Ознакомительная версия.
Рю Мураками
69. Все оттенки голубого
В 1969 году из-за студенческих волнений были отменены вступительные экзамены в Токийском университете. «Beatles» выпустили «White Album», «Yellow Submarine» и «Abbey Road», a «Rolling Stones» издали свой самый популярный пласт «Honky Tonk Women». Длинноволосая молодежь, называвшая себя хиппи, восславляла любовь и мир. В Париже ушел в отставку де Голль. Продолжалась война во Вьетнаме. Школьницы старших классов еще не знали про гигиенические тампоны и использовали обычную вату.
Именно в 1969-м я закончил второй класс повышенной школы. Школа для подготовки к поступлению в университет находилась в маленьком городке с американской военной базой на западном побережье острова Кюсю. Я учился в классе с углубленным изучением естественных наук, поэтому у нас было только семь девочек.
Хорошо, что хотя бы семь. В первом и втором классах у нас были только парни. Обычно в классах со специализацией по точным наукам и математике все девицы уродины. К сожалению, в моем классе пять из семи были именно такими. Из двух оставшихся, одна – Мотидзуки Юко – была дочерью плотника и походила на куклу; ее интересовали только сборники математических задач и пособия по английскому языку в красных глянцевых обложках. Мы злословили, что манда у нее наверняка должна быть деревянной. Другую звали Нагата Ёко. Ее звали так же, как прославившуюся тремя годами позже предводительницу «Красных бригад». Только наша Нагата Ёко была красавицей и у нее не было базедовой болезни. Счастливчика, которому повезло в детском саду вместе с Нагата Ёко обучаться игре на электрооргане, звали Ямада Тадаси. Этот парень, имя которого писалось такими простыми иероглифами, что их знают даже ученики первого класса начальной школы, был настолько способным, что рассчитывал поступить на медицинский факультет Государственного университета. При этом он был настолько красив, что его имя гремело даже по другим школам. Он не был слащавым красавчиком, но привлекал своей грубоватостью. Возможно, на лицо Ямада Тадаси наложило отпечаток то, что он вырос в захолустье, не в городе, а в шахтерском поселке. Если бы употребляемые нами слова можно было считать диалектом, то Ямада говорил на «местечковом жаргоне» шахтерского поселка, используя уже давно позабытые в остальных частях Кюсю слова. И в этом была его беда. Если бы Ямада Тадаси окончил среднюю школу в городе, если бы играл на гитаре и при этом ездил на мотоцикле, разбирался в рок-музыке, а в кафе вместо риса с карри заказывал кофе со льдом, то мог бы добиться успеха. А если бы он еще тайком покуривал модную тогда марихуану, то у него отбоя не было бы от испорченных девиц.
Несмотря на эти недостатки, Ямада Тадаси был несомненным красавчиком. В то время мы звали его «Адама», поскольку он был похож на французского певца Сальваторе Адамо.
Меня зовут Ясаки Кэнсукэ. Все называют меня по-разному: Кэнсукэ, Кэн, Кэн-тян, Кэн-ян, Кэмбо, Кэн-кэн, но лично мне нравится, когда меня зовут просто Кэн. Я только близким приятелям позволял называть себя Кэн. Потому что мне очень нравился комикс под названием «МАЛЬЧИК-ВОЛК КЭН».
Была весна 1969 года.
В тот день я впервые сдавал экзамены для поступления в третий класс. Мои оценки оказались самыми плохими в классе. Последние три года мои успехи в учебе неуклонно ухудшались. Тому было много причин. Развод родителей, внезапное самоубийство старшего брата, мое увлечение Ницше, неизлечимая болезнь бабушки. Но все это были надуманные причины. Я просто испытывал отвращение к учебе. В то время парней, которые стремились поступить в университет, называли НАЙМИТАМИ КАПИТАЛИСТОВ, что удобно оправдывало мое отношение к образованию. Движение «Всеобщая борьба» начало утрачивать свой запал, но все же ему удалось помешать нормальному функционированию Токийского университета.
Мы терпеливо выжидали, пока наступят какие-нибудь перемены. В тогдашнем настроении, в ожидании этих перемен, я не пытался подобрать себе университет, предпочитая покуривать марихуану.
В классе за моей спиной сидел Адама. Учитель велел собирать экзаменационные работы, начиная с последних рядов, и мне удалось увидеть ответы Адама. Их у него было на тридцать процентов больше, чем у меня. После экзамена я собирался помочь привести в порядок комнату для внеклассных занятий и решил пригласить с собой Адама.
– Слушай, ты знаешь «Cream»?
– Крим? Ты имеешь в виду «айс-крим»?
– «Cream» – это название английской группы. Ты что, ее не знаешь?
– Даже не слышал.
– Это никуда не годится! И еще одно имя ты должен знать.
