве ты не такая? – удивилась Сигэ.
– Увы, нет во мне той прямоты…
– Послушай, Сигэ, – вмешался Такитиро, – сколь бы ни был человек прям и откровенен, он существо думающее и размышляет о самых разных вещах.
– …
– Но это и хорошо. Слов нет, прекрасны девушки, похожие на прямые и стройные криптомерии, но таких нет в природе, а если бы и были, нелегко пришлось бы им в жизни. Пусть дерево кривое, главное, чтобы оно выросло и стало большим. Так я думаю… Взять хотя бы старый клен в нашем саду. Взгляните на него…
– Зачем ты втолковываешь это нашей девочке? – недовольно сказала Сигэ.
– Знаю, знаю! Тиэко никогда не кривит душой…
Тиэко молча поглядела в сад, потом с грустью в голосе прошептала:
– Сила какая таится в этом клене… Увы, у Тиэко ее не больше, чем в фиалках, приютившихся на его стволе… Ой, глядите, а фиалки уже отцвели.
– И правда, – воскликнула Сигэ. – Но ведь будущей весной они опять расцветут…
Тиэко чуть-чуть опустила глаза, и ее взгляд остановился на христианском фонаре. При свете, падавшем из комнаты, старый фонарь со святым ликом был почти не виден, но ей вдруг захотелось помолиться.
– Матушка, скажите правду: где я родилась?
Сигэ и Такитиро переглянулись.
– Под цветущими вишнями в Гион, – решительно ответил Такитиро.
Родилась в Гион под цветущими вишнями… Похоже на Лучезарную деву Кагуя-химэ из «Повести о старике Такэ-тори» [62], которую нашли в коленце бамбука.
Значит, подобно Кагуя-химэ, следует, наверное, ожидать посланца с луны, подумала в шутку Тиэко, но промолчала.
Подкинули ее или похитили – все равно Сигэ и Такитиро не знали, где она родилась. Не знали они, наверное, и ее настоящих родителей.
Тиэко раскаивалась: зачем она затеяла столь неуместный разговор, но ей казалось, что не следует сейчас просить за это прощения у Такитиро и Сигэ. Отчего же она так внезапно спросила о себе? Она и сама не знала. Может, вспомнила девушку из деревни на Северной горе, на которую она, по словам Масако, так похожа…
Тиэко не знала куда девать глаза и уставилась на вершину старого клена. Ночное небо слабо светилось – то ли луна взошла, то ли где-то происходило большое гулянье.
– Небо как в летнюю пору… – сказала Сигэ, глядя поверх клена. – Запомни, Тиэко, ты родилась здесь. Пусть не я тебя родила, но на свет появилась ты в этом доме.
– Да, да! – согласно кивнула Тиэко.
В храме Киёмидзу она сказала правду Синъити: ее не похитили в парке Маруяма под цветущими вишнями, а подкинули у входа в лавку Такитиро. Он и подобрал ее там.
С тех пор минуло двадцать лет. Такитиро тогда было за тридцать, и он не отказывал себе в развлечениях. Поэтому Сигэ не сразу поверила его объяснению, когда он появился с младенцем на руках.
«Не пытайся изворачиваться… Ясно как белый день: это от одной из твоих знакомых гейш».
«Несусветная чушь! – Такитиро даже побагровел от возмущения. – Лучше погляди, во что закутана девочка. Ну, как? Ты и теперь будешь настаивать, что это ребенок от гейши?» Он протянул младенца жене.
Сигэ взяла девочку на руки и прижалась щекой к ее холодному личику.
«Что нам с ней делать?» – спросила она.
«Пойдем в дом, там все спокойно обсудим. Чего стоишь как истукан!»
«Она совсем еще малютка, должно быть, всего несколько дней как родилась».
Отец и мать девочки были неизвестны, и записать ее как приемную дочь Такитиро не имел права – на то требовалось согласие родителей. Тогда он зарегистрировал ее в книге посемейных записей как наследницу супругов Сада. Девочку назвали Тиэко.
В народе говорят: если в семье усыновляют ребенка, обязательно появится на свет и свой собственный. Но у Сигэ так не получилось, и супруги Сада посвятили себя воспитанию единственной дочери. Прошло много лет, и их все меньше заботило, кто настоящие родители, подкинувшие девочку. Они даже не знали, живы ли те.
В тот раз уборка после ужина много времени не потребовала, и Тиэко быстро справилась с ней одна: собрала листья бамбука, в которые были завернуты рисовые колобки с рыбой, и вымыла чашки из-под супа.
Потом она поднялась на второй этаж в свою спальню и стала разглядывать альбомы с репродукциями Пауля Клее и Шагала, которые отец брал с
