…шаг через бруствер окопа, мы все шагаем и бежим вперед, выставив щетину штыков, многоголосым воплем отгоняя пляшущую по полю смерть, разбрасывающую пригоршни крови и осколков, навстречу нам так же бегут они, дергаются серые пятна шинелей, мы сшибаемся посреди изрытого смертью поля, мой штык, словно живой, вращает меня, сам отыскивая себе цель, с хрустом врезаясь в плоть и отдергиваясь назад, пока не находит белый треугольник под расстегнутой шинелью, проходит насквозь, а я успеваю увернуться от чужого, менее проворного штыка хозяин которого сейчас падает лицом вниз на мои сапоги, пальцами разрывая на себе ворот белейшей, точно в молоке стиранной, прямо перед боем надетой рубахи…
…перископ разрезает волны, и становится виден гигантский лайнер под паучьей тряпкой флага, его команда и пассажиры не замечают нас, я срываю фуражку и бросаю ее на палубу, таков обычай, удача пуглива, и я сквозь намертво сжатые зубы отдаю приказ - зайти с мелководья, пусть они видят нас, другого выбора нет, но корабли конвоя не успевают, давятся сиренами, моя лодка уже на дистанции, и в отсеках все зажали в побелевших пальцах вентили, вцепились в кремальеры, носовой торпедный товсь, пли, торпеда пошла, и вместе с ней словно бы устремляюсь вперед я, и взрыв взметает невыносимо-белый, слепящий горб кипящей воды, матовую молочную пену, спасательные круги пусты и подбирать некого…
…переборки взорваны, в наушниках бьется команда - десантной партии вперед, вперед, бегом, братва, мы летим по коридорам с нуль-гравитацией, выжигая отсек за отсеком, тяжести нет, но на спину, кажется, все равно чугунно давят пластины скафандра, взрыв отбрасывает меня и кружит, кровь из носа втягивается мелкими шариками в фильтры шлема, а впереди уже перестали бить разрядники и вибрация лезвий ближнего боя сотрясает стены, навстречу кувыркается вспоротый скафандр с красными лохмотьями внутри, я перехватываю рукоять обеими руками и прыгаю вперед, подгибая голени к подбородку, скрежет лезвия искрами мимо, зато я не промахнулся, взламывая броню, и шарики крови разлетаются по коридору, в наушниках рык и мат озверевшего десанта, а передо мной еще один, в скафандре с широкой белой полосой через грудную пластину, в свете галогенного фонаря полоса сияет, словно улыбка, он не успевает даже уклониться, я делю его пополам точно по этой ненавистной полосе, выворачиваю вариатор лезвия на полную мощность, оно захлебывается красным паром, руки трупа вскинуты, точно в молитве, которая не поможет никому…
* * *
- Молока не хотите?
- Нет, спасибо, - посетитель, резко побледнев, аккуратно сложил газету, сгреб в кулак мелочь и быстрым шагом вышел, почти выбежал, из бистро.
- Что это с ним? - подняла бровь официантка, обмахивая соседний столик салфеткой.
- Не знаю… Всякое бывает. Может быть, он и на дух не переносит все такое, - хихикнув, отозвалась вторая.
- Вот уж зря! Натуральный продукт, - усмехнулся хозяин бистро и захлопнул ящик кассы. Потом поглядел на часы и махнул рукой.
- А я, пожалуй, как раз выпью. Будь добра, налей-ка мне кружечку.
Белая капля скатилась по его подбородку.
Старик упорно продолжал рыбачить.
Море сильно штормило, но он почти не обращал на это внимания, стараясь не упустить из виду туго натянувшуюся лесу. С неба лил дождь, который ветром швыряло в насквозь промокший, обвисший парус.
Уже двенадцать часов старик провел в море и до сих пор на крючок попался только один марлин - крупный и блестящий, точно торпеда, но ему нужно было не это. Старик убил марлина ударом деревянной колотушки и бросил его в мешок. Потом вытер тряпкой мокрое лицо и покрепче ухватился за планширь, вычерпывая из лодки воду. И тут лесу дернуло. Лодку даже развернуло и несколько ярдов протащило против ветра. Старик уронил ржавый черпак под ноги и бросился вытравливать лесу. Натянувшаяся как струна, она чиркнула по его ладони, но он даже не почувствовал боли.
- Ах ты, чертова рыба, - пробормотал он, аккуратно вытягивая лесу дюйм за дюймом. Вздувшиеся от напряжения старые мышцы отчаянно болели, но он продолжал тянуть, не меняя позиции. Море вокруг лодки странным образом успокоилось, и дождь утих, как отрезанный, хотя за кормой все так же вздымались черные валы, с которых ветер срывал пену.
И тут старик увидел Рыбу. Она медленно всплывала из глубины, светясь желтым, точно большой слиток золота, и лениво шевелила жабрами. Леса успокоилась и больше не жгла руку, а провисла неподвижно.