– Должен? Почему?
– Тебе известен Рембо?
– Это тоже название группы?
– Болван! Болван, это поэт. Почитай! Держи!
И я протянул Адама сборник «ПОЭЗИЯ РЕМБО». Адама мог бы сказать: «Не надо!» – и отказаться. Но он начал читать вслух. И сейчас, вспоминая тот момент, я понимаю, что тогда судьба Адама круто изменилась.
Что это?Ты заметил?Там вдалекеМоре сливается с солнцем.
Через тридцать минут ходьбы от нашей школы мы уже стояли с Адама перед клеткой с гиббонами в Зоологическом саду. После экзамена мы, как обычно, съели ленч в комнате для внеклассных занятий, но прошло немало времени, и мы успели проголодаться. Поскольку Адама было далеко ездить из шахтерского поселка в школу, он снимал комнату в дешевом пансионе. Хозяйка пансиона каждый день выдавала ему коробочку бэнто с ленчем. У меня бэнто не было. Вместо бэнто я получал от матери 150 иен. Если такая сумма кому-то сейчас покажется маленькой, то виной тому инфляция последних пятнадцати лет. Моя семья была не слишком бедной. И в 1969 году 150 иен были приличной суммой. Ребята из бедных семей за 50 иен в день могли утолить голод, купив на 20 иен молока, на 10 булочку с фасолевым джемом и на 20 булочку с карри. Я же за 150 иен мог съесть миску лапши, выпить молока, купить булочки с карри, с дыней и с джемом.
Однако я довольствовался одной булочкой с карри без молока, а оставшиеся деньги копил. Будет неправдой сказать, что я копил их, чтобы покупать книги Сартра, Жене, Селина, Камю, Батайя, Анатоля Франса, Кэндзабуро Оэ. Деньги были нужны мне, чтобы приглашать в кафе разбитных девиц из женского училища Дзюнва, где процент КРАСОТОК достигал 20. В нашем городе имелись две обычные префектурные школы, готовящие к поступлению в университет, – Северная и Южная, префектурное индустриальное училище, городской коммерческий колледж, три частных женских школы и частная школа с совместным обучением. В таких маленьких городках, как наш, в частных школах учились только полные лоботрясы.
Моя Северная школа гордилась, что в ней самый большой в городе ПРОЦЕНТ ПОСТУПАЮЩИХ В УНИВЕРСИТЕТЫ. За ней следовала Южная школа. Индустриальное училище славилось своей бейсбольной командой. Девушки из коммерческого колледжа были особенно жирными. Среди девушек из католической школы Дзюнва, хотя форма была там обязательной, процент красавиц был особенно высок. Про девиц из частной школы Яманотэ говорили, что они любят мастурбировать при помощи радиоламп старого образца и из-за того, что те время от времени лопались, бедняжки получали травмы. Про девушек из частной химической школы просто почти ничего не было известно. Про мальчиков и девочек из частной совместной школы Асахи говорили, что, когда они качают головами, слышно поскрипывание.
Парни из Северной школы называли своих подружек из Английского театрального клуба – girl friends, девушек из Дзюнва в стандартных школьных формах – любимыми, а из японских школ, где нет обязательной формы, – любовницами, школьниц из Яманотэ просили показать следы от полученных травм, у девушек из химической школы и из Асахи просили деньги в долг. Это было совершенно естественно, но и сейчас, и в прошлом не проходило безупречно гладко. Ну а для решения насущных физиологических проблем приходилось на скорую руку искать какую-нибудь особу, которая позволила бы залезть ей в трусики. Поэтому и приходилось из выдаваемых мне 150 иен тратиться только на одну булочку с карри.
– Знаешь, куплю-ка я булочку с карри! – сказал я, стоя перед клеткой с гиббоном и глядя на бэнто Адама.
– Давай разделим мой ленч! – сказал Адама и действительно выложил половину на крышку бэнто и протянул мне. Адама купил автобусные билеты до Зоосада для нас обоих, и вообще, если бы не я, сейчас он со всей серьезностью мыл бы окна в комнате для внеклассных занятий. Меня должна была бы мучить совесть, что из-за меня он вынужден лишиться половины своего ленча, и, конечно, следовало бы вежливо отказаться, но я этого не сделал. Я принял свою долю и в три минуты проглотил ее, причем отметил, что он дал мне только один из трех пирожков с рыбным паштетом. Испытывая отвращение к его скаредности, я решил, что из него выйдет в будущем скорее ростовщик, чем врач.
Как влюбленные на пикнике при первом свидании, после ленча мы уже не знали, чем заняться. Разглядывание гиббонов успело надоесть. Набив брюхо, хорошо вздремнуть, но разве заснешь после половинки паршивого, дешевого завтрака! Ничего не придумав, мы начали болтать.
Ознакомительная версия.
