выиграл деньги на скачках и ушел проматывать их с доктором и приятелями, как могла она этого не знать? В квартале знали это и даже больше: кое-кто утверждал, что Гауна – «наследный принц Колдуна, что он выписывает бюллетень Спиритического центра и что его черным намерением было снова увидеть нелепые фантазии, которые он видел или вообразил, что видел, в третью ночь карнавала двадцать седьмого года».
По всем этим причинам прошедшие дни были тяжкими для Клары. Потом она воодушевилась. Она пойдет в Арменонвиль и отыщет там Гауну. Она будет бороться за него. Клара верила в себя, она была отважной женщиной, а у отважных людей мысль о борьбе пробуждает храбрость. Она почти избавилась от беспокойства, перед ней стояла единственная проблема, и пожалуй, это была лишь проблема моральная, из тех, что решаются уже в тот миг, когда возникают, и состоят лишь в том, чтобы успокоить угрызения совести: Кларе надо было найти себе спутника. Она пошла бы и одна, но понимала, что одну в Арменонвиль ее могут не пустить. Разумеется, идеальным спутником был Ларсен – единственный, против которого не возражал бы Гауна, единственный друг, на которого она могла рассчитывать. Надо было попытаться его убедить; Клара знала, что это непросто, но с тем большим усердием принялась она за дело.
Проведя в думах целую ночь, она решила, что скорее добьется цели, если обратится к нему внезапно, в последний момент. Поэтому следовало запастись терпением. В эти дни Ларсен поправлялся от простуды; она подумала, что к ночи понедельника он поправится, но если заговорить с ним раньше, он обязательно сошлется на нездоровье и откажется немедленно или, если даже и согласится, в нужный момент опять почувствует себя плохо.
Чего добилась она своим красноречием и мудрой тактикой? Ларсен покачал головой и серьезно объяснил, что это рискованно: при малейшем недосмотре простуда, сейчас ограниченная некой точкой пониже горла, может превратиться в настоящий гайморит.
Клара разочарованно улыбнулась. В размышлениях о таких характерах, как у Ларсена, есть одно утешение. Среди всеобщих перемен и упадка они, как несгибаемые столпы, верны себе, верны своему мелкому эгоизму, и если внимательно присмотреться – поблизости всегда найдется такой.
Но Клара не сдалась. Она не могла объяснить ему всего: в тихих сумерках мирного квартала, среди разумного разговора старых друзей такое объяснение прозвучало бы фантастично. Ларсен не выказал особого любопытства, но он был человеком умным и должен был догадаться, что нужен Кларе, должен был согласиться. Можно подумать, что он отказался, чтобы избежать неприятных осложнений. Подозреваю, что осложнение было лишь одно: он боялся идти в такое неизвестное ему и знаменитое место, как Арменонвиль. Иные сочтут эту трусость непостижимой, но никто не должен сомневаться в дружеских чувствах Ларсена к Кларе и Гауне. Есть чувства, не требующие поступков для их подтверждения, и можно сказать, что дружба – одно из таких чувств.
Убедившись, что настаивать бессмысленно, Клара предоставила Ларсену заниматься его делами, взяла старую записную книжку (три дня назад она достала ее со дна сундучка) и позвонила Блондину. Я думаю, что в таком предприятии – сопровождать ее в Арменонвиль – Блондин был ее «прикрытием», как говорится на языке ипподромов. Из верности Гауне она попыталась уговорить Ларсена, но у Ларсена был один недостаток: рядом с ним, несмотря на все опьянение, которое можно было предвидеть, Гауна, пожалуй, узнал бы ее; и наоборот, рядом с Блондином она в двадцать седьмом году предстала перед ним в образе таинственной маски и, теперь снова увидев их вместе, он не усомнится и узнает в ней ту, прежнюю. У Клары не было оснований подозревать, что Гауна мог предположить какую-либо связь между ней самой и девушкой в маске.
LI
Ей пришлось долго убеждать Блондина не заезжать за ней раньше одиннадцати, а потом – отвезти ее прямо в Арменонвиль. Несмотря на все, его нельзя судить слишком строго. Клара сама позвонила ему; не один – не один из нас – впал бы в ту же ошибку и подумал, что речь идет совсем о другом. На темной и заросшей деревьями улице Бельграно молодой человек остановил машину, принялся говорить Кларе комплименты, восхищаться ее красотой и ее костюмом-домино и сделал последнюю попытку. Наконец, он понял, что ее отпор непритворен и постарался скрыть недовольство. Они заговорили об общих знакомых: о Хулито, Энрике, Чарли.
– Вы давно их не видели? – спросил Блондин.
– С 1927 года. А знаете, что я вам скажу?
– Нет.
– Я вышла замуж.
– И как оно?
– Чудесно. А вы что поделываете?
– Мало что, в сущности, ничего, – ответил Блондин. – Изучаю право – по требованию отца. Думаю все время. Знаете, о чем?
– Нет.
– О женщинах и об автомобилях. Например, иду по улице и думаю: надо перейти на другую сторону, та девочка впереди вроде недурна. Или думаю об автомобилях. Собственно, об этом автомобиле, который себе купил. Вы не заметили, что Хулито уже не возит меня в своем «линкольне»? Эту машину я купил совсем недавно.
Автомобиль был зеленого цвета. Клара похвалила его и попыталась рассмотреть с интересом.
– Да, неплохая машина, – продолжал Блондин. – «Обурн», восемь цилиндров, сто пятнадцать лошадиных сил, скорость – просто не поверите. Я стал таким занудой, что мои друзья кинули жребий, и Чарли выпало попросить меня от имени всех не надоедать им больше с «обурнами».
Клара спросила, отчего он не изучает механику.
– А вы думаете, я что-то понимаю в этом? Ни полслова. Если с машиной что-нибудь случится, на меня не надейтесь, придется бросить ее посреди улицы. Я увлечен литературой автомобильного дела, а не его наукой. И уверяю вас, это очень плохая литература.
Они приехали в Арменонвиль. Не без труда Блондин нашел место, куда поставить машину. Клара надела маску. Они вошли в зал.
LII
Когда они вошли, Клара подумала: как узнать, здесь ли он, как найти его среди этой толпы? Оркестр играл «Horses» [40], старую уже пьеску. Если вы ее услышите, без сомнения найдете тривиальной и пустой. Кларе она показалась зловещей; с той ночи она не могла слышать ее без содрогания. Она поняла, что напугана, что не в состоянии увидеть его, хотя бы и столкнулась с ним нос к носу. Сеньор во фраке, держа меню в руках, слегка склонился перед ней и Блондином, и они пошли за ним среди кружащихся масок.
В этот миг, идя вслед за церемонным человеком в черном, среди масок, которые танцевали, перекрикивались, настойчиво свистели в резкие, невыразительные свистки – или, напротив, выразительные именно в силу самой своей настойчивости, – Клара спросила себя, тот ли это волшебный зал, где должна повториться третья ночь карнавала двадцать седьмого года. «Хоть бы мне его не встретить, – повторяла она про себя. – Хоть бы мне его не встретить. Если я не увижу его,
