я. Другой жизни мы не знаем. У нас здесь есть все, что нужно. Грета счастлива тем, что имеет. В другом месте ей жить не понравится.
– Значит, вам повезло.
Я киваю.
– То есть ты все-таки чувствуешь, что это сознательный выбор, верно? Ты решил остаться здесь с Гретой, так?
Я не совсем понимаю, к чему он клонит. Что это вообще за вопрос такой?
Но я снова киваю.
– Это важно. Это связано с тем, над чем мы работаем в OuterMore. Думаю, люди этого не понимают. Они думают, что нам нужны только деньги и прибыль. Но нас интересуют люди, общество, прогресс и свобода воли. И то, как люди могут адаптироваться и выстраивать отношения здоровым образом. Вот в чем наша страсть.
Но компании и правда одержимы деньгами, говорю я. Как иначе?
– Нет, не обязательно. Все дело в развитии. В способности адаптироваться и определять новые пределы человеческих возможностей. Надо помнить, что возможно и обратное. Человеческий потенциал может уменьшаться, регрессировать.
Звучит красиво, но что-то я в это все не верю. Взять хотя бы мою работу. Любое действие направлено на получение прибыли, говорю я.
– Да, с этим не поспоришь. А теперь откинь немного голову. Вот так.
Он заходит мне за спину.
Что вы делаете? Это тоже часть интервью?
– Неофициальная, но да. Пока мы разговариваем, компьютер собирает данные – сколько ты выдыхаешь углекислого газа, к примеру. Как часто ты стрижешься?
Стригусь? Пару раз в год.
– Где?
В смысле «где»? Кто меня стрижет? Я сам. Или прошу Грету. Где она, кстати? Чем занимается? Она чем-то расстроена?
Я чувствую, как он прикладывает экран к основанию моей шеи, прямо под линией волос. Экран теплый, даже немного горячий.
– Извини, – говорит Терренс. – Потерпи немного.
Со сколькими вы так?
– Что, прости? Что ты имеешь в виду?
Со сколькими вы вот так работали? К кому еще приходили в дом и собирали данные?
– К сожалению, я не имею права разглашать эту информацию. Это запрещено. И не без причины. Про тебя рассказывать кому-либо я тоже не имею права. Конфиденциальность, сам понимаешь. Вы с Гретой жили где-нибудь еще?
Ненавижу этот вопрос. Он меня раздражает.
Ни в каком другом доме мы не жили, только здесь, отвечаю я.
– Тебе не кажется, что здесь иногда все слишком спокойно? А Грете?
Нет, говорю я. Я же сказал, нам нравится тишина и уединение.
– Значит, на одиночество не жалуетесь?
Я обдумываю ответ.
Нет, говорю я. Я из тех, кому одиночество по душе.
Я слышу, как он щелкает пальцами по экрану.
– Хорошо. Но если тебя выберут, то все будет по-другому. Тебе предстоит жить с людьми. В тесном контакте, – по крайней мере, первое время. Для тебя это может быть трудно. Но зато во всех жилых помещениях будет климат-контроль.
Ну, выбора-то у меня нет, правда? Как и сейчас. Вы снимаете эти свои мерки, а я сижу и ничего не могу с этим поделать. Так что ничего не попишешь.
Экран медленно двигается от шеи к затылку. Я чувствую и слышу, как он обрабатывает данные. Терренс обходит меня по кругу. Делает все осторожно, основательно.
– Можешь поднять ступни?
Ступни?
– Да, на одну секунду.
Вот так? Я поднимаю ступни. Другого выбора у меня нет, а? Спрашиваю я.
– Знаешь, если можно, выпрями, пожалуйста, ноги. Так лучше считывается. Вот, давай сюда.
Он пододвигает стул, и я кладу на него ноги.
Кажется, это лишнее, говорю я. Я не понимаю.
– Прекрасно.
Зачем это вам?
– Чтобы узнать размер ноги.
И к чему вам мой размер?
– Я следую протоколу. Мы собираем всю нужную информацию. Такова процедура.
А вам бы понравилось, посади вас на мое место? Интересуюсь я.
Он останавливается, смотрит на меня.
– Я все понимаю, Джуниор. Правда. Такое сложно сразу переварить. Конечно, процесс не идеален, но все могло быть и хуже.
Легко вам говорить.
– Нет, я серьезно. Мы могли бы приехать, связать тебя, бросить в фургон и увезти прочь.
Я молчу, потому что не знаю, что ответить.
Он отступает на шаг и расплывается в улыбке.
– Но мы, конечно, никогда так не поступим. Это я так, для сравнения.
А что тут сравнивать, говорю я и чувствую, как внутри нарастает тревога. Альтернативы все равно нет. Сейчас уж точно. Я могу опустить ноги?
– Да, я закончил. Спасибо. Я бы хотел продолжить интервью, если не возражаешь.
Очень даже возражаю. Я бы лучше побыл один или сходил посмотрел, как там Грета.
Но говорю: я налью себе еще кофе.
– Хорошо, прекрасно. Делай все, как обычно.
Я наполняю кружку и снова сажусь за стол. Терренс садится напротив. Он кладет экран между нами, упирается локтями в стол, сводит руки вместе и трет ладони.
– Итак… Ваш дом. Расскажи про него. В каком он был состоянии, когда вы сюда переехали?
Когда мы его только купили?
– Да.
В ужасном. Но мы все понимали. Понимали: надо будет поработать, чтобы можно было тут жить. Так что нам было плевать. Сейчас видите, какой он, а раньше было все намного хуже. Мы все отмыли, покрасили.
– Ты все сам чинил, ремонтировал, строил?
Да, все сам. Все тут ремонтировал да поправлял. Но работа еще не закончена. Постоянно то тут, то там что-то надо сделать.
– Вы сразу въехали в дом?
Сразу после свадьбы, да.
– И дом был пустой?
Ну, почти. Иногда находим какое старье на чердаке или в подвале.
Странный вопрос. Разве дома не пустыми продают? Откуда он знает, что в нашем что-то было?
– В старых домах нередко есть скрытые сюрпризы. Какие воспоминания у тебя сохранились с того времени? Когда вы только начали тут жить.
Помню, что мы были счастливы, говорю я. Счастливы, что у нас теперь есть собственный дом.
– Ты помнишь какие-то конкретные, точные детали? Или всплывают только ощущения?
Любой, если его спросят, может пересказать прошлое в деталях, но это не значит, что все действительно было именно так, отвечаю я.
Я жду, когда он посмотрит мне в глаза.
– Действительно, Джуниор, – говорит он. – Ты прав.
* * *
После того как беседа с Терренсом заканчивается, он следует за мной на улицу и ходит по пятам, пока я занимаюсь делами. Повторяет, чтобы я вел себя «как обычно». Он просто хочет посмотреть. И вот как я могу вести себя «как обычно», если едва знакомый человек стоит над душой, следит за каждым шагом и все записывает?
Я пытаюсь. Стараюсь вести себя, как всегда. Кошу траву, тягаю сорняки. За моими однообразными,