"Сейчас бы выпить", - подумал старик. Рыба всплывала, а он вдруг вспомнил о старухе, которая, наверно, до сих пор ждала его на берегу.
- Сука, - неожиданно громко и со злобой произнес он и сам поразился своему хриплому голосу: как скрип ржавой дверной петли. Рыба сделала круг, тенью скользнув под лодкой, и всплыла.
- Чего тебе, старик? - спросила она. В ответ он сначала смог только устало покачать головой. Разжал скрюченные пальцы и невольно застонал, чувствуя боль в старых суставах. Но Рыба ждала, и старик понял, что если не скажет сейчас, то уже никогда не получит второго шанса.
- Понимаешь, - он запрокинул голову и посмотрел на альбатроса, нырявшего под низкими тучами, - моя чертова старуха точно взбесилась. Никакого покоя от нее.
- И что же? - поинтересовалась рыба, снова нырнув, чтобы сделать свой водяной вдох. - Чего она хочет? Сделать ее правительницей Кубы? Владелицей самого большого казино? Утопить в деньгах?
Старик никогда не был в казино, только видел, как туда ходят богатые гринго в белых костюмах. Поэтому он несколько секунд молчал, сматывая лесу на палку. Потом поднял глаза и рассеянно провел шершавым пальцем по острию гарпуна, лежащего у борта.
- Нет. Ты вот что... пожалуйста, сделай так, чтобы у нее осталось только корыто. Одно разбитое корыто. Вот тогда она лопнет от злости.
"И я, наконец-то, смогу жить как хочу и просто ловить рыбу", - мысленно добавил он. Эта мысль изумила старика. Перед ним было море, в теперь которое никто не помешает уходить, когда вздумается.
- Хорошо, - сказала Рыба и вильнула хвостом, отправляясь на глубину.
Э. Хемингуэй. "Старик и Рыба"
(первый, черновой набросок повести "Старик и море")
Эх, и хорошо на ранней заре выйти из покосившейся избы на приволье, вздохнуть полной грудью: "Красота!"
Спуститься со скрипящего крыльца, не обращая слуха на грохот рухнувшей сзади крыши. Облокотиться на плетень, упасть вместе с ним на землю и долго лежать, глядя в синее небо. Умыться ключевой водой из дырявого ведра, развалить колодезный сруб, потом выйти за околицу и побежать босиком по росистой траве-мураве, раскинув руки и смеясь от радости.
Беспричинной.
Выбежать на только сжатое поле и помчаться по нему, радуясь тому, как все на Святой Руси ладно и хорошо устроено. Напугать запоздалых жнецов распевами Псалмов Давидовых. Уколоться об стерню, споткнуться, упасть и выколоть себе сразу оба глаза. И медленно ползти по полю домой, прислушиваясь к крику петуха.
* * *
А то вот еще: славно выйти на закате солнца из дремучего Муромского лесу. Размахнуться кистеньком, раззудить руку дубинушкой. И эй-ухнуть.
Ограбить сирот, отнять последнее у вдовицы. Обесчестить, сколь руки загребут, красных девушек. Зарезать за пару луковиц купчишку, едущего с ярмарки, увести корову у крестьянина. Зажечь церковь и пустить "красного петуха" на общинный луг. И радоваться, радоваться, смеясь во все горло.
Беспричинно.
Потом перекреститься широко, троеперстно, от всей души, да жахнуть ендову водки, роняя едучие капли на плисовые штаны.
Хватить ендову вдребезги об сыру-землю, снять кушак и повеситься тут же: на дубе, рядом с сиротами, вдовицей и красными девицами.
- А я тебе говорю - без елки никак!
- Конечно, - торопливо согласился тот, что пониже, быстро переступая ногами в облезлых собачьих унтах, - и я говорю, никак. Без елки-то!
Высокий подозрительно покосился на него и перекинул топор из руки в руку. Потом убежденно заговорил:
- Сам подумай - курам на смех Новый Год так встречать. Если даже под елкой нельзя выпить, послушать куранты...
- Ну еще бы! - с готовностью откликнулся его спутник, украдкой растирая красные, замерзшие руки.
Некоторое время они шли молча. Потом высокий остановился, сдвинул меховую шапку на затылок и вытер пот.
- Да. - сказал он с нажимом. - Трудно нынче найти хорошую елку. Просто напасть какая-то.
Низенький поглядел на него с отчаянием и тяжело вздохнул, ковыряя снег носком унта.
- А может... - начал он, но замолчал, поглядев в решительное лицо.
- Ничего, - сказал высокий, - найдем. Вот еще немножко - и найдем. И будет тогда всякое там тра-ля-ля, веселье и конфетти. Ты конфетти любишь?
- Да! - оживился его спутник, - очень люблю! Это когда - бум! и такое облако разноцветное, да?
